Рок я обожаю. Мы все его обожаем.
К счастью, нам удалось протащить на борт «Межгалактический Болбоемник», поэтому можно было настроиться на кое–какой приличный музон и не отставать от «Симпсонов» и «Х–Файлов». Мы, чужики, тащимся от «Х–Файлов». В открытке они популярнее и «Сумеречной зоны», и «Моего любимого марсианина»[9] — так, что тем и не снилось. На одной планете под Альфой Центавра есть даже огромный фан–клуб. Незадолго до того, как мы уехали, сириусяне завалили там феерическую балёху. Все чужики вырядились в Фокса Малдера и Дэну Скалли. С сириусянами тебе надо будет как–нибудь познакомиться. Отпадное космическое отребье. Мы их очень любим. Короче, мы в полете хотели тоже вечеринку по «Х–Файлам» устроить. Только втроем не так шикарно бы вышло. Ну, вчетвером, если считать Ревора.
Ревор — это наша зверушка. Видишь? А он тебя видит. Правда, миленький? Хаха. Прекрати, Ревор. Хех. Хватит. Ха! Давай, Ревор, отвянь. Землянин от тебя нервничает. Оп–па. Не волнуйся. Это должно смываться. Когда он так быстро кончает, она обычно довольно водянистая. На Земле, по крайней мере, она вокруг не плавает, как в ноле. В каком это смысле — что это? Это же просто ойой. У вас на Земле таких разве нет? Смешные они твари. На самом деле — гибриды. Пополам мадагаскарские ай–аи и космические слонеки. Космических слонеков знаешь? Такие крохотули розовые, не больше кварка, с длинными носами и отличными молочными железами. О, ты глянь. Я сказала «просто ойой», и он уже обиделся. Ох ты Рёва–корова. Не куксись.
Иди сюда, Ревор. Иди сюда. Вот так. Ууу. Что ты делаешь? Пошел вон отсюда! Ууууу. Уоуоуо… Нет! Так не надо! Ууу, нет, может, и надо. Да, да — надо. О да. Уууу, Ревор, бэби. Даааааа… Кусни направо. Вот так. Оххххх. Не останавливайся. Хороший мальчик. Хорооооший маальчик.
Ммммммммм.
Что такое, землянчик? Ты чего–то как–то побледнел. А на Земле жизнь разве не для секса? Я видала земные кино. И «Космо» читаю. Я рок слушаю. Ну, типа: эта постель вся в огне, я хочу трясти тебя всю ночь, птички–козлики. Ох блин. Что значит — все немного сложнее? Куда же сложнее–то?
Кстати, это у тебя в кармане ракета, или ты просто счастлив меня видеть? Я вообще–то тебя видеть вполне счастлива. Очень счастлива. В тебе определенно что–то есть, землянчик. То, чего мне хочется. То, что я могу взять и взять.
Ох, ты посмотри на Ревора — опять гоняется за своим дурацким хвостом. В открытке он этим часто занимался. При нуле то еще зрелище, точно тебе говорю. Ну да, Ревор — явно ойой на грани. Когда не гонялся за своим хвостом — выл на кометы или высасывал рукоятки из панелей управления. Ну он же в самом деле не виноват. Мы все чуть на стенки тут не лезли. Помню, как возбудились, когда увидали тупой зонд НАСА[10]. Ляси ему тоже полнолуние засветила.
Грех жаловаться. По космосу сейчас катаешься с ветерком — то ли дело при ковчегах было. Паршивые времена. Я бы с ковчегом не справилась. Ну, типа, знаешь: заходишь на борт карепузом, растешь, размножаешься, смотришь, как твои карепузы вырастают, а потом издыхаешь, зная, что их карепузы, вероятно, будут еще живы, когда корабль доберется туда, куда направлялся. Тоска, тоска, тоска! Мне ведь тоже моментальное удо подавай. Старая добрая концепция полной заморозки тоже довольно отмороженная. Народ вечно просыпался в своем «Гипер–стрючке», а уши или брови — рядом на подушке. Тошнотина.
А с открытием пространственно–временных червоточин всюха прям скукожилась — ну, если бесконечное вообще может скукожиться. Червоточины — это автобаны космоса. Черные дыры знаешь, да? Тогда представь черную дыру, только в форме сигареты. Это и будет червоточина. Представь, как в один конец входишь ленточкой сухого табака, а из другого конца выходишь дымом. С червоточинами это единственная проблема. У них есть склонность молекулы местами переставлять. Больно смотреть было на палаты с жертвами, когда на Нефоне только начали тестировать червоточины в смысле межгалактических путешествий. Там был один парень, так нос у него на выходе оказался там, где у него… ой, детали тебе совсем ни к чему. Верь мне. Я чужая.
Короче, нам удалось добраться, и все молекулы у нас остались более–менее на местах. И потом уже, после зыконского похода по магазам — вот они мы, готовы к оттягу, и тут наши окули цепляются за плакат сейшака — «Агент Малдер». Вот это мило! Клипы банды мы ловили по «Болбе», пока летели. Название нам, конечно, понравилось, но мы, к тому же, вообще врубаемся в такую инди–музыку. Что ж, клево, подумали мы, — интуитивный какой городок!
Тут мы сразу поняли, что приехали куда надо. Сидней! «Большой Паровоз». Дым. Короче. По дороге мы довольно много проверили городов. Сначала поехали в Нью–Йорк, поскольку он себя рекламирует как центр всюхи и прочее. И вот мы подруливаем на блюдце поглядеть на него поближе, а этот обсос чокнутый вдруг достает из куртки «узи», целит в нас и давай палить. Двигатель искажения пространств никогда на реверс так быстро не переключался. Резина в воздухе горела. Куда ехать дальше, мы не очень понимали. По «Болбе» мы видели конкурс песни Евровидения, поэтому континентальная Европа — даже не вопрос. Не не не. Это страшно. Африканская и южноамериканская музыка нам нравятся, но это не рок, а кантонский поп мы презираем, поэтому Азия тоже не канает. Над Сиэтлом и Лондоном небо тем временем серое, как сиська нефонца, и слякотное, как сириусянское чувство юмора. Ну и, в общем, в открытке много чего слышишь про «Опера–хаус» и Бонди–бич, да и про эту славную маленькую банду, как их там, «Жестяной табурет»? Чего? А, ну да. Короче, как бы там ни было, мы — вот.
Ага, я знаю, знаю, «серебряный стул»[11] на самом деле не совсем из Сиднея. Но ты прикинь вот с какой стороны: когда ты с самого начала в миллиарде триллионов световых лет от Земли, несколько сот километров туда–сюда — это раз плюнуть.
Давай–давай, озирайся, не стесняйся. Четкий у нас квадрат, правда? Немного бедламорама, ну да, но жизнь ведь не сводится к тому, чтоб у себя в комнате убираться, точно? Вот этот отпадный кусок мебели мы зовем Гарнитуром «Салон Вуду»[12]. Тоже сегодня цапнули. «Дочдочу» до нас такой херятиной обставили, что мы всю эту обстановку по дороге покрушили. Пришлось. Там все было обито бежевой ультразамшей. Ну вот это примерно пик нефонских вкусов. Только потому, что ее один раз показали в «Прекрасном блюдце», теперь она у всех нас должна быть. Врубаешься, от чего нам пришлось бежать? Короче, само–то блюдце — не слишком тухлятина. Не знаю, сколько ты понимаешь в космолетах, но «Дочдочь» — это тебе типичная двояковыпуклая куполонесущая дисковая модель. Старушка «Дочдочь» — она у нас с историей. Иезекииля знаешь? Нет, это не группа тяжелого металла. Это пророк такой. Короче, херувимы — это еще одна раса чужих — в «Дочдочи» как–то раз напрыгнули на Иезекииля по–крупному. Произвели впечатление, чего там говорить. Он потом еще лет сто бредил: «огненные колеса» то, «огненные колеса» сё.
«Дочдочь» в 1920–х вдохновила первый зеркальный шар, когда выполняла мертвую петлю с переворотом средь бела дня, и все ее лазерные пушки палили. Круто, да? А, и еще потрясные колеса крутила над Таити несколько лет назад. Народ подумал, что это последствия французских ядерных испытаний в Тихом океане. Снова пошла волна протестов и все такое. Мы так радовались.
У внеземлян вопросы защиты окружающей среды — довольно высоко на повестке дня. Но ты это, наверное, сам знаешь по «Вахте тысячелетия» и «Ежеквартальнику НЛО». Никогда не слыхал о таких журналах? О, ты немного потерял. В них полно длинных статей о том, как чужики надзирали за строительством пирамид и прочего говна. Это что — новости, что ли? Дай мне лучше «Роллинг Стоун» или хороший фанзин.
Смешно, знаешь. Типа, мы думаем, что знаем целую кучу всего про Землю и землян, но вот я сижу лицом к лицу с тобой, доподлинной человечьей сушкой, и мне практически дар речи отшибло. Ну ладно, может, и не отшибло. Извини. Должно быть, я еще чуточку гипер после всех этих космопереездов. Но ты меня понял. Типа: ты такой знакомый и чужой одновременно.
