Между тем Юра наклонился к убитому, вложил в его руку пистолет, который достал из кармана.

– Ну а теперь иди искать нашего старлея!

– Зачем?

Юра, сдерживаясь, прикрыл глаза.

– Идиот! – прошипел он. – Нам нужно сделать так, чтобы наши действия выглядели как вынужденная мера самообороны. А для этого в этом должен убедиться ротный. Он пригласит старейшин… Алиби нам нужно, алиби! Быстро!..

Слава выскочил на улицу. Последнее, что он успел увидеть, это то, что старший наклонился и шарит по карманам убитого.

…Юрий глубоко, громко затянулся сигаретным дымом.

– Ну что, салага, ты хоть что-нибудь понял?

Они лежали вечером возле палатки на жесткой колючей траве.

– Но зачем все так сложно? – без напора, лениво, спросил Вячеслав.

Размягченный спиртным, Юра говорил разнеженно:

– Обеспечение отхода, салага, – это самое главное в подобных делах. Ты, я чувствую, по жизни пойдешь кривой дорожкой. Так вот, тебе будет позволено по ней шагать ровно столько времени, сколько ты будешь помнить и ориентироваться на эту истину. В вопросах безопасности лучше перестраховаться, чем потом локти кусать.

Славик ничего не ответил. Он все равно считал, что Юра излишне осторожен. Тот это понял.

– Ну и еще одно запомни, мой юный друг. Среди наших товарищей, надеюсь, с этим ты спорить не станешь, самый бесшабашный – это Бэбэ. Согласен?

Славик слегка замялся.

– Ну да, наверное…

– Не наверное, а точно. Так вот, он в своих действиях, даже если думает, то думает только на шаг вперед. А надо – на пять, в крайнем случае на три. Только тогда у тебя будут получаться ходы, которые принесут тебе реальную пользу. Уловил?

Вячеславу не хотелось ни спорить, ни возражать. Он просто сказал:

– Время покажет, Юра.

– Вот тут ты прав. Только я предпочитаю, чтобы время учило меня только на чужих ошибках. И попомни мои слова: время непременно покажет, кто из нас по большому счету прав – я или Бэбэ.

…Время показало, кто из них прав. Юра, уезжая из Афгана, имел в кармане кругленькую сумму денег. Бориса Баринова увозили в цинке. Как-то он польстился на какую-то «левую» сделку… Нашли его только наутро – всего исколотого и истерзанного, с переломанными костями.

Я вышла из дома точно в назначенное время. У дверей меня встретил Игорь Викторович.

– Прошу вас, – он, умело придержав дверь, пропустил меня на лужайку. – Я вас проведу к машине.

– Спасибо, я дорогу знаю!

– Я проведу!

Господи, на что я клюнула-то! Холуйские повадки приняла за исключительную галантность, отсутствие живой мысли в глазах – за твердую волю и целеустремленность… Ах, обмануть меня нетрудно… Нет, голубчик, я тебе никогда не прощу своей ошибки!

Между тем он и в самом деле зашагал рядом со мной по направлению к стоянке. Там мы остановились возле какой-то серой иномарки, солидной, хотя и не столь броской и шикарной, как лимузин, на котором меня привезли сюда.

Буквально через несколько минут подошел Вячеслав Михайлович. За ним следовали Секретарь и еще двое мужчин, как я потом поняла, его телохранителей.

– Прошу прощения, Виолетта Сергеевна, что заставил себя ждать. Неожиданный звонок задержал… Прошу!

Один из охранников распахнул дверцу машины. Самойлов уселся в автомобиль, жестом пригласил меня устраиваться рядом. Дверь захлопнулась. И машина покатила к воротам.

– Обычно я лично не участвую в акциях, подобной той, которую вы сегодня увидите. Для меня это давно пройденный этап деятельности, – заговорил Самойлов. – Но специально для вас сегодня я сделаю исключение.

Преамбула мне не понравилась.

– Но, надеюсь, в этом не будет ничего криминального? – встревоженно спросила я.

Вячеслав Михайлович усмехнулся.

– Виолетта Сергеевна, милая, информирую вас: с этого момента все, что будет делаться на ваших глазах, в той или иной степени обязательно связано с криминалом. Иначе я бы не стал привлекать к работе специалиста по детективам, и уж подавно не стал бы платить вам такой крупный гонорар.

Так вот что меня беспокоило все это время! Ведь теперь все, что я здесь узнаю, по закону должна сообщить «кому следовает». И если я это не сделаю, превращаюсь в преступницу! Ничего не скажешь – ситуация складывается та еще… Значит, если книга выйдет, не только Вячеслав Михайлович может на меня подать в суд за клевету, но меня вполне могут пригласить на Петровку или куда там еще приглашают в подобных случаях, чтобы спросить, откуда мне известны подробности того или иного происшествия.

Правда, я тут же одернула себя: не может же этот мафиози и в самом деле посвящать меня в какие-то слишком уж важные свои секреты – нет такой славы, ради которой можно подставлять себя и всю свою организацию под удар… И все же мне стало еще неуютнее.

Мы вывернули на широкое шоссе и тут набрали скорость. Мотор гудел так тихо, что свист рассекаемого воздуха был слышен куда громче.

– Итак, Виолетта Сергеевна, наверное, у вас появились какие-то вопросы, на которые вы желали бы получить ответы? Прошу вас, до прибытия на место я в вашем распоряжении.

Что и говорить, вопросы были, и их возникло немало. Однако большинство носили абстрактный характер, как и всякий раз, когда сталкиваешься с явлением, принципиально для тебя новым.

– Признаться, мне не совсем понятно, что я вообще буду делать возле вас, – начала я с простейшего.

– Ничего. Смотреть. Спрашивать. Слушать. Запоминать… Короче говоря, просто присутствовать рядом со мной и впитывать любую информацию, которая может вам пригодиться для выполнения моего заказа. А в свободное время писать, писать и еще раз писать. Потому что с работой вы должны, обязаны справиться как можно быстрее.

– Почему?

Самойлов спокойно пожал плечами и ответил предельно откровенно:

– Потому что мне не хочется слишком долго зависеть от вашего присутствия.

– А каким же это образом вы можете от меня зависеть?

Он не переставал меня удивлять.

– Ну как же! – Шеф изобразил недоумение по поводу моей непонятливости. – Мне сейчас приходится строить все свои планы, делая поправку на ваше присутствие… Я, кстати, подумал, что вас дополнительно нужно заинтересовать в том, чтобы вы сделали работу как можно быстрее. Заметьте: не лучше, а быстрее… И вот что у меня получилось. По истечении срока нашего с вами совместного пребывания я сделаю так, чтобы вы до окончания работы были изолированы. Выйти из изоляции вы сможете, только когда сдадите лично мне рукопись.

– Что??? – это было слишком. Это был явный перебор. – Мы так не договаривались.

– Вы правы, – покивал Вячеслав Михайлович. – Изменение условий сделки после того, как договоренности уже достигнуты, всегда…

Вдруг Самойлов оборвал сам себя и повернулся ко мне. С него вдруг слетела вся его подчеркнутая светскость. И он заговорил просто, ясно, даже немного раздраженно. Во всяком случае, с напором.

– Послушайте, Виолетта Сергеевна! Ну что вы кочевряжитесь, право слово? Поймите же: никто никогда ни за одну работу не предложит вам таких условий, как предлагаю я. Всего лишь максимум за месяц работы вы получите деньги, которые при других обстоятельствах заработали бы за пять лет. Разве это не так?

Под его напором я немного стушевалась.

– Ну, пять, может, это слишком…

– Ну три. Так судите же: месяц и три года. Неужто ради этого не стоит повкалывать месяц в полную силу?..

Разумеется, если вопрос ставить так, ответ может быть только один. И все же…

– Однако… – начала я.

Но он не дал мне закончить.

– Погодите, не возражайте! Выслушайте меня до конца.

Он на секунду замолк, громко хрустнул сложенными в замок пальцами.

– Помните историю Герострата, который в 356 году до нашей эры сжег храм Артемиды Эфесской, который считался одним из семи чудес света? На суде Герострат заявил, что сделал это с одной-единственной целью: чтобы его имя осталось известным в веках. Тогда афинский сенат под страхом смерти запретил произносить всем гражданам его имя. Однако джинн уже выбрался из бутылки, и удержать его в ограниченном пространстве стало просто невозможно. Имя Герострата стало нарицательным. Таким образом, он своей цели достиг. Ну а цена – какое значение имеет цена для нас, людей, живущих три тысячи лет спустя?