— Не вполне.

— Какая ты наивная, Бонни! Я только делал вид, что… Понятно? Я проверял тебя. Ты не могла залететь от меня.

— Значит не могла?

— Не могла.

— Ты не веришь мне, мерзавец?

— Ха, ха! Нашла дурака.

— А в это веришь? — увесистая оплеуха обрушилась на правый глаз Блемонтина.

— Теперь верю, — Блемонтин погладил хряснувшие шейные позвонки. — На такой удар способна только оскорбленная добродетель.

— Скотина, знай, я тоже притворялась, когда орала под тобой и царапала тебе грудь. Ты ни разу не дал мне удовлетворения. Ты только и годишься на эти бесконечные залеты. Хватит, я ухожу от тебя, Блемонтин.

— Бонни, учти, через неделю я забуду твой телефон, а через две — и твое имя…

— Это — тебе для укрепления памяти! — вторая оплеуха отпечаталась на щеке музыканта.

— Попутного ветра, птичка.

— Будь счастлив, Блемонтин.

«До чего же я ненавижу эту бабу! — размышлял Блемонтин, оставшись один. — Удовольствия на полчаса, а головная боль на всю оставшуюся жизнь!»

Мышеловка проклятая! Сунь туда… р…раз! — и готово. Хомут на шее. Нет, меня не проведешь! Не на того нарвалась!

Блемонтин достал флейту и заиграл одну из тех мелодий, после прослушивания которых мыши с его кухни перебегали к соседям.

— Прощай, Бонни, — шептал флейтист с тихой радостью раскрепощения.

Больше он не принадлежал одной женщине. И это было как нельзя кстати. С недавних пор он обнаружил в себе непреодолимое влечение ко всем женщинам сразу. Они интересовали его как коллектив, как популяция. Не выделяя из них какую-то одну, он любовался ими со стороны. Именно так мы любуемся лазурным морем, забывая, что оно состоит из множества шаловливых волн.

Любование многими красавицами приводило его в больший экстаз, чем физическое обладание одной. Платоническая страсть Блемонтина была, в то же время, весьма практичной, поскольку не требовала ни ухаживаний, ни согласия девушек. Даже самые строптивые из них не могли ему запретить любоваться собой.

Блемонтин вспомнил о девчонках из пансионата «Роза», предстоящем Конкурсе Красоты, и с кончика его «дудочки» потекли звуки, которым с энтузиазмом подвывали соседские кобели.

Наутро, после полицейской облавы, Лони Дидрихсон подняла с пола черный блесткий предмет — это были кастаньеты Хуаниты Миньос!

— Так вот кто прикидывается вампиром! Противная, низкая, подлая лесбиянка! Теперь понятно, почему она советовала тихой мышкой отдаваться вампиру!

Лицо шведки залила краска стыда и негодования:

— Ну, хорошо же, ты об этом пожалеешь, Хуанита!

План мести созрел быстрее, чем кровь отхлынула от лица прекрасной шведки. Как ни в чем не бывало, она проскользнула в комнату Миньос.

— Привет, малышка! — приветствовала она ставосьмидесятисантиметровую пуэрториканку. — Ты напрасно удрала вчера, мы могли бы договориться, — рассмеялась Лони, восхищаясь собственным артистизмом.

— О чем это ты? — жгучие черные глаза Миньос беспокойно забегали.

— В другой раз не теряй, подружка, — шведка швырнула на стол кастаньеты.

Пуэрториканка вспыхнула. Казалось, сейчас она бросится на блондинку.

— Я не прочь позабавиться, — Лони уселась в кресло, — но меня не устраивают условия игры. Я тоже хочу быть вампиром. Два вампира — это уже что-то! До встречи, Хуанита, сегодня в полночь! И не забудь занести костюмчик.

Оставив взъерепененную пуэрториканку в номере, шведка отправилась в конюшню пансионата «Роза», где содержались лошади для верховой езды.

Лони остановилась у яслей, наблюдая за тем, как здоровенный конюх по кличке Ковбой Джо начищает рыжего жеребца. Впрочем, и сам ковбой — рыжий, с крупным приплюснутым носом, был под стать жеребцу.

«Как раз то, что нужно!» — решила Лони.

— Эй, Джо! — Позвала она Ковбоя.

— Слушаю, мисс, — осклабился конюх, обнажив свои желтые лошадиные зубы.

— Говорят, Вы настоящий ковбой, Джо? — Лони одарила его улыбкой, от которой у бедняги екнуло сердце.

— Болтают, — шмыгнув носом, он утерся рукавом.

— Вы курите, Джо? — продолжила Дидрихсон.

— Курю, мисс, — захлопал глазами ничего не понимающий конюх.

— Плохо, Джо, плохо, — нахмурилась Лони, — вообще-то она любит некурящих… Дело в том, Джо, что одна наша девушка влюбилась в Вас, — с трудом оставаясь серьезной, произнесла Дидрихсон. При этом она вспомнила, с каким отвращением пуэрториканка говорила о мужчинах, и ее губы невольно шевельнулись.

— Да?! — разинул рот Ковбой Джо. — Вы смеетесь надо мной, мисс?

— Вы должны знать, Джо, — шведка строго сдвинула брови, — эта девочка почти наверняка станет Королевой Красоты.

— Вот это да! — Ковбой опустил на лоб свою широкополую шляпу, — скажу Вам по-честному, мисс, мне тоже одна ваша приглянулась. Но если это не она, я не в обиде. Сойдет и другая, Вы не сомневайтесь.

— Джо, Вы должны понять, что эта особа не может накануне Конкурса Красоты рисковать своей репутацией. Поэтому она будет в несколько необычном наряде. И Вам, кстати, придется надеть такой же. Ну, как. Вы согласны?

— Ноу проблем, мисс! Ради такого дела я готов надеть сиреневые кальсоны на голову!

— Отлично, Джо, Вы настоящий ковбой! Только не забудьте принять ванну. Пока!

Вечерней порой Блемонтин прокрался в бассейн пансионата «Роза». Здесь, за вентиляционными решетками, нависшими над водой, он устроил свой «будуар». Невидимый для окружающих, он сладострастно разглядывал купающихся претенденток. Это зрелище доводило его до экстаза.

Ему казалось, что, благодаря каким-то таинственным чарам, он совокупляется с красотками и безраздельно обладает всеми ими одновременно. Его чувства были так сильны и реальны, что, впадая в беспамятство, он тянулся за флейтой, чтобы выразить себя в звуках. А потом, успокоившись и остынув, с ужасом думал о том, что едва не выдал свое присутствие в женской купальне.

Разлегшись на импровизированном ложе, Блемонтин засунул в рот ломтик ананасовой жвачки и принялся мечтательно ждать появления новых девочек, обожавших ночные купания нагишом.

Тем временем Ковбой Джо, чуть дыша лежал в комнате Лони. На нем был черный балахон, который он безропотно надел на голое тело, и парик из белых волос, не отличимых от локонов шведки. От пряных запахов лосьонов и кремов, которыми он был обильно умащен, нестерпимо щипало в носу, и конюх, то и дело, замирал, боясь чихнуть, потому что от его «чиха» у непривычного человека вполне могли бы лопнуть барабанные перепонки.

Со все возрастающим нетерпением он ждал появления будущей Королевы Красоты.

Ровно в полночь в коридоре раздались шаги. Дверь открылась, и на пороге появилась гибкая женская фигура в таком же балахоне, как у него. Дыхание Ковбоя замерло, словно на горло ему наступил мустанг.

— Я вампир, я вампир, где ты, мой пони!..

Хуанита, откинув полы балахона, ловко оседлала лежащего на спине конюха:

— Сейчас мы поскачем, моя лошадка, в страну грез, — она откинулась назад, словно натягивая поводья. И тут же ощутила, что-то жесткое и неудобное, чего не должно было быть у прекрасной шведки.

— Какая мерзость! Мужик! Ай… ай…! — взвизгнув на весь пансионат, Хуанита растрепанным комом вылетела из комнаты.

Следом за ней в коридор выскочил Ковбой Джо и бросился в другую сторону галопом, которому позавидовали бы жеребцы из его конюшни.

Когда бедняга Блемонтин заметил суматоху, вызванную бегством конюха, пути спасения были отрезаны. Разъяренные красотки все ближе подбирались к его убежищу, явно разыскивая кого-то. Проворнее других орудовала Хуанита, вооруженная каминными щипцами.

Блемонтин зажмурился, ожидая развязки. И она наступила!

Вентиляционная решетка распахнулась, и множество рук вцепилось в его одежду. За несколько минут он получил затрещин больше, чем за всю предыдущую жизнь.