Ночь за ночью, стоя у окна, он наблюдал это загадочное явление природы.

Весь июнь и первые дни июля стояла хорошая, теплая погода, но потом сменилась неустойчивой — с градом и грозами, К середине месяца погода снова как будто установилась. Двадцатого июля по синему небу плыли маленькие, кудрявые, словно овечки, облачка, предвестники хорошей погоды. Это прекрасный фон для флагов, колыхавшихся на летнем ветерке. Каждый дом в по'селке вывесил флаги, и Андерсен был глубоко взволнован.

— Смотри, мать, весь поселок придет!

— А может, это из-за юбилея? — она обратила внимание на то, что и Хермансен вывесил флаг.

Юбилейный вечер, естественно, вызывал у нее некоторое беспокойство. Разве забудешь горькую обиду в тот памятный вечер три недели назад? С другой стороны, многие жители поселка выказали им столько симпатии, что становилось тепло на душе. Приходили соседки, она получала цветы и письма. Письма, правда, часто были анонимные, а некоторые из них совсем не симпатичные. Но в большинстве шли поздравления соседей, которые сообщали, что лишены возможности нанести визит.

Андерсен был исполнен оптимизма, который всегда является наградой за любую творческую деятельность. Несмотря на то, что он оставил работу, забот было хоть отбавляй. Никогда еще не приходилось так торопиться. Одни только покупки — уже огромный труд. В дом вереницей тянулись продавцы — пылесосов, жалюзи, представители страхового общества, агенты по продаже книг. Все они отличались невероятной любезностью, не нужно было даже платить наличными. Все можно взять в рассрочку, заплатив лишь небольшой первый взнос.

Но, естественно, больше всего забот требовала подготовка к свадьбе. У Андерсена не было времени думать о волнениях в поселке. Он вряд ли даже подозревал, что сам был их причиной.

Все устраивалось как нельзя лучше, единственное, что беспокоило, — это погода. После полудня небо стало за^ волакивать, темные нагромождения туч скапливались где-то на юге, но пока еще большая часть неба оставалась голубой. Солнечный свет превращал дом и сад в настоящую сказку. Сарайчики для игр сияли веселыми красками в зеленых кустах. В саду между деревьями были развешаны бумажные фонарики и гирлянды и накрыты три длинных больших стола.

Чтобы не загружать жену, Андерсен заказал сервировку одному из лучших ресторанов города, и четыре кельнера хлопотали с раннего утра. Два сарайчика они использовали как буфетные, а теперь украшали цветами празднично накрытые столы.

Кельнеров забавляло празднество, и за спиной Андерсена они слегка над ним подшучивали. Но их поставил на место метрдотель, пожилой, аристократической внешности человек, безукоризненно одетый, обходивший стол и все проверявший. С изысканным тактом он всем своим поведением давал понять, что данное ему поручение — это оскорбление и его достоинства, и репутации ресторана. Но полное отсутствие у Андерсена способности воспринимать тонкие намеки создавало горькое ощущение того, что мечешь бисер перед свиньями.

— Херр Андерсен! Я хочу посоветоваться с вами о празднестве! — медленно, словно ведя кинокамерой, он скользил надменным взглядом по лаковым ботинкам Андерсена, по брюкам от смокинга, на которых болта лись подтяжки, по нижней рубашке и гриве, завитой по случаю наступающего события. — Не найдется ли у вас несколько минут до того, как, гм, вы пойдете одеваться?

— Давай! — добродушно ответил Андерсен. Они шли рядом, оглядывая накрытые столы.

— Что касается меню, то мы сначала подадим Consomme Vendoum.

— Прекрасно!

— А к супу я предлагаю Jeres Grande Reserve.

Андерсен, запинаясь, попробовал повторить.

— К рыбе...

— А будет что, семга?

— Семга, — подтвердил метрдотель. К ней мы предлагаем Clos des sorcieres.

На этот раз Андерсен повторил бойко, а метрдотель тихо скрежетнул зубами.

— А теперь главное блюдо.

— Мясо!

— Конечно! К нему красное вино и портвейн к десерту, — быстро проговорил метрдотель, чтобы прекратить этот бессмысленный разговор. Андерсен остановился.

— Какой марки? .

— Ferreiras Superior Tawny.

Иностранные слова вылетали из носоглотки метрдотеля, как звуки чудесной музыки.

— А нет ли у вас Робертсена?

— Какого прикажете?

— Робертсена 1842 года. Это хорошее вино. Метрдотель украдкой взглянул на бензиновый насос, где Сильви качала воду в блюдо. Откашлялся.

— А вы знаете, что называете самое редкое вино в мире? — Андерсен кивнул. — Когда наш ресторан организовал обед в честь визита персидского шаха, мы обращались в посольства в Париже и Лондоне, чтобы раздобыть это вино, но ничего не достигли.

— Вот как, и шаху оно нравится? Эти ребятишки знают, что хорошо, — просто проговорил Андерсен.

Голос метрдотеля повысился на целую октаву.

— В последний раз Робертсен 1842 года подавали во время визита Черчилля в сорок седьмом, когда муниципалитет Осло устраивал ленч в вилле Хефтюе. Откуда взяли эти бутылки, для нас остается тайной.

— Это я их раздобыл, — сказал Андерсен. — Извините!

Он оставил метрдотеля и поспешил к воротам, у которых остановилась машина. Длинноволосый бородатый молодой человек высунулся из машины. За ним Андерсен углядел еще троих юношей со столь же пышной растительностью.

— Вечер здесь будет?

— Это «Билли Дилли»! — благоговейно прошептала Сильви.

Андерсен решил, что это кто-то из приглашенных женой, но когда один из приехавших сказал, что хочет поговорить с Хермансеном, стало ясно, что произошла ошибка, и машина умчалась.

Пастор Аяксен, сойдя с автобуса, от остановки пошел пешком. От шоссе до поселка четверть часа ходьбы, и эта прогулка была ему очень нужна и потому, что он любил ходить пешком, и потому, что нужно было время, чтобы подготовить проповедь. Он прочитал четыре сборника свадебных проповедей, но оказалось, что ни одна из них не годится. Случай слишком своеобразный. Венчание происходит в саду, к тому же статут брачую-щихся таков, что будет ошибкой взять за исходный пункт слова апостола Павла, величайшего авторитета в области брака. Апостол Павел тоже тут не годится. Он слишком строг, его изречения слишком однозначны и категоричны. Лучше всего обратиться к Иоанну, апостолу любви; то, что он был взят живым на небо, также дает простор для более свободного толкования.

Пастора тревожило и то, что горизонт затягивался сизыми тучами, вдалеке уже слышался слабый гром. Поэтому Аяксен почувствовал облегчение, подойдя к магазину и увидев здесь толпу.

Дети и взрослые были празднично одеты, а площадь украшена флагами и транспарантами. Аяксен решил, что венчание из-за погоды состоится под крышей, он был новичком в поселке и ничего не знал о юбилее, поэтому уверенно направил свои стопы к входу.

Хермансен тоже обрадовался, увидев пастора. Оркестр был давно на месте, «Билли Дилли» уже тут, и теперь ждали только фокусника. «Это, наверное, он»,— подумал Хермансен.

— Вам надо переодеться, — сказал он, бросив взгляд на маленький чемоданчик Аяксена. — Первая дверь налево.

Аяксен прошел через убежище — большое, длинное помещение с побеленными известкой стенами, напоминавшее церковь, если б не противогазы и широкий ассортимент висевших повсюду огнетушителей, топоров и электрических фонарей. Здесь тоже все было разукрашено, на невысокой трибуне маленький джаз уже подбирал мелодию. Аяксен прислушался к электризующим ритмам ударника и удовлетворенно кивнул. Он сам при всей смиренности любил джаз и с успехом использовал в работе с молодежью; музыка была фоном, на котором декламировались отрывки из нового издания Библии.

Он несколько растерялся, войдя в тесную раздевал ку и увидев четырех длинноволосых юнцов. Они меня ли элегантные белые сорочки и темные костюмы на брюки из дерюги, рубашки с блестками и ботфорты на высоких каблуках, тщательно причесывали свои гривы издавая при этом некую смесь хриплых гортанных звуков и пения.

— А это что за тип? — спросил один из парней, явно руководитель. Он подошел к пастору, делая какие-то странные гимнастические упражнения ногами, чтобы влезть в узкие штаны.