«Ты не просил, мастер».

– Сам мог сообразить. Подумаешь – не просил, – бормотал Лайам, перескакивая через ступеньки. – Этот малец, я вижу, гораздо смышленей, чем ты. Возьму-ка я его к себе фамильяром.

«Он в магии полный ноль».

– Зато распрекрасно таскает поклажу.

Когда Лайам вскочил в седло, поезд только начал выстраиваться, так что извиняться за опоздание ему не пришлось. Он зло глянул на затянутую в бархат жирную спину Проуна и стал пристегивать сумку к седлу.

Даймонд затанцевал, Лайам укоротил повод. Чалый прекрасно себя чувствовал, за ним был хороший пригляд. Подбежавший мальчишка доложил, что багаж господина уложен на вьючную лошадь. Лайам кивнул и бросил ему серебряную монетку.

– Доедем до места – получишь вторую. Если, конечно, и впредь будешь таким же усердным. Восхищенный мальчишка так и остался стоять столбом на дороге, хотя караван уже тронулся в путь. Лайам застегнул камзол – предрассветный воздух был свеж и прохладен. Он ехал чуть позади председательницы ареопага, перед которой в седлах покачивались уоринсфордские стражи и Проун. Охранники громко переговаривались, толстяк, надувшись, молчал.

Вдова хорошо держалась в седле, бросив на переднюю луку поводья. Когда поезд выехал на главную улицу, она придержала своего скакуна.

– Квестор Ренфорд, у меня есть к вам вопрос.

– Да, сударыня? Я к вашим услугам.

Черная дама какое-то время молчала. Затем спросила:

– Вчера, на заседании, как вы узнали, что Каммер сбежал? – Женщина повернула голову и посмотрела спутнику прямо в глаза, потом показала на Фануила. – Это все ваш фамильяр?

– Да, сударыня. Он чувствует, когда рядом творят заклинания.

Ему явно задали не тот вопрос, который собирались задать, но вдова уже на него не смотрела. Лицо ее опять обратилось в маску спокойного безразличия.

Уоринсфорд просыпался рано. Улицы были еще темны, но пекарни уже открывались, прислуга выплескивала помои в желоба сточных канав, к рынку сплошным потоком двигались скрипучие телеги селян. Лайама так умилила эта картина, что он глубоко вздохнул. Пекарь, мимо лотка которого он проезжал, сунул ему в руки горячую булочку. Лайам принял ее с улыбкой и бросил монетку расторопному продавцу.

Возле северного выезда из Уоринсфорда процессию поджидал одинокий всадник. Он поклонился Проуну и вдове Саффиан, потом пристроился рядом с Лайамом.

– Доброе утро, – слабо улыбнулся Эласко. Вид у него был довольно зеленоватый.

– Доброе утро. Я думал, вы подъедете прямо к гостинице.

– Ох, Лайам, – Эласко всплеснул руками, словно ему был брошен серьезный упрек, – ехать сюда мне было ближе, и я подумал…– Он, не договорив, смущенно пожал плечами. Ареопаг выехал за городскую черту. Лайам ждал потока вопросов, но молодой квестор только пыхтел, стараясь удержаться в седле. Разговора не получалось.

«Мальчишка вчера опять перебрал», – подумал Лайам с усмешкой.

– Не лучше ли вам вернуться? – участливо спросил он, придерживая коня. – Вам ведь сейчас не очень-то хорошо.

– Ох, – ответил молодой человек, пошатнувшись в седле, – пожалуй, я так и сделаю. Если только вы не сочтете это проявлением неуважения.

– Не сочту, – хмыкнул Лайам.

– Если бы не головная боль и эта ужасная тошнота… я бы… мне… мне хотелось расспросить вас о многом. Мне кажется, вы могли бы научить меня большему, чем все торквейские профессора.

«Ну как же, как же… И с чего это людям приходит в голову подобная чушь?»

– Но похмелье лечить я все-таки не умею, – Лайам послал Даймонда вбок, вытесняя юношу из колонны. – Спасибо, что приехали меня проводить, я очень тронут, Уокен. Мне было приятно с вами работать. Если будете в Саузварке, навестите меня. Эдил Кессиас знает, где я живу.

Эласко просиял.

– Благодарю вас, Лайам. Могу ли я вам написать? Если столкнусь с какой-нибудь неразрешимой загадкой? Мы регулярно сносимся с Саузварком, так что…

– Конечно, Уокен. Только не думайте, что я семи пядей во лбу.

«Не хватало еще, чтобы меня завалили письмами. Впрочем, надо же мальчику у кого-то учиться. В Уоринсфорде, как видно, его учить не хотят. Пусть себе пишет!»

Они пожали друг другу руки, и юноша, пришпорив свою лошадку, устремился вперед, чтобы попрощаться с госпожой Саффиан. Лайам остался ожидать на обочине, потом махнул Эласко рукой, показывая, что возвращаться не стоит. Тот понял его и, сделав ответный жест, поскакал к городу по боковой дороге. Солнце, только что показавшееся из-за горизонта, окрасило стены Уоринсфорда в розовый цвет. Лайам вспомнил о Каммере, о Хандуитах, о своем разговоре с Куспинианом и решил, что расставание с этим местечком вряд ли его опечалит. Дав шпоры Даймонду, он послал его с места в карьер и вскоре занял свое место в колонне.

Лайам вырос в Мидланде, где весны проходят особенно буйно. В Южном Тире природа пробуждалась не разом. И все же и тут склоны покатых холмов уже подернулись травкой, а овцы, на них пасущиеся, соперничали белизной с облаками. Кроны встречных деревьев также окутывала зеленая дымка, из небольших придорожных рощиц слышались веселые щебеты птиц.

Это было приятное путешествие. Дорога вилась вдоль Уорина, Даймонд послушно следовал за остальными лошадками, и Лайам, едва прикасаясь к поводьям, удобно расположился в седле. Он любовался холмами, наблюдал за скользящими по водной глади судами и почти ни о чем не думал.

Ближе к полудню Фануил улетел поохотиться. Через час он вернулся и тяжело опустился на холку Даймонда.

«Тут много зайцев».

– Мгм, – отозвался Лайам. Он снял плащ и, подставив лицо жарким лучам солнца, закрыл глаза.

«Это хорошо».

«А что ты сделаешь с „Демонологией“?»

Лайам неохотно приподнял веки и посмотрел на дракончика.

«Не знаю. Думаю, сохраню. Она может оказаться полезной».

«Ты не имеешь права держать ее у себя».

«Проун всего лишь велел мне никому ее не показывать, так что вроде бы все в порядке. – Ему очень хотелось снова расслабиться. – В любом случае, я унаследовал эту книжицу от полноправного мага, разве не так?»

Ответа не последовало, и к Лайаму вернулось спокойствие, но ненадолго – уродец снова послал ему мысль.

«Но ты ведь не маг».

«Да, – согласился Лайам и заставил себя призадуматься. Что бы там ни думали о нем остальные, он ведь и вправду не маг. И значит, формальных прав хранить эту книгу у него действительно нет. С другой стороны, Проун в этом смысле ведет себя тихо, да и в Уоринсфорде она оказалась полезной. – Подождем, пока я не разберусь с бумагами из Дипенмура. Если станет понятно, что книга еще пригодится, я придержу ее у себя, а потом уничтожу. Если же нет, я не мешкая уничтожу ее. Хорошо?»

«Это будет разумно», – ответил уродец.

Лайам снова принялся загорать.

Местом ночлега госпожа Саффиан выбрала постоялый двор, стоявший на перепутье. Там от дороги, по которой они ехали, ответвлялась другая, уводящая на восток. Проун, за весь день не удостоивший Лайама ни словечком, стал требовать себе отдельную комнату и помрачнел, узнав, что возможности получить ее нет.

Брови Лайама от столь оскорбительного демарша засранца сами собой полезли на лоб, но он промолчал. В своем щегольском наряде и с расцарапанной физиономией толстый квестор был слишком смешон, чтобы всерьез его принимать.

Однако госпожа Саффиан в конце концов обратила внимание на натянутость между ее подчиненными и не на шутку обеспокоилась. Лайам понял это, когда она пригласила к ужину Иоврама. Этот ход оказался в какой-то мере удачным. Старик послужил буфером между враждующими сторонами. Его неизбывный юмор скрасил застолье, и мрачная физиономия Проуна весь вечер оставалась в тени. Когда унесли тарелки, толстый квестор встал, скованно поклонился вдове и удалился. Иоврам, засуетившись, поспешил откланяться тоже.

Когда и Лайам собрался отправиться восвояси, госпожа председательница жестом остановила его. Она долго смотрела в огонь, словно приводя свои мысли в порядок. Лайам терпеливо молчал.