Ответ пришел неожиданно и был так прост, что Лайам замер на пороге гостиницы.

«Мастер?»

«Тсс! Помолчи!»

Он даже не попытался нашарить дракончика взглядом.

Многие знали, что Элдин Хандуит собирает запретные манускрипты. Многим было известно, что человек он замкнутый, скрытный и по ночам запирается у себя наверху. И если однажды бедолагу, свихнувшегося на магических опытах, растерзала бы какая-то жуткая тварь, кто усомнился бы в том, что он сам виноват в собственной смерти? Лайам очень живо представил себе Хандуитов, горестно качающих головами. «Бедный Элдин, он нас не слушал, он всегда поступал по-своему, небо ему судья!»

Эта догадка придавала смысл и кое-каким мелочам, которые прежде не лезли ни в какие ворота. Голубой мелок с дохлой кошкой, найденные в спальне убитого, и должны были там обнаружиться. Демону приказали перенести их туда. Как доказательство того, что Хандуит-старший сам творил заклинание. А Хандуиты-младшие не успели стереть пентаграмму вовсе не потому, что были потрясены случившимся, а потому, что не ожидали скорого прихода незваных гостей. «Они не думали, что демону захочется насладиться воплями жертвы. Они полагали, что тварь убьет их родича тихо и что им хватит времени все прибрать не спеша». Но жуткие крики Элдина Хандуита привлекли внимание стражи и подняли с постели служанку. И преступников взяли с поличным.

Губы Лайама раздвинула торжествующая усмешка. Когда все выводы окончательно сформировались, он переправил их Фануилу вместе с вопросом:

«Ну как?»

Фануил спикировал откуда-то сверху и шлепнулся на камни крыльца. «Все сходится, мастер!»

Подхватив дракончика на руки, Лайам вошел в гостиницу и быстрым шагом двинулся к своей комнате.

«А настоящие чародеи вполне могут обходиться и без аптек».

Лайам нахмурился. Уродец опять подслушивал.

«Давай пока забудем о деле Пассендуса. Сосредоточимся на Хандуитах. Подумаем, куда мог деваться листок с заклинанием. Допустим, его и впрямь отдали демону, и тот действительно уничтожил бумагу».

К счастью, Проуна в номере не оказалось. Лайам тщательно запер дверь, вытащил из угла дорожную сумку и принялся ее разбирать, продолжая разговор с Фануилом.

«Нет, мастер. Лорда тьмы следовало отпустить».

– Разве невозможно его отпустить без этого текста?

«Невозможно. Загляни в свою книгу, и ты все поймешь».

Лайам достал из кармана «Демонологию» и открыл на странице, номер которой подсказал ему Фануил. «Вызов лорда-убийцы» гласил заголовок, ниже красовался чертеж пентаграммы, дальше шел текст заклинания, к нему прилагалось пространное наставление. Само заклинание являло собой набор труднопроизносимых и лишенных всякого смысла слов, но наставление читалось легко. Рисуется пентаграмма, с помощью заклинания вызывается демон, ему говорят, кого надо убить. Демон может уйти, только когда умертвит названного человека, и отпустить его можно, лишь стоя внутри защитного круга. Процедура отпущения была достаточно сложной и также сопровождалась длинной словесной абракадаброй, запомнить которую не представлялось возможным. Далее – после пробела – шло предостережение, взятое в рамку:

«Лорд-убийца не должен вырваться на свободу и выйти из воли призвавшего его мага, ибо мало какие беды сравнимы с этой бедой. Помните о судьбе Рисселя из дома Северное, натравившего демона на дом Яффадвинов. Риссель не сумел отпустить лорда тьмы восвояси, и его земли подверглись опустошению. Таковой же была участь и всех соседних земель».

«Это очень старое наставление, пояснил Фануил. – Оно составлено задолго до того, как Семнадцать семейств пришли в Таралон».

– Так-так.

Водя пальцем по линиям пентаграммы, Лайам спросил:

«Значит, можно предположить, что Хандуиты сумели отпустить своего лорда?»

«Если бы не сумели, в Уоринсфорде сейчас не осталось бы ни души».

Ему представилось, как Хандуиты, теснясь на пятачке, ограниченном пентаграммой, торопливо бормочут слова отпущения, в то время как стражники рыщут по дому, выкрикивая их имена. Им удается отпустить демона, и что же потом? Они пытаются стереть пентаграмму, а куда девается текст?

«Успевают они его каким-то образом уничтожить? Или все-таки нет?» Почему-то ему вдруг показалось, что текст этот находится в книге. Точно такой же, какую он держит в руках. Он повертел в голове эту мысль. Итак, Эльзевир ползает по полу с тряпкой, а Ровиана пытается избавиться от довольно пухлого томика. Ей необходимо его уничтожить. «Но как? Выбросить некуда. Остается лишь сжечь!» Но в подвале нет ни очага, ни камина. Значит, что же? Использовать как-то огонь свечи или фонаря? Но чтобы сжечь «Демонологию» на пламени свечки, надо иметь в запасе приблизительно вечность.

«Оставь в покое „Демонологию“, мастер. Они утверждают, что пользовались отдельным листком».

– Мало ли что они утверждают!

«Прикинь-ка вот что, продолжил он мысленно, по-прежнему обводя пальцем контуры пентаграммы. Маг, приехавший из Харкоута, очень искусен. „Демонология“ ему не нужна. В конце концов, это просто учебник. Зачем ему рвать учебник на части? Почему не продать его целиком?»

«Пособие мог расплести книготорговец».

«Нет. Он знал, что на целую книгу Хандуит клюнет скорей».

Чем дольше Лайам об этом раздумывал, тем больше в нем крепла уверенность, что его догадка верна. Она потрясала своей четкостью, связывая разрозненные фактики воедино и привнося кое-какую конкретность в портрет «нужного человека», пока еще не имеющий определенных черт. О боги, в каком страхе, должно быть, металась по подвалу злосчастная Ровиана, не зная, куда девать обжигающую ей руки улику!

«Мы не можем этого утверждать, остерег его Фануил. – У нас нет фактических подтверждений».

– Конечно-конечно, – кивнул Лайам, жестом прерывая зануду.

«Сжечь книгу она не могла, так что же она с ней сделала? Спрятала! Она спрятала ее где-то в подвале!»

«Мы не можем этого знать», – повторил упрямо уродец.

– Знать не можем, – согласился Лайам, язвительно ухмыляясь. – Но выяснить – можем.

Побрившись и переодевшись, Лайам спустился в трапезную ужасно довольный собой. «Демонологию» он надежно укрыл от чужих глаз на дне одной из своих сумок, охрану которых поручил Фануилу, но грело его вовсе не это. Лайама окрыляла уверенность, что дело Хандуитов практически разрешено.

Он не опоздал, но все равно оказался последним, и с его появлением собравшиеся стали рассаживаться, после чего обнаружилось, что за столом не хватает матушки Хэл. Эдил Куспиниан, покосившись на пустое местечко, объявил, что та не придет, и повелительно потряс колокольчиком, давая понять слугам, что их уже заждались.

Ужин в обилии яств не уступал вчерашнему, однако его течение было иным. Эдил вел себя на диво учтиво, а Лайама попросту принялся опекать, подкладывая ему лучшие кусочки в тарелку и неустанно нахваливая искусство гостиничных поваров.

– Может быть, в Дипенмуре имеются кулинары и поискуснее, но вряд ли вам приходилось пробовать что-либо, идущее в сравнение с местными бараньими отбивными. Их готовят особым способом, и, согласитесь, они чудо как хороши. Не положить ли вам еще пару котлеток?

– Да-да, конечно, – сказал Лайам, протягивая тарелку. «Видно, он и впрямь полагает, что герцогу без меня день не в день».

– Приятно иметь дело с людьми, понимающими толк в хорошей еде.

Вдова Саффиан, сидевшая дотоле спокойно, вдруг отложила в сторону вилку и нож.

– Простите, любезный эдил, нельзя ли нам отступиться сегодня от правила не говорить о делах во время еды?

Куспиниан, уже успевший положить на тарелку Лайама отбивные, благодушно махнул рукой.

– Как пожелаете, госпожа председательница. Серьезные раздумья порой очень даже способствуют возбуждению аппетита! Пожалуйста, как пожелаете!

– Благодарю, – вдова облокотилась на стол, растирая костяшки пальцев. – Меня очень тревожит дело, связанное с холодной палатой. Настолько, что я даже подумываю, не отказаться ли нам от него?