Белит поднялась на корму и уверенным шагом подошла к Конану, не сводя с него спокойного, пристального взора, так что он невольно подался ей навстречу. На глазах у всех она сняла с себя одежду и украшения и сложи ног варвара.
— Волки синих морей, смотрите танец, свадебный танец Белит! Белит, дочери королей Асгалуна! — выкрикнула она с пронзительной силой.
Н’Гона покачал головой. Он один понимал, что значат последние слова дочери Бангулу и для кого они предназначены.
— Я, королева Черного побережья, отдаю себя тому, кого избрала по своей воле и воле богов!
Белит закружилась в бешеном ритме субанского танца страсти. Плавные, манящие жесты сменялись резкими и грубыми. Женщина то приближалась к своему избраннику пугливо отшатывалась, маня, дразня, зажигая и отталкивая.
Раненые, забыв о боли, смотрели на свою королеву. Закаленные в боях воины не сводили с нее глаз. Многие из них знали Белит с детства, но и они не могли представить ее такой. Сама сущность женщины, запретной и сладкой, опасной, как сама смерть, и дарующей жизнь, отдающейся и берущей мужчину, танцевала перед ними.
Когда последний луч солнца уже не мог бороться с нощей тьмой, Белит с криком бросилась к ногам Конана. Волна безумной страсти захлестнула варвара, заставляя забыть обо всем. Он прижал к груди трепещущее нагое тело, подхватил на руки, и понес в каюту.
Когда их губы соединились, из-за горизонта вырвался яркий зеленый луч и, прорезав тьму, дотянулся до «Тигрицы».
— Добрый знак! — произнес Н’Гона, когда видение исчезло.
Белит ценила роскошь и с первых дней постаралась превратить свою маленькую каюту в уютное гнездышко. Много лун провела она здесь в полном уединении, размышляя, вспоминая, ненавидя и строя планы мести. Но ненависть к врагам не иссушила ее сердца, не закрыла его для маленьких мирных радостей. Безделушки, украшения, шелка и мягкие подушки радовали ее не меньше, чем в те времена, когда она наслаждалась безоблачным счастьем с Алалом.
Иногда даже случалось, что в своей любви к роскошным вещам она заходила слишком далеко. Так, красочный, ручной работы стигийский ковер с вытканным ликом был слишком велик для крошечной каюты Белит, но расстаться с ним она не пожелала. «Каждый день я буду п. ногами эту ненавистную змеиную морду! Каждый пока она не изотрется в прах!» — объяснила она недоумевающему Н’Гоне. Так что один конец огромного пришлось подогнуть, сделав плотный валик у самого порога. Сначала об него спотыкались все подряд — и даже сама шемитка,— но постепенно привыкли и просто перешагивали, уже не задумываясь. Но сейчас Змееликий подстерегал новую жертву.
Пригнув голову, чтобы не стукнуться о низкую перекладину двери, варвар шагнул в каюту. И даже Белит, страстно прильнувшая к его груди, не ожидала подвоха. Конан зацепился ногой за край ковра и, потеряв равновесие, полетел прямо на кушетку. Впрочем, женщину из рук он не выпустил.
Грохот потряс корабль. Изящное ложе Белит не выдержало удара, и его ножки с треском подломились. Запутавшийся в плаще варвар отчаянно пытался высвободиться. Женщина, придавленная его мощным телом, смогла лишь отчаянно пискнуть. Но тут же, пошевелив руками и ногами, Белит убедилась, что все жизненно важные органы целы и весело расхохоталась. Рокочущий хохот Конана вторил заливистому смеху, и подскочившие было к двери пираты раздумали спасать свою буйную предводительницу.
Веселье Белит пропало так же неожиданно, как и началось. Чувство реальности, покинувшее ее этим утром, пробудилось вновь, и женщина вдруг ощутила укол стыда. Как она могла забыться настолько, чтобы предложить себя, точно товар на продажу, этому незнакомцу, что сейчас со смехом — и, должно быть, презрением — взирает на тот миг после битвы, опьяненной кровью и победой, казалось естественным повиноваться порыву — но она начала горько раскаиваться в этом. Как она могла?.. Оттолкнув Конана, Белит вскочила и дрожащими накинула на свое обнаженное тело плащ. Ей хотелось выцарапать варвару его бесстыжие глаза, что смотрели на нее так откровенно и весело… Но она страшилась взглянуть на него.
— Я не хотел обидеть тебя.— Голос мужчины звучал неожиданно ласково.— Прости.
— Я не сержусь.— Белит смотрела в пол, не в силах повернуть голову к Конану.
Грациозно, точно огромный кот, варвар поднялся с пола и сделал шаг к Белит. Шемитка не обернулась.
—Я люблю тебя,— прошептал киммериец хрипло. — Я полюбил тебя с первого же мгновения, как только увидел.
Он бережно повернул Белит к себе и поднял ее oпущенную голову за подбородок.
— Посмотри на меня. Я никогда и никому не говорил этих слов, но тебе буду повторять снова и снова: я люблю тебя.
Их глаза встретились, и в синих глазах киммерийца Белит прочла подтверждение его слов. Во взоре его не было ни жадности, ни даже вожделения — только чистая любовь зрелого мужчины, нашедшего ту самую единственную, ради которой не жалко и отдать жизнь.
И варвар увидел, как из огромных карих глаз уходят страх и боль и пробуждается доверие. А от него до любви только один крошечный шаг.
Губы их соединились в долгом поцелуе. Сначала робко, а затем все более и более страстно они начали ласкать друг друга. Руки мужчины скользили по стройному телу Белит, и больше всего на свете она боялась, что они оставят ее хоть на одно мгновение. Невероятным усилием воли Конан сдерживал свою страсть.
Эта женщина, много испытавшая и повидавшая на своем веку, отзывалась на его ласки, как неопытная девушка, и он страшился ненароком ее обидеть. Он целовал ее губы, шею, плечи, высокую грудь и нежный живот, и она стонала от его поцелуев. Варвар не помнил, как сбросил одежду, как они оказались лежащими на ковре, только одно осталось в памяти — страстные движения молодого сильного тела и два стона: хриплый мужской и тихий женский, слившиеся воедино в ночной тишине.
А потом они долго лежали, тесно прижавшись друг к другу, и не могли прийти в себя. Слишком неожиданным было счастье для двух одиноких сердец. Слишком сильной была их новорожденная любовь, чтобы пустыми словами пятнать ее чистоту.
Еще не раз за эту долгую ночь сплетались их тела в танце страсти, а души сливались, творя святое таинство любви. Утро застало их счастливыми и обессиленными.
Пиратская жизнь имеет строгие законы, и ничто не властно их изменить. Лев и Тигрица вместе сражались днем, деля кровь и пот, и принадлежали друг другу ночью, деля ложе. Между ними не было тайн, да и какие тайны могут быть между любящими, если смерть грозит разлучить их в любую минуту. Ни Конан, ни Белит не прятались в бою за чужие спины и рисковали собой в каждой схватке. Но иногда Конану казалось, что возлюбленная что-то него скрывает или чего-то боится. Он молчал, не тревожить ее расспросами, уверенный, что рано или женщина откроет ему свою душу.
И вот однажды, когда они были недалеко от стигийского берега, Белит рассказала ему все. О себе, Хоакиме, Шаафи, Кедроне, Алале, Джихане, о том, что ее удочерили, о том, кто ее настоящие родители. И наконец, со слезами на глазах, призналась киммерийцу, что по вине стигийской и мы она бесплодна.
Желваки ходили на щеках Конана во время ее рассказа. Он должен был хоть как-то помочь ей, утешить, но не знал, чем, кроме стигийской крови, может залечить ее рану. Помог случай в лице тайянца Отаниса, захваченного ним в следующем набеге. Тайянец поведал им, будто брат Белит жив и находится в плену. Не подозревая предательства, Конан отправился на поиски Джихана.
Белит не посмела удержать его. Она вновь осталась одна — ждать и надеяться на возвращение любимого.
Впрочем, у шемитки не было времени предаваться скорбным размышлениям. Обозленные ее дерзкими набегами стигийцы устроили настоящую охоту за «Тигрицей». Белит не могла уйти от берегов ненавистной страны. Она ждала возвращения возлюбленного. И никто не мог заставить ее уйти раньше назначенного Конаном срока.
Луна успела родиться и умереть, но о варваре не было никаких известий. Белит не находила себе места от тревоги, но старалась сохранить внешнее спокойствие — ведь от ее уверенности в себе зависела судьба всей команды. Только ночью женщина позволяла себе всплакнуть. Слезы омывали душу, и она засыпала… И однажды ночью к ней вновь пришел краснокожий жрец. Но они встретились не в лесу ее ночных кошмаров, а здесь же, в каюте «Тигрицы».
