Безусловно, как капитан-генерал он занимал бы одно из главных мест в Регентском Совете. Но в Совет вошли бы и другие, не столько умом и заслугами, сколько происхождением и подхалимажем пробившие себе дорогу к королевскому знамени.

Кое-кто из этих аристократов полагал, что неплохо разбирается в военной науке. Никто из них, конечно, не собирался претендовать на должность Декиуса, но своими советами они просто сжили бы капитан-генерала со свету. А уж что касается его подчиненных и их места при дворе — тут уж Декиус был просто счастлив, что ему не придется бесконечно выслушивать рекомендации и суждения о том, быть ли Конану капитаном всей гвардии, быть ли Райне и Айбасу офицерами стражи, или о самом факте присутствия Марра-Флейтиста в королевском лагере.

Все, что ему теперь придется выслушивать, — это бросаемое Чиенной: или, а затем повиноваться и исполнять. Этого Декиусу было достаточно, чтобы не только вновь поверить в богов, но и убедиться, что они кое-что понимают в справедливости и даже не лишены минимального здравого смысла.

— Значит, я не могу обнадежить своего господина сообщением о полученном прощении? — спросил посол графа Сизамбри.

С истинно королевским достоинством Чиенна сказала:

— Безо всяких условий, как уже было нами сказано. Может быть, ты глухой, или твой господин плохо слышит то, что ты ему сообщаешь? Никаких условий.

Посол, видимо, понял, что его миссия исчерпана и что, задержавшись здесь подольше, он ничего не добьется, а скорее всего еще и потеряет шанс на достойное возвращение. Он церемонно откланялся и вышел из шатра королевы.

Декиус обошел караульные посты, предупредил часовых о возможном скором возвращении новобранцев из учебного полевого выхода под руководством Конана, а затем был вызван на краткую аудиенцию к королеве. Он застал ее подравнивающей ногти на ногах большим солдатским ножом, по выражению ее лица было понятно, что она находится в более благодушном настроении, чем раньше. Королева обратилась к Декиусу:

— Мы не спросили вашего совета, отклоняя предложение графа. За это мы приносим наши извинения. Хотелось бы все же знать ваши мысли по поводу поведения графа.

Смех Декиуса был похож на лай:

— Ваше Величество, граф Сизамбри просто пытается заручиться вашей благосклонностью, чтобы выкрутиться из безнадежной ситуации.

— Может быть, правда, что он боится своих союзников — колдунов из Поуджой — не меньше, чем нас? — Она ткнула пальцем себе в грудь.

Почтительность Декиуса не позволила ему зевнуть, но на его лице отобразилось такое показное безразличие к обсуждаемой теме, что королева не могла не рассмеяться:

— Декиус, я рассержусь на тебя, если ты и дальше будешь считать меня слишком маленькой, чтобы обсуждать государственные дела. Не забывай, я теперь — королева Пограничья, может быть, плохая королева, но… или ты думаешь, что от Сизамбри в роли правителя будет больше толку, чем от меня?

Настал черед Декиуса по достоинству оценить юмор Чиенны.

— Я думаю, капитан Конан в десять раз больше подходит на это место, чем Сизамбри.

— Как минимум, в десять, — негромко сказала королева и, отложив нож, одернула платье, закрывшее босые ступни.

— Что ж, мы очень довольны вашей службой и всегда ценим ваши советы. Мы надеемся, что всегда сможем доверять вам, как доверяем сегодня.

Декиус поклонился и вышел, думая о том, что человеческие надежды и желания, даже королевские, не могут заставить богов поменять предназначенный ход жизни. Декиус уже не молод, он был раза в два старше Чиенны и считал бы себя счастливым, если бы дожил до того времени, когда принцу Уррасу понадобятся уроки военного мастерства.

Может, ему стоит снова жениться? После того как он похоронил жену и всех троих сыновей, прошло уже много лет. А теперь его новые дети и принц Уррас росли бы вместе. Наследнику ведь нужны товарищи для игр, друзья…

— Господин Декиус, я не помешаю? Или вы хотите побыть один?

Это была Райна, вышедшая из темноты бесшумно, словно кошка. Декиус хотел было утвердительно ответить на последний вопрос, но вдруг осознал, что в глубине души он вовсе не хотел оставаться наедине с собой.

— Госпожа Райна, я совершенно искренне заявляю, что мне будет очень приятно ваше общество.

Они пошли по направлению к палатке капитан-генерала. Между ними было расстояние, равное длине меча. Одежда Райны была, пожалуй, даже менее вызывающей для мужского взгляда, чем обычно. Но никогда раньше Декиуса так не тянуло к ней как к женщине.

Они уселись на шкуры у входа в палатку Декиуса. Капитан-генерал отослал ординарца и достал из-под шкур бурдюк с вином:

— Угощение, боюсь, небогатое…

— Не может быть бедным угощение, если оно — от чистого и благородного сердца.

Декиус надеялся, что неверный свет костра не выдаст его по-мальчишески покрасневших щек. Он почувствовал, что обязан этой фразой искренней симпатии Райны, а не желанием сделать формальный комплимент.

Райна сделала несколько глотков и передала бурдюк Декиусу. При этом несколько капель вина упали на его запястье.

— Простите меня, капитан-генерал. Разрешите…

Она приблизила рот к его руке и стала слизывать растекшиеся винные капли.

Жить вдовцом — вовсе не означало для Декиуса совсем поглупеть. Он аккуратно обеими ладонями поднял лицо Райны к своему, чтобы встретить его поцелуем. Ее губы шевельнулись навстречу ему, а руки обвились вокруг шеи.

Просто удивительно, как быстрые и точные движения пальцев в один миг расправились с тяжелыми застежками доспехов. А в том, что последовало за этим, ничего удивительного уже не было. Разве что Декиус был поражен еще ни разу не виденной им красотой тела Райны.

Лишь когда Райна уснула у него в объятиях, Декиус обратил внимание, что они даже не занавесили вход в его палатку. Они лежали на шкурах, одетые только в отблески огня, на виду у всякого, кому взбрело бы в голову прогуляться неподалеку. Например, Конана, любившего пройтись ночью по лагерю…

Нет, так невозможно. Декиус решил добиться ответа от обоих — от Конана и Райны. И только услышав, что эта женщина — сама себе хозяйка, он сможет снова обнять ее, если она этого захочет.

Он даже не осмеливался подумать о том, чтобы взять ее в жены, по крайней мере до окончания войны. Это означало бы просто искушать богов. А они и так дали ему много, даже очень много.

Конан вернулся в лагерь на рассвете. Новобранцам, с которыми он совершил этот учебный выход, следовало еще многому научиться. Вот разве что за организацию ночных засад он был спокоен — солдаты быстро освоили все, что их капитан посчитал необходимым.

Конечно, воины Поуджой были настоящими мастерами такого рода военных действий, но королева не решалась отправлять их одних далеко, вне досягаемости ее проверенных людей. Тайрин переносил это недоверие с большим терпением и достоинством, чем ожидал Конан, хотя, понятное дело, в восторг его это не приводило. Он-то был уверен, что может отвечать за своих воинов…

Конана не очень удивило, что Райны в их палатке не оказалось. Значительно больше его заинтересовало, куда подевались ее одежда и оружие. И уж совсем неожиданно было увидеть Виллу, спящую в его палатке.

По крайней мере, волосы, рассыпавшиеся по шкуре, были того же цвета, что у Виллы. Да, рука, расслабленно лежащая на полу, принадлежала, скорее всего, молодой стройной девушке. Но, уже попавшись однажды, Конан решил не рисковать. Он тихо снял сапоги и наклонился над шкурой. Поднять девушку не составило труда.

Вынеся ее на свет раннего утра, Конан убедился, что не ошибся в своих предположениях. Вилла спала как ребенок — как очень красивый ребенок. Киммериец понял, что для того, чтобы прервать этот глубокий сон, нужны более действенные способы.

Он наклонился над девушкой, собираясь поцеловать ее.

Вдруг ее руки ожили, поднялись, чтобы обвиться вокруг его шеи. Она так крепко обняла его и так тесно прижалась всем телом, что почти оторвалась от постели. Конан чувствовал каждый изгиб, каждую линию ее тела, и понял, что не может оставаться безучастным к теплу и ласке, исходящим от нее.