Так что когда тетка шипит на дядьку: «Кобель», она скорее делает ему комплимент. Может еще, молод еще, активен и весел. Поэтому мухи, возможно, и летят на говно чаще, чем на мед, но никогда — на уксус или дуст. Мужчина просто создан для любви, потому что ему остро необходимы основания для идиотских поступков, без коих он превращается в бесполого бюргера, винтик бездушной машины построения немецкого благосостояния. Нет уж — нах!.. Любовь — это всегда форма латентной шизофрении. Чем выше температура кипения дерьма в затылке, тем больше есть что вспомнить. А зачем нам женщины, которых мы забыли? Я не ем мясо без перца.
Если я не буду тренироваться, то у меня будет куча бесполезного времени и я начну пить спиртное и глазеть на девиц с блудливыми глазами, но домой — ни ногой, потому что САМЕЦ!
Что лучше: дядька на тренировке или дядька в бане с водкой и балеринами?!
Вопрос риторический специально для ядовитых жен!
Наивные, самонадеянные тетки, настаивающие на должности хранительницы очага, даже не представляют, насколько с годами они превращаются в «кочегаров». Тех самых, которые свято уверены в том, что именно от них зависит и тепло в доме, и свет в окнах. Женщина, погрязшая в бытовухе и почувствовавшая себя главой семьи, — это худшая пародия на мужчину. Это самый простой и быстрый способ убить его эрекцию, если он, конечно, нату- рал и не мазохист.
Не приемлю до брезгливости насилие в отношении женщины.
Одна восторженная дуреха в процессе бурного соития просит:
— Ударь меня, милый, ударь.
А я думаю: ну вот ударю я эту курицу, а труп-то потом куда?..
К моему большому сожалению, женщины в подавляющем большинстве мазохистки. Даже самые жаркие поцелуи не заменят им подзатыльника, который является для них намеком на то, что трусы рке можно снимать. Не будет считаться, что я вроде шлюха — это я просто поддалась грубой силе. Так вот мерзость все это, даже если и игривая. Насильники — именно поганые твари. Кастрировал бы, не моргнув. Да и тетки тоже хороши.
Больше всего терпеть не могу идиоток. Они инициативные архитекторы порыва собственного ануса. Грубо? Но честно!
Не пью, не легок с дамами. Всем вру, что триппер, — все верят, водку не наливают, попой не крутят, а я потренируюсь — и спать!
Ни разу не вспыхнув
ни вздохом,
ни словом,
не выдав ни звуком, меня покидает
вселенная, та,
что Тобой называю.
Растаяли волосы,
губы исчезли,
иссяк даже запах в траве предрассветной.
Как странно, что помню лишь жаркую кожу
и блеск твоих глаз
океаном безбрежным…
Настоящая любовь, как и жизнь, всегда одна.
Жизнь человека — это очень смешная вещь, по глубине юмора она превосходит даже безграничную по определению человеческую фантазию.
Он не уставал удивляться правильности подхода дзэн в философии и мировосприятии. Субъективно-идеалистическая мысль утверждала, что мир, окружающий человека, — это всего лишь его фантазии и иллюзии, одному ему присущие и, очевидно, нужные. Это что-то вроде счастливого или ужасного сна. Когда-то он увидел женскую спину, поворот головы и понял, нет, остро осознал: это — его Женщина. Просто очаровать девушку и просто обменяться жидкостями никогда не представляло для него особого труда в силу природной болтливости и благоприобретенной сексуальной агрессии. Но разглядеть со спины, с расстояния в пятьдесят метров одним по-настоящему уцелевшим глазом ту, которая одним только вздохом сведет с ума и заставит час за часом трахать, закусив губу и рке плохо понимая, как можно вообще не трахаться, когда рядом ОНА.
Он совершенно не сможет описать лица, постоянно вновь удивляется мелодичности голоса, но болезненно остро помнит запах волос и то электричество кожи, которое пробивало насквозь от одного прикосновения.
Фотография — бред, она ничего не передает, кроме застывшей кукольной реальности, но Она — даже не человек. Вспомните, как трудно удержать в руках чашку с горячим шоколадом, еще труднее выпить, но невозможно не пить.
Это не было сексом в полном смысле этого слова. У секса есть мотив и желание его реализовать, здесь же присутствовала невозможность поступить иначе. Если бы сердце остановилось где-то «по дороге», то он не был бы удивлен. Торопиться не хотелось, не хотелось «это делать», хотелось жить внутри друг друга, чувствовать влажное тепло ее тела, пьянящую пульсацию вены на ее шее, чувствовать нереальный по красоте сосок ее груди у себя на губах.
О чем может мечтать человек, в выдуманном мире которого появилось столь фантастическое существо? Только об одном — чтобы это не повторялось в вариациях больше никогда. Лучше рке не будет, потому что не может быть лучше, а хуже не нужно, потому что либо рке только так, либо никак вовсе. Благодаря ей, ему уже были не нужны красивые женщины, «дерматин», который лишь хлестнет грязной тряпкой разочарования по потухшему лицу идеалиста-идиота. Как и чем можно заменить губы и руки, доводящие до комы, когда кажется, что если сейчас ткнуть пальцем, то обязательно взорвешься, забрызгав лучший из миров своей, наверное, не самой умелой нежностью в смеси с соком простаты и семени.
Надеяться, мечтать, требовать и — о ужас! — просить о встрече с подобным существом — все равно, что умолять о жизни, стоя на коленях и распуская сопли. Ирония, с которой «матрица» обошлась с ним, вполне в его же духе. Жестокий, грубый и безумный человек был взят за то место, о котором он всерьез не думал никогда, и с размаха кинут в самое пекло собственных, а от этого невыносимо ужасающих, переживаний. Тот, кто сказал, что любовь легкое чувство, — счастливчик, он никогда не любил по-настоящему.
Самураи эстетствовали, упражняясь в любви на расстоянии. Скорее всего, с трудами Платона они были мало знакомы, но тем не менее верили, что, не раскрывая своих чувств перед объектом нежной страсти, они сохраняют их глубокими и непорочными, а побуждения — возвышенными. Ветка сосны, переплетенная с сакурой, — благородство намерений, переплетенное с скоротечностью и мимолетностью жизни. Невозможно не сгореть в этом пожаре, даже имея столь высокие мотивации.
Опавший лепесток
Уже подхвачен ветром.
Случайный взгляд
Теплей прикосновения.
Я смею вас заверить в том, что прожил весьма забавные сорок четыре года на этой угрюмой планете. Когда этот отдельно взятый примат начинает рассказывать о делах давно минувших дней, то на мордах собеседников читается или легкое недоверие, или неприятие, или искреннее удивление людей, уже не верящих в запредельные страшилки.
Мой большой друг и уважаемый мэтр Саша Скалозуб сидел у меня на кухне и вдруг говорит:
— Андрюха, мы вроде одногодки с тобой, а ведь ты старик уже. Я просто пацаном себя чувствую, и дело не в этапах Пути — все мы где-то были, — а в том, что вынес из него.
А как тут не «вынесешь», когда…
Ну как можно было отыскать столько сточных канав, заброшенных помоек и озер с нечистотами, чтобы столько раз, будучи движимым какими-то благими порывами, окунаться, пачкаться и потом смердеть от прикосновения к себе подобным?!
Человек — существо социальное, и он вынужден жить в стае, где размножается и перепоручает специально обученным людям шить ему одежду, готовить ему пельмени из кожзаменителей, собирать ему авто и даже стричь ему патлы, если зарос. Мы думаем, что люди, нас окружающие, нужны нам именно для этих вполне обывательских целей, то есть для текущих нужд и треб. И страшно удивляемся черной неблагодарности не заметивших нашей особенности бульдозеров, которые прокатились по нашей судьбе, не моргнув глазом.