Все кубки поднялись, все головы повернулись в сторону вдовы Саффиан, которая, в свою очередь, всем поклонилась. На этом официальная часть трапезы словно бы и закончилась, гости выпили, и вино стало развязывать языки. За столом мало-помалу пошли разговоры, по направлял их один человек – Куспиниан. Великан вел себя, как радушный хозяин, расспрашивая приезжих, не труден ли был их путь, он сыпал шутками, он расточал улыбки и даже сочувственно покивал, когда квестор Проун пожаловался, что владельцы придорожных гостиниц не знают своего места и не могут должным образом вычистить человеку платье. Эдил сделал вид, что страшно разгневан, и пообещал чиновнику вышколить наглецов.

Когда после очередного тоста трое слуг принялись разливать по тарелкам дымящуюся уху, Лайам решил воспользоваться воцарившимся на это время молчанием и спросил:

– Прошу простить, что занимаю ваше внимание, любезный эдил, но не могли бы вы в двух словах обрисовать ваш взгляд на историю с чародеем?

– А? Что? – вскинулся Куспиниан и озадаченно отстранил руку слуги, собиравшегося подлить вина в его кубок. – С каким таким чародеем?

– С тем, что умер на постоялом дворе.

Судя по изученным Лайамом документам, этого чародея нашли в своей спальне мертвым, причем на теле покойного никаких следов насилия не имелось. Однако гримаса, застывшая на лице мертвеца, была столь ужасна, что обнаруживший труп человек упал в обморок и его едва откачали.

– Эге, квестор, так вы, никак, говорите о деле?

Лайам помедлил, стараясь сообразить, не свалял ли он дурака, и осторожно ответил:

– Да… с вашего позволения.

– Сегодняшним вечером, квестор, мы не разбираем дела, – заговорил терпеливо эдил, словно увещевая расшалившегося ребенка. – У нас для того будет довольно времени завтра. Кстати, откуда вам стало известно об этой истории? Особо тяжкие преступления – это хлеб квестора Проуна.

«Особо тяжкие преступления? А было ли тут преступление вообще?»

– Квестор Проун сам дал просмотреть мне бумаги по этому делу…

– На этот раз особо тяжкими преступлениями займется наш новый коллега, – пробурчал Проун, выхватывая из серебряной хлебной корзинки булочку и обмакивая ее в суп.

Глаза Куспиниана беспокойно забегали, потом остановились на госпоже Саффиан.

– Это действительно так?

Председательница ареопага с неохотой оторвалась от еды. Спокойствие, с которым она игнорировала возникшее за столом напряжение, восхитило бы Лайама, не будь он главным зачинщиком того, что происходило.

– Да, – веско сказала она. – Квестор Ренфорд будет заниматься тяжкими преступлениями, а квестор Проун – остальными делами. Прошу прощения, возможно, я не поставила вас об этом в известность. Это как-то влияет на ваши планы?

– Нет-нет, – быстро отозвался эдил. – Никоим образом. Просто я был уверен, что… ну, да это неважно. Наш славный Уокен будет помогать квестору Ренфорду с тем же рвением, с каким помогал бы и любому другому уполномоченному ареопагом лицу. – Он откинулся на спинку кресла, чтобы дать слугам возможность переменить посуду, а потом вновь подался вперед. Всякая тень неуверенности в его голосе бесследно исчезла. – Веселенькая, говорят, была у вас нынче зима. Правда ли, что новая богиня Беллона разгуливала прямо по улицам Саузварка? Давненько боги не навещали наш Таралон.

Вопрос был направлен вдове Саффиан, но та переадресовала его.

– Квестор Ренфорд знает об этом событии больше, чем мы с квестором Проуном. Эдил Кессиас даже известил герцога о немалых его заслугах в улаживании конфликта, вспыхнувшего между городскими святилищами.

«Попридержал бы лучше эдил Кессиас свой язык», – подумал Лайам. Он и впрямь видел Беллону в тот день – и гораздо ближе, чем остальные жители Саузварка, но не любил о том вспоминать.

– Вряд ли я смогу сообщить что-нибудь сверх того, что вы уже слышали, любезный эдил. Богиня явилась, чтобы унять распри внутри своего храма и сделать порядок поклонения ей более четким. Смею вас заверить, что сейчас ее храм процветает. Я веду с ним кое-какие дела.

– Торговые? – спросил Куспиниан.

– Да.

– Квестор Ренфорд в свободное от службы его высочеству время не гнушается заниматься торговлей, – пояснил Проун, поморщившись. – Но храм Беллоны – надежный храм. Я вложил в него немалые деньги.

– Значит, торговые? – протянул эдил нараспев, впрочем, его внимание отвлекло водруженное перед ним блюдо с отменными на вид отбивными.

– Да, – поклонился еще раз Лайам.

– А куда вы засылаете экспедиции? – с неподдельным интересом спросил вдруг Эласко.

– Мы осваиваем новые пути, спускаясь на юг по Колиффскому океану.

Молодой человек понимающе кивнул.

– На юг по Колиффу? Значит, вы набираете экипажи во Фрипорте. Таралонцы туда не поплывут.

– И будут правы, – заявил Куспиниан, брезгливо скривившись. – Там одна лишь нечисть да бесконечные пустыни. Но торговля – неподобающая тема для застольного разговора. Возможно, вашему отцу, Уокен, все это и было бы интересно, но не нашим досточтимым гостям.

Эласко вспыхнул и потупил голову. Лайам, прекрасно осознавая, что упрек адресован и ему, просто пожал плечами. Между тем слуги переменили посуду, и пустые тарелки присутствующих одна за другой стали перемещаться к эдилу, чтобы возвратиться обратно наполненными до краев. Великан с видимым удовольствием раскладывал отбивные, сдабривая их чудовищным количеством соуса и расхваливая достоинства гостиничных поваров.

Лайам вынужден был признать, что местные кулинары действительно превосходны, и, хотя переедать он не любил, отбивные с его тарелки исчезли достаточно быстро, впрочем, их тут же сменила вареная рыба, не уделить внимание которой также было нельзя. Ловкие слуги так и сновали вокруг стола, следя, чтобы кубки господ не пустели. Их тут вертелся по меньшей мере десяток. Вскоре к этому хлопотливому рою присоединился и сам владелец гостиницы, внесший в помещение жареного гуся. Он сиял улыбкой и, потирая руки, принимал расточаемые ему похвалы.

Отпустив удовлетворившего свое тщеславие бодрячка, неугомонный эдил переключился на вина, предлагая гостям сравнить качества подливаемых в их кубки напитков. Не правда ли, красное риальское из Альекира не так вяжет рот, как фрипортское опорто, однако именно в этой терпкости и заключается вся прелесть опорто, вы в том убедитесь, сейчас его принесут!.. Эдил говорил один, но видимость беседы все-таки сохранялась, ибо Проун постоянно ему поддакивал и улыбался, время от времени восклицая: «да неужели?.. да что вы?» – а вдова Саффиан каждый раз, когда к ней обращались, кивала со значительным видом. Остальная мелкая сошка помалкивала. Матушка Хэл самоотверженно копалась в содержимом своей тарелки, а Эласко был занят процессом опустошения кубка, который, как Лайам заметил, наполняли уже тринадцатый раз.

Еда Лайаму нравилась, хотя его весьма беспокоило то, что вечер проходит впустую. Дело, которое он проглядел, таило неясности, разобраться в которых пока что не представлялось возможным.

«А этим все как с гуся вода, – уныло раздумывал он. – Они-то не одну собаку на подобных казусах съели. Им можно посвящать свободное время ничего не значащей болтовне. Сидят себе и слушают, как разглагольствует этот осел».

Впрочем, упоминание об опорто – особенно редком и дорогом вине из одноименной колонии, снова напомнило ему о намеках Кессиаса в адрес Куспиниана, и Лайам от скуки взялся подсчитывать, в какие денежки встанет этот ужин казне.

Когда опорто действительно принесли, а на закуску к нему – сыр и коврижки с медом, мысленный счет Лайама вырос до сотни крон. «И это только еда и питье, – отметил он, смакуя редкий напиток. Он старался поменьше пить, и голова его оставалась ясной, хотя в комнате уже становилось довольно душно. – А оплата дополнительных слуг, номеров, корма для лошадей, а расходы на жилье и стол для клерков и слуг?..» Счет возрастал скачкообразно и в округленном виде подошел к полутысяче крон. Если верить Кессиасу, уоринфордский эдил вполне способен еще раз округлить эту сумму и преспокойно положить разницу в свой карман.