Желаю вам полного успеха в работе и благополучия в жизни. Большое, большое спасибо!"
При этих словах Б. В. Остроумов несколько раз отвесил глубокий поклон. Все присутствующие ответили ему аплодисментами".
Теперь продолжение этой истории.
Остроумов уже завершал свою речь, когда к нему подошли и встали около него несколько китайских полицейских чинов Сыскного отделения. Управляющий предложил им пройти в его кабинет, а сам продолжил выступление. Полицейскими в кабинет был приглашен находившийся тут же Гондатти. Ему предложили пройти через кабинет Оффенберга вниз, в свой кабинет. Там его ожидали еще двое полицейских, которые сразу же объявили ему:
— Вы арестованы!
После этого в автомобиле Николай Львович был отвезен в сыскное отделение.
Когда в кабинет вернулся Остроумов, ему также предложили проехать в полицейское управление. Он подчинился и, под аплодисменты сослуживцев, направился к автомобилю. Доставленный в управление, Остроумов был сначала помещен в приемной его начальника ген. Ван Литана. Здесь к нему приехала дочь — Ольга Борисовна и привезла обед. Вторично, на этот раз вместе с матерью, они еще раз приехали вечером и доставили Борису Васильевичу необходимые вещи.
Затем арестованного перевели в отдельную комнату бывшего Первого отделения управления. Сюда же, но в другую комнату, был помещен и Гондатти. Отношение к арестованным со стороны китайских властей было внимательным и предупредительным. Комнаты, отведенные для них, были срочно обмебелированы. Специально для них из магазина Чурина были доставлены две кровати с матрасами, зеркала, ковры. Для обслуживания узников был затребован повар из ресторана "Пекин". Был обеспечен полный комфорт, однако сообщение с внешним миром было запрещено.
Так, видимо, местные китайские власти представляли себе осуществление приказа Чжан Цзолиня из Мукдена: "Наложить на г.г. Остроумова и Гондатти до выяснения положения дел домашний арест". Безусловно, этот вынужденный с китайской стороны шаг был сделан по требованию советских представителей на переговорах — в первую очередь Карахана. Несколько позднее Чжан Цзолинь прямо заявил, что этот арест был произведен в силу давления со стороны советского дипломата, а не по инициативе китайских властей (Заря, 31 декабря 1924 г., № 297).
Одновременно китайские власти ввели в Харбине военное положение, специально объявив, однако, что это сделано якобы отнюдь не в связи с происходящими событиями.
В тот же день, 3 октября, в помещении американского консульства в Харбине состоялось экстренное совещание консулов в связи с последними событиями. На запрос из "Зари" о результатах совещания в консульстве ответили, что в нем приняли участие представители 4 держав — Франции, Японии, США и Англии. Обсуждался главным образом вопрос об аресте китайскими властями инженера Остроумова и Гондатти. В результате обмена мнениями и своего решения участники обратились к ген. Чжу Цинлану с просьбой оказать содействие и освободить арестованных. Ген. Чжу обещал сейчас же переговорить об этом по прямому проводу с Мукденом и получить его разрешение. В свою очередь, главноначальствующий заявил, что запрос сделан в срочном порядке и ответ нужно ожидать к ночи.
Тем временем советская сторона не допускала никаких промедлений. Новые советские управленцы ходили по зданию Правления и выбирали себе кабинеты по своему вкусу. Над зданиями Правления и Управления дороги были подняты новые флаги КВЖД: на месте квадрата с национальными цветами императорской России у верхней части древка теперь было красное поле с золотым серпом и молотом.
5 октября в 12 час. дня в здании советского Генерального консульства, открывшегося в Харбине, состоялась торжественная церемония поднятия государственного флага СССР.
Иностранные консулы — перед лицом возвращения СССР на Китайскую дорогу и открытия в Харбине советского Генконсульства — изменили свою позицию. Они стали заявлять, что ничего противозаконного в арестах они не находят, что китайские власти осуществили свои законные судебные права, предъявив арестованным обвинения в порядке следствия.
В Сыскном отделении репортеру удалось обменяться несколькими фразами с Н. Л. Гондатти. На вопрос о том, известны ли последнему причины ареста и продолжительность его, Николай Львович ответил:
— Мне ничего не объяснили, и я не знаю ни причин задержания, ни как долго продолжится арест. Что делать — пусть подержат, мне не привыкать к арестам. За время революции я девять раз арестовывался, — с улыбкой добавил он, прощаясь.
Китайские власти находились в определенном затруднении: какими-либо фактическими подтверждениями виновности Остроумова они не располагали. Обещание советских агентов предоставить им обвинительные материалы исполнено не было. В условиях зафиксированного отсутствия материалов для обвинения Канцелярия прокурорского надзора китайского Окружного Суда начала усиленную работу по переводу на китайский язык (!) всех бумаг и документов, захваченных при обысках у Остроумова и Гондатти, а также у репрессированных советской стороной И. А. Михайлова, инженера А. А. Гаврилова, бухгалтера КВЖД Г. И. Степунина — т. н. следственных материалов в объеме 10 тыс. страниц…
К этим переводам были привлечены все драгоманы прокурорского надзора, выполнявшие эту пустую и бессмысленную работу в течение многих месяцев. В конечном счете никаких злоупотреблений выявлено не было, Остроумов без какого-либо суда был освобожден, однако в заключении ему и другим арестованным пришлось пробыть 11 месяцев.
Надо ли говорить, каким тяжелым в моральном и физическом отношении был этот период для деятельного и энергичного управляющего КВЖД, привыкшего к активной и продуктивной работе в течение своего каждого рабочего дня!
И эти многочасовые допросы… На одном из них, 30 декабря 1924 г. Борис Васильевич с горечью говорил:
— Я четыре года работал для дороги, я вкладывал в нее всю свою душу, и вот теперь приходится переживать и испытывать такие страдания и унижения. Эти пытки и нравственные переживания способны, кажется, свести меня с ума!
Евгения Александровна Остроумова со своей стороны принимала все возможные меры для вызволения мужа из заточения. С этой целью она предприняла поездку в Пекин и Мукден. В Пекине ее приняли все посланники, кроме Карахана, который заявил, что вполне мог бы употребить свое влияние в пользу Остроумова… "если бы Остроумов изъявил желание перенести разбор своего дела в Москву".
"Было бы трудно представить, чтобы мой супруг согласился на это", — отреагировала на это "предложение" г-жа Остроумова. Дипломаты в Пекине, по ее словам, все были на стороне ее мужа. Посланник США д-р Шурман заявил, что репутация этого русского инженера в Соединенных Штатах так высока, что захоти только Остроумов приехать туда, то везде и на любой железной дороге его примут с распростертыми объятиями.
Чжан Цзолинь в Мукдене лично дал ей то объяснение причины ареста Остроумова, которое я уже привел выше, добавив, что он озабочен этим делом и поручил контроль за его разрешением Бао Гуйцину. Отношение китайской стороны к бывшему управляющему КВЖД нашло свое выражение также в чрезвычайно лестной характеристике, данной Остроумову цицикарским генерал-губернатором ген. У Цзиньшэнем.
Подытожу сказанное: обвинения против Остроумова, Гондатти и других оказались полностью вымышленными советской стороной, были лишь местью Остроумову и его коллегам за их независимую позицию.
Борис Васильевич и все другие вышли на свободу.
6 ноября в Пекине Остроумов дал интервью корреспонденту газеты "Заря", в котором заявил, что всегда стоял в стороне от политики, занимался всю жизнь экономической работой, в частности, железнодорожным строительством — еще с тех времен, когда начинал свою службу в качестве рабочего на Сибирской дороге.
"Мои соотечественники, — сказал он, — добивались моего ареста, несмотря на хорошо им известную горячую мою преданность России!"
Новая администрация получила дорогу в прекрасном состоянии и не создала, по его мнению, ничего нового. Постоянное стремление развивать конкуренцию с ЮМЖД Остроумов совершенно правильно считал огромной ошибкой со стороны советской администрации, которая сама побудила японцев строить соперничающие с КВЖД линии (и в конце концов, замечу, почти полностью заблокировать ее), заставив СССР уступить впоследствии свою долю прав правительству марионеточного Маньчжоу-диго.
