Вслед за приятелем, но тайно от него он помчался вниз, тоже забыв о существовании лифта. На ходу подсчитал деньги, которые скопил, три дня обходясь без школьного завтрака. Приятели не могли сказать, что рассылают в разные концы письма «ценою жизни», но что ценою своих желудков — могли.
Дима подсчитал также, что в их подъезде сорок квартир. Три из них — свою, Тимину и трушкинскую, которую после отъезда Прасковьи Ильиничны еще не заселили, — он мысленно отбросил: осталось тридцать семь. Он и купил на почте тридцать семь конвертов с марками.
«Дорогие друзья! Вы должны знать, что живущий в одиннадцатой квартире хирург Михаил Михайлович Зуев на днях спас человека. Он сделал операцию, на которую никто, кроме него, не решился. Но без этой операции человек бы погиб. Родственники спасенного написали, что Михаил Михайлович «отменил смертный приговор», вынесенный болезнью. В отмене этого приговора участвовала и жена Михаила Михайловича (тоже врач!), с которой он накануне советовался. Так поступают хирурги!»
Дима переписал этот текст тридцать семь раз. И, пораздумав, тридцать семь раз подписался: «Дима Кашин из 43-й квартиры». Чтобы не подумали, что это сам Тима прославляет своих родителей.
Письма он опустил в один ящик возле почты, чтоб они и к жильцам пришли одновременно. Тогда все — друг за другом — начнут поздравлять Михаила Михайловича и Антонину Семеновну, как бывает в дни юбилеев!
— Слушай, папу все останавливают. И благодарят! Узнали… Каким образом? А некоторые и маме жмут руку, — опять не справляясь с дыханием, прерывисто сообщил два дня спустя вечером Тима Диме. Потом взглянул на приятеля и, присев от совершенно внезапного открытия, спросил: — Это ты?
— Это письма, — ответил Дима.
— Столько написал? Один?! — Тима вскочил со стула и вновь опустился. — Операция «Письма»? Как ты сумел?
— Это же не хирургическая операция, которая длится пять с половиной часов! Если там можно суметь…
— Ты устроил папе и маме праздник. Даже маме больше, чем папе. Она очень гордится и всем объясняет, указывая на папу: «Это он… Это он!» Все оценили их труд… Я знал, что письма — большая сила. Но что такая большая… А ведь сперва мы с тобой хотели затеять игру. Помнишь? Чтоб родители нас зауважали!
— А в результате все начали уважать родителей. Пока что только твоих…
— Не беспокойся! — заверил Тима, вскочив со стула. — Я расскажу про твоих родителей всем жильцам всех подъездов.
— Если представится повод.
— Таких поводов сколько угодно. Я уверен… Просто мы не всё знаем о них. А я узнаю — и расскажу. За праздник получишь праздник!
— Наверно, о каждом из врачей, живущих в нашем доме, можно поведать многое, — мечтательно предположил Дима. Иногда (очень редко, лишь в чрезвычайных случаях!) он употреблял возвышенные слова: поведать!
Дима высек искру — и Тима начал воспламеняться:
— О каждом! Я уверен… Абсолютно о каждом. Мы возьмем и поведаем. Все узнают друг о друге — и станут друг друга уважать. Вот тебе и игра в письма! Кто мог подумать?.. А мы останемся скромно в сторонке, в тени.
— И это тоже достойно уважения, — сказал Дима.
— Ты считаешь, достойно?
— Еще какого!..
1986 г.
