Потом мы поедем в те края, где я не бывал, где все будет в первый раз. Конечно, со временем мы устанем и постареем, да и дети, если они появятся, будут утяжелять наш путь…
Поэтому, в конце концов, мы остановимся в самом прекрасном месте, какое только увидим. И будем там жить.
— Что ж, желаю тебе найти такое место, — сказал Конан.
Он отвернулся, и взгляд его упал на ровно подстриженные в виде шаров, пирамид и усеченных конусов кусты. Ухоженный поколениями слуг, вылизанный до пылинки сад… Наверно, к лучшему, если Шумри продаст кому-нибудь эту роскошную скуку. Помолчав, он спросил: — Интересно, а озеро с синими лотосами ты покажешь Илоис? Оно вошло в число мест, которые запали тебе в душу? Не обращая внимания на не совсем добрую иронию в голосе друга, Шумри горячо ответил: — О, мне бы этого очень хотелось! Я столько рассказывал Илоис об Алмене, что она мечтает хотя бы взглянуть на те «дворцы», где она жила. Но ведь это несбыточно, Конан! Если только кто-нибудь перенесет нас туда на крыльях. Как твой которую или тот древний ящер, помнишь?..
Киммериец промолчал. Шумри нетрудно было прочесть в его молчании то, что он думает. "Ни тени грусти в лице, когда он произносит имя Алмены! А ведь эта женщина значила для него не меньше, чем для меня, хотя и совсем по-другому…" — Ты, кажется, укоряешь меня, Конан, хоть и не произносишь этого вслух… — огорченно сказал Шумри.
Больно ли мне от того, что Алмена погибла? И да, и нет. Я не могу грустить об этом так, как ты, потому что…
— Потому что ты вообще не способен сейчас грустить! резко перебил его Конан. — Даже если полмира провалится в бездну, ты вряд ли это заметишь!..
— Потому что, — продолжил Шумри, не обращая внимания на его выпад, — я твердо знаю, что увижу ее. Алмена обещала мне это, а я верю ей.
— Отчего же? Я тоже ее увижу, — пожал плечами киммериец. — Все мы когда-нибудь увидимся там, где будем веки-вечные слоняться серыми тенями.
— Я увижу ее не на Серых Равнинах! — горячо возразил Шумри. — Да и ты тоже! — Ладно! — Конан махнул рукой. — Не будем об этом. А то еще разругаемся на потеху Нергалу. Мне кажется неплохой твоя идея насчет охоты. Я слышал, что в лесах Немедии встречаются гигантские зубры…
— И зубры, и лоси, и медведи, — охотно подтвердил Шумри.
— Лосей и медведей я встречал немало, а вот зубра еще никогда… Но как же Илоис? Разве она сможет расстаться с тобой? — О, да! Если честно, это была даже не моя, а ее идея.
Она сказал, что все равно собиралась оставить меня на несколько дней. Хочет пожить в доме отца, попрощаться с ним перед нашим отъездом. А мне же прощаться не с кем…
— Тогда… завтра? — Конан невольно выдал этим вопросом, как опостылел ему роскошный замок, и Шумри не мог не расхохотаться, по-детски встряхивая наполовину седой головой. *** Илоис рассчитала правильно: оставив далеко позади себя массивные ворота с высеченными над ним барельефами хмурых толстомордых львов, очутившись в лесу с луком за плечами и тугим, полным стрел колчаном, Конан сразу же воспрял духом.
Слава хвойных лесов к северу от Бельверуса была заслуженной: не проходило ни дня без азартной погони за красавцем-оленем с разметавшимися на три локтя рогами, либо за массивным зубром, напоминающим скалу, поросшую рыжим мхом, либо за бурым медведем, отъевшимся за лето и оттого не особенно поворотливым. Правда, Шумри только впервые два дня неотступно сопровождал приятеля. На третий, сразу же после завтрака, он сообщил извиняющимся тоном, что разлюбил охоту не на шутку, и ему было бы гораздо приятнее поджидать нагруженного добычей друга в лагере, занимаясь костром, приготовлением еды и просушкой шкур. Конан расхохотался.
— Я удивляюсь, как ты еще выдержал эти два дня! Думаешь, я не замечал, каким кислым становилось твое лицо, лишь только я натягивал лук? Еще немного, и я бы сам попросил тебя об этом: боги охоты не любят недовольных лиц и отворачиваются от унылых охотников! — Прости меня, Конан… Мне очень стыдно: я сам пригласил тебя на охоту и сам же отказываюсь разделить с тобой ее волнения, опасности и радости. Но пойми меня! мне никак не забыть того олененка, убитого нами. Помнишь, Алмена сказала, что душа его очень испугана, и мечется, и ищет свою мать…
— Помню ли я? — Киммериец помрачнел и с горечью усмехнулся. — Уж лучше бы мне было это забыть, клянусь Кромом!.. Но не надо так долго извиняться. Я вовсе не в обиде. У нас ведь с тобой остаются еще вечера, разве не так?..
Вечера у лениво пляшущего костерка были долгими, незаметно переходящими в тихие летние ночи. Уставший за день, возбужденный и голодный охотник уписывал за обе щеки то, что приготовил ему Шумри, а тот сопровождал процесс насыщения приятеля тихой музыкой, легко пощипывая струны лютни. Наевшись, Конан разваливался на новенькой, только что высушенной шкуре медведя, и наступала пора долгих бесед.
Каждому было что рассказать другу, ведь со времени их разлуки и Конан, и Шумри пережили и прочувствовали немало.
С каждым днем друзья вместе с парой неутомимых сильных слуг забирались все глубже и глубже в глухие, труднопроходимые чащи. Уже с третьего дня им перестали попадаться какие-либо следы присутствия человека — ни мостков через ручьи, ни охотничьих избушек, ни пней. Тропы, по которым пробирались их кони, были протоптаны оленями и лосями. Лоси, медведи и зубры, встречавшиеся им, становились все более неосторожными, непугаными, что также показывало, как редко в эти края забредал человек. Несмотря на глушь, заблудиться они не боялись, так как на шее Шумри висел медальон с трепещущей стрелкой, чей конец всегда указывал точно на юг, тот самый, с которым они не так давно совершали свое долгое путешествие к берегам Южного Океана.
На утро восьмого дня, когда в поисках нового места для привала путники шли вниз по течению лесной речки, им показалось, что лес начал светлеть. Высокие сосны и мрачные ели все чаще сменялись легкомысленными березами. Речная вода постепенно меняла свой цвет от иссиня-черной до бурой, затем до прозрачно-зеленой. Наконец полог леса совсем раздвинулся и впереди показалось широкое матово-синее озеро, в которое с радостным плеском вливалась река.
Приятели решили пройти вдоль берега, чтобы выбрать наиболее удобное место для ночлега. Копыта коней увязали к крупном желтоватом песке, поэтому путники спешились. От свежего влажного ветра, сменившего духоту леса, от солнечных бликов на воде хотелось смеяться и громко разговаривать о чем-то легком и необязательном.
— Гляди-ка! — неожиданно воскликнул Шумри. — Как это мы не заметили сразу! Конан повернулся в ту сторону, куда смотрел его изумленный приятель. Пологий, усыпанный песком берег озера в двухстах шагах от них плавно вздымался скальным уступом. На плоской вершине уступа, утопая со всех сторон в зелени, виднелся замок. Он был совсем небольшим, из светлого камня, мрамора или известняка. Удивительная соразмерность всех его частей, чистота и белизна стен и башен придавали ему вид легкий и грандиозный.
— Птица! — выдохнул немедиец. — Ты только погляди, Конан! Белая птица присела на уступе над озером. Если громко крикнуть, она испугается, взмахнет крыльями и взлетит!..
— Не взлетит, — возразил более приземленный его приятель. — Не такой уж он легонький, как кажется. Я думаю, комнат пятнадцать в нем есть. Мне вот что интересно: где селяне, которые кормят владельцев этого замка? Где их поля, огороды, хижины? Где, наконец, дорога, по которой можно к нему добраться, не рискуя поломать ноги лошадям?..
— Видимо, все это находится севернее и отсюда просто не видно, — ответил Шумри, не сводя зачарованных глаз с вершины скалы. — Ты как хочешь, Конан, а я умру, если не постучусь в эти мраморные ворота и не увижу хозяина этого дива.
— Сдается мне, что скорее ты умрешь, если постучишься, — усмехнулся киммериец. — Таинственные замки в полной глуши и безлюдье не внушают мне особого доверия. Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, кто его хозяин? Ведь то твои края, Шумри. Ты что-нибудь об этом слышал? — Никогда и ничего! — ответил Шумри пылко. — Но, умоляю тебя, Конан, если мы промедлим еще немного, я опять-таки умру — меня разорвет изнутри неудовлетворенное любопытство.
