– Ты прости меня, сынок, – тихо произнес он.

– За что? – удивился я.

– Да вот за то самое… не говорил я тебе, кто ты есть на самом деле… а сейчас думаю, может, напрасно?

Только тут до меня дошло, что герцог признал во мне сына Изабеллы именно после визита дяди Ге. Погруженный в свое горе, я даже не вспомнил о странном поведении старика. И вот теперь… Я спросил:

– А ты откуда узнал?

– Так я почитай с самого начала все выяснил. Помнишь, как я тебя из приюта забрал?

Я кивнул. Еще бы мне не помнить! Этот день изменил всю мою жизнь.

– Так вот, я тогда искал себе ученика. Человек я одинокий, сам знаешь. Хотелось передать кому-нибудь свои знания. Ясное дело, высматривал парнишку, способного к магии. Ходил по комнате, значит, ходил. Были там дети с небольшими задатками. Я уж было выбрал одного шустрого мальца, ничего, думаю, разовью его малый талант в большой. А тут… Луг милосердный! На меня такой энергией повеяло! Я давай осматриваться, гляжу: а ты в угол забился и волчонком оттуда смотришь. А магия от тебя так и льется! Конечно, я тебя и забрал. Да… – дядя улыбнулся, – характерец у тебя был тот еще…

Несмотря на тяжесть в сердце, я ответил ему улыбкой. Старик выразился слишком мягко. Я был просто маленьким демоном. И одному Лугу известно, сколько сил, добра и сочувствия было потрачено, чтобы сделать из меня человека. Дядя Ге и сам этого не знает. Потому что не привык считать затраты и измерять отданное питомцу душевное тепло.

– Вот я и говорю, – посерьезнел мой опекун, – понял я, что ты очень талантлив. И зеркало будущего подтверждало: тебя ждет великая судьба. Попытался я тогда выяснить, кто твои родичи. Отправился снова в воспитательный дом. Спросил, мол, не было ли при тебе каких вещиц, безделушек. Знаешь, бывает, мать, не в силах навсегда расстаться со своим ребенком, оставляет при нем медальон или там колечко. Чтобы потом отыскать чадо по этой примете. Конечно, все это работнички воспитательных домов живо у детишек отбирают. Но я хорошие деньги предлагал. Тогда и выяснилось: привезли тебя из Лендсона, из приюта при храме Ат-таны. А приют тот сгорел. Но я не оставил попыток отыскать хоть какие-то зацепки. И отправился в Лендсон. Там у меня приятели живут, из темных. Подняли все свои связи, отыскали одну жрицу. Старенькая такая, но при памяти. Она мне и продала медальон-то.

Ну конечно, медальон! Эта круглая штука, которую перед смертью вручил мне лорд Глейнор. Я неосознанно так и продолжал сжимать его в руке. Раскрыв ладонь, я внимательно всмотрелся в украшение. Оно было плоским, сравнительно небольшим, величиной с золотую монету, с дужкой, в которую полагалось продевать цепочку.

– Цепь-то я так и не выкупил, – сокрушенно крякнул дядя Ге, – жрица сказала, потеряла ее, цепь-то. А может и продала, кто знает? Но главное, конечно, герб. Вот он, видишь?

В центре медальона было выгравировано изображение горного барса – прекрасного, благородного животного. Над головой гордого зверя возвышалась герцогская корона, украшенная сапфирами. Глаза хищника тоже были сделаны из этих синих камней. Внизу я разглядел выполненную крошечными буковками надпись: «Долг, честь, верность».

– Это девиз рода Марслейн, – пояснил дядя.

– Значит, ты показал медальон герцогу? – спросил я.

– Ну да, а он сразу его узнал. Говорит, сестрица его покойная, матушка твоя, носила его, не снимая. Это фамильная драгоценность.

Что ж, лорд Глейнор хотя бы умер успокоенный.

– Надо, наверное, кому-то отдать эту штуку? – неуверенно предположил я.

– Кому, сынок? У покойного прямых наследников нет. Ты – единственный его близкий родственник. Так что герб твой по праву.

Я горько усмехнулся. О каком праве толкует старик? Ведь бастардов даже усыновлять нельзя, не говоря уже о наследовании титула. Да это просто невозможно! Дядя Ге понял мою скептическую ухмылку.

– Зря улыбаешься, Рик. Сам знаешь, какие повороты делает судьба. Мало ли… А пока носи медальон. Он тебе от матушки достался. Цепочку я новую купил. На-ка вот, надевай.

– Скажи, а о моем… – я замялся, не в силах произнести это слово.

– Нет-нет, о Вериллии я ничего не знал, – перебил меня дядюшка, – эту тайну семейка Марслейн спрятала надежно.

– А почему не сказал мне раньше?

Задав этот вопрос, я тут же пожалел о сказанном: дядя Ге как-то ссутулился в своем кресле, сник, словно бы даже сделался меньше ростом. Лицо его побледнело, морщины стали глубже, уголки рта опустились. Он смотрел на меня виновато и беспомощно, и я вдруг осознал, что мой опекун уже немолод. Он будто постарел прямо на глазах.

– Я все считал – не время еще, – тихо произнес он, – а теперь вот, думаю, может, ошибался. Может, зря я молчал столько лет?

Я смотрел на дядюшку, на его крупные, все еще сильные руки, стиснувшие железную коробку так, словно от нее зависел мой ответ. На непривычно согнутые плечи, потухшие глаза… И внезапно ко мне пришло понимание: да ведь он просто переживал за меня! Потому и не стал открывать тайну моего происхождения. Что бы я мог сделать, узнав правду в детстве? Мог бы отправиться в дом лорда Глейнора. Скорее всего, брат моей матери поверил бы мне – да конечно, поверил бы, медальон-то вот он! Он принял бы меня. На правах кого? Закон безжалостен к детям греха. И что? Существовать приживалом в доме, где некогда жила моя мать? Нет, этого я бы не вынес. В Портовом квартале к этому относились проще. Конечно, я вынужден был носить одежду бастарда, но никто не смел надо мной смеяться. А желающие продемонстрировать презрение к незаконнорожденному быстро становились вежливыми, познакомившись с моим кулаком или парой простеньких заклятий. Нет, не место мне было среди чопорных аристократов. Даже герцог не сумел бы оградить меня от косых взглядов и оскорблений. Узнай же я историю Изабеллы, допустим, несколько месяцев назад, до всех своих приключений – непременно озлобился бы. Так что дядя Ге правильно сделал. А сейчас вот он сидит и покорно ждет моего приговора, такой несчастный, такой испуганный… Он и теперь боится за своего питомца. Так, словно я до сих пор неразумный мальчишка. И еще я понял: старика страшит одиночество. Ведь кроме меня у него никого нет. Так неужели я мог в чем-то его упрекнуть? Его, спасшего меня от участи бродяжки, воспитавшего, сделавшего маленького звереныша человеком?

– Ты все сделал правильно, дядя, – произнес я, стараясь вложить в слова все тепло и благодарность, на которые был способен. – Мою мать уже не вернешь. А отец у меня был и останется один – ты.

У меня на глазах происходило чудо: согбенный старик превращался в прежнего мужчину – немолодого, но сильного, веселого, уверенного в себе. Распрямились плечи, взгляд сделался блестящим, морщины подчеркивали уже не возраст, а улыбчивость.

– Вот! – дядя наконец открыл железную шкатулку, которую до этого сжимал в руках, и с гордостью продемонстрировал ее содержимое. – Узнаешь?

Коробка, покрытая засохшей землей и кое-где – ржавчиной, показалась мне знакомой. Ну, конечно! Ведь именно в нее я уложил двадцать пять паунсов, оставшихся от щедрого подарка Ридрига, после чего закопал богатство в огороде! Но здесь их явно больше. Кроме того, поверх золотых кружков лежали какие-то сложенные вчетверо бумаги и три капсулы из Солнечного камня.

– Да, – подтвердил дядя, – я твое золотишко нашел. Есть у меня одно такое заклинаньице… Чтобы не потерялось, сверху куст пиона посадил. А когда жрецы-то разгулялись, решил я на всякий случай все самое ценное спрятать. Положил туда еще двадцать пять монет – те, что ты мне перед отъездом подарил, кое-какие документы, пауроний, который сбыть не успел, ну и медальон, конечно. Вовремя спохватился. Через неделю меня арестовывать пришли.

На всякий случай! Нет, вы это слышали? Все же тот еще жук мой опекун. Все он заранее просчитал, я уверен.

– Куда теперь, сынок? – деловито спросил дядя Ге, вскакивая с кресла. – Надо бы уходить, а то сейчас наследнички налетят. Так всегда бывает: седьмая пена на зелье, а права свои предъявят. Да только… – Старик осекся и замолчал.