И я вылезла наконец из-под стола. А злополучный конверт остался в урне. Он зацепился острым краем за тонкую щель и прилип к ней, кажется, навсегда. Ну и пусть. Потом вытащу. Мне нужно было разобраться с отравленной атмосферой. Я села на стул и вновь поползла вниз. На этот раз от дикого ужаса. У моей перегородки стояли главные отравители редакционного спокойствия – руководители отдела во главе с главным редактором. Всего трое взрослых людей, их было не так уж и много, но мне показалось, что передо мной в ряд выстроилось ровно триста тридцать начальников. Целый эскадрон. Слишком много руководства – губительно вредно для молодого организма. Лариса Петровна и Марина Егоровна не в счет. Они полагают: их долг прохаживаться вдоль перегородок, идущих плотной грядой в центре зала. Эти ужасные женщины пристально следят за сотрудниками, чтобы все трудились, как рабы, не разгибая спин и не поднимая голов, будто у нас не газета, а кофейная плантация. А вот главный редко заглядывает к простым смертным. У него и своих, великих, дел предостаточно. Ему не до плебса. Марина Егоровна бережно подхватила мое тщедушное тело, изможденное диетой, и усадила на стул. А Лариса Петровна гневно поджала губы – налицо непорядок во вверенных женскому генералитету войсках. И лишь один главный остался бесстрастен и вальяжен. Не зря я обожаю солидных мужчин.

– Даша, возьми свои письма и пойдем с нами. Есть разговор, – сказала Марина Егоровна. Она произнесла «свои письма», будто я пишу их себе сама, ставлю подпись, отправляю заказной почтой и затем читаю ради собственного удовольствия. За определенный оклад. Вообще-то, лучше не обращать внимания на тон руководства в лице женского пола, в нем можно отыскать слишком много неприятных оттенков и нюансов. Тем временем прокисшее виртуальное амбре в атмосфере чрезмерно сгустилось. Я собрала письма со стола и понуро поплелась за троицей в штатском. Перед глазами замелькали пестрые картинки неизвестной этиологии. Почему-то представлялись коротко стриженные женщины в эсэсовской форме, с хлыстами и плетками в руках и погонами на плечах. Странную процессию возглавлял серьезный мужчина с бесстрастными серыми глазами. Он шел впереди, а мы тащились за ним. Эсэсовские ужасы в моей голове постепенно сменились вполне мирными и невинными буколическими видениями. Генеральный был похож на огромную овчарку, а мы втроем – на небольшое стадо овец. Однажды вечером у меня случился один печальный эпизод. Это было давно, полгода назад. Я тогда задержалась на работе допоздна, спокойно сидела в своей норке, читала письма и пыталась понять, чего же не хватает нашим гражданам для полноценной жизни и счастья. Бессмысленное занятие и бездарное времяпровождение – смысл прочитанного ускользал от меня, я ничего не понимала, сидела и тупо смотрела в слепой монитор вывернутыми глазами. Мое затворническое уединение нарушила вездесущая Марина Егоровна, она неожиданно нависла над моим гнездом и, схватив меня за руку, потащила в приемную. Все эти действия она проделала молча, без звука. Дверь в кабинет генерального была полуоткрыта. Главный громко смеялся. Он обернулся на стук прикрываемой двери, подошел ко мне и протянул руку: «Олег». Радушный, доброжелательный, лучезарный. У него еще искрились глаза от смеха. Я смутилась и покраснела.

– Добрая, – сказала я.

– Понятно, что не злая, – еще громче рассмеялся Олег Александрович.

Звонкий смех разлетался во все стороны – такой же лучезарный и яркий, как и его обладатель.

– Добрая, – повторила я сквозь накипавшие слезы.

– Добрая-добрая, я ведь не спорю, только не плачьте, смотрите, – сказал главный.

– Да Добрая же! – крикнула я и опустила голову.

Пока моя голова клонилась книзу, я успела заметить, что главный вник в суть проблемы. Он понял, что Добрая – это моя фамилия. Он погасил усмешку, а искры в его глазах сами потухли. Позже я пыталась разобрать на части этот странный случай. Почему он назвал свое имя без отчества? А почему я назвала свою фамилию без имени? Со мной все было ясно, наверное, я изо всех сил старалась показать генеральному собственную профессиональную непригодность. Ведь меня вызывали для того, чтобы отправить в командировку в Уренгой. Газета в то время искала свежие мысли, а в приемной капризничала малолетняя наивная дурочка. В результате вместо меня поехала несносная Сонька, а я осталась сидеть у разбитого корыта, копаясь в словесной шелухе, извлекаемой из эпистолярного творчества читателей газеты. В данную минуту я шла за великими, и под моими ногами горела земля. Внешне она оставалась прежней: ковролиновый пол, мягкий, уютный, чистый – ни пылинки.

В офисе работают уборщики с американским пылесосом. Он втягивает в себя самые микроскопические частицы вместе с микробами. Он бы и людей в себя втянул, но его размеры не позволяют ему быть шире обстоятельств. Благодаря усилиям чудодейственного аппарата в офисах редакции царствует экологически чистая аура, отчего любое поползновение на права личности со стороны начальства консервируется и зависает в воздухе неопознанным летающим объектом.

В данный момент мои ноги дымились от внутреннего обалдения. С обуглившимися пятками я вошла следом за Мариной Егоровной. Процессия слегка растянулась, впереди шел Олег Александрович, за ним Лариса Петровна, сзади Марина Егоровна и я, замыкающая, горящая, как факел, но темно-синим пламенем. Зато воображаемая картинка в моем сознании слегка изменилась. Овчарка трансформировалась в палача-инквизитора, а послушные овцы в средневековых ведьм. Весьма живописная группа. В приемной процессия разделилась. Лариса Петровна молча удалилась в свой кабинет. Олег Александрович зашел к себе, оставив открытой дверь, а мы с Мариной Егоровной стушевались, не зная, в какую сторону податься. Олег Александрович призывно взмахнул рукой, и мы поплыли за ним горящей струей. Точнее, горела одна я, а Марина Егоровна тащила за собой огненный хвост.

– Даша, вы получили письмо из Иванова? – спросила Марина Егоровна.

Я растерянно поморгала глазами, не зная, что сказать. У меня не было ответа на глупый вопрос. В это время дверь открылась, и вошла Лариса Петровна. Ситуация в моем воображении мгновенно изменилась. С предыдущего этюда медленно слезала краска, будто чья-то невидимая рука смывала ненужное видение. Средневековое испытание трансформировалось в судебное разбирательство времен господства НКВД. Палач-инквизитор преобразился в прокурора, он был главным в тройке грозных судей. Мои глаза покорно встали на прежнее место и застыли.

– Даша, у вас есть письмо из Иванова? – спросил Олег Александрович.

И мои глаза вновь завращались с бешеной скоростью. Не помню. Их много, а я одна. От этих писем в моей голове образовались черные дыры. Они вбирают в себя всю информацию – я абсолютно не помню, чтобы в моей корзине лежало письмо из Иванова. Может, наврать что-нибудь, сказать им, что письмо лежит на почте, его до сих пор не принесли ленивые почтальоны. И вдруг вспомнились мамины наказы: «Никогда не начинай работу с обмана, лучше скажи правду, люди всегда поймут». Я набрала воздуха в легкие, собралась с духом и выпалила: «Не помню!»

– Что!!! – хором воскликнула троица.

Контральто, еще раз контральто и баритон. Приятный баритон, между прочим. Такой проникновенный мужской голос, за самую душу берет. Обожаю солидных мужчин, обожаю! У них приятный тембр голоса и обалденные баритоны, от этих эротических звуков можно легко умереть, даже стоя.

– Не помню, – горестно вздыхая, призналась я, – там столько писем из разных городов и деревень. Сейчас посмотрю. Можно?

Мне разрешили, и я бросилась разбирать принесенные письма, но ползучие конверты не поддавались элементарному подсчету. Я запуталась, начала все заново. «Особая тройка» с вожделением наблюдала за процессом, наслаждаясь невиданным зрелищем. Неопытная девчонка немного заблудилась в бумажном море. Строгие судьи терпеливо ждали. И напрасно. Ивановского письма в пачке не было.

– Даша, ведь вам доверили ответственную работу, – с укором произнесла Марина Егоровна.