Самым надменным и высокомерным насленением иностранного Шанхая, по мнению русских, было английское, состоящее за редким исключениме из разночинцев и авантюристов. Большинство английской знати Шанхая у себя на родине в социальном положении не поднялось бы выше мелкого торгаша на Истсайде в Лондоне. В колонии же эти разночинцы обрели то, что не могли найти у себя на родине; здесь они стали белой костью, людьми голубой крови, чопорной, надменной колониальной аристократией. В привольных условиях колониального быта и особенностей английского владычества они создали для себя исключительные права и положение, способствовавшие их быстрому обогащению.
Другие иностранные колонии не хотели отсать от англичан. Мелкие французские коммивояжеры, грошовые продавцы вразнос резиновых изделий, с трудом добывавшие на своей родине скудное пропитание, становились в колонии богатыми рантье, членами фешенебельных клубов, владельцами роскошных резиденций и вилл на Французской концессии.
«Иностарнное население Шанхая начала двадцатых годов не превышало 15–20 тыс., - пишет П.Балакшин. — Самой большой и влиятельной была английская колония, затем шли французы, американцы, немцы, итальянцы, скандинавы. Замкнутой и тесно сполоченной колонией жили японцы в районе Хонкью. В кастовой изоляции находилась большая колония «полукровынх» «завкастов», называвших себя португальцами, лиц португальского происхождения. В зависимости от преобладания той или иной крови в свою очередь они подразделялись на ряд каст.
Трехмиллионный китайский город, Великий Шанхай, как его называли китайские власти, делился не столько на касты и классы по признаку рождения, сколько на классы власть имущих и бесправных, на богачей и бедняков, на компралоров и кули».[501]
На самой низшей ступени сложной кастовой системвы Шанхая оказались прибывшие сюда русвкие эмигранты.
Такой Шанхай был очень удобен и для связей с внешним миром. Представитель Иностранного отдела Дальбюро ЦК РКП(б) в те годы Г.Н. Войтинский выехал в Шанхай и пробыл там лето и осень 1920 г. Он оказал содействие созданию в Шанхае в мае 1920 г. первого в Китае коммунистического кружка из пяти человек во главе с Чэнь Дусю. При его участии в августе в Шанхае был организован также Союз социалистической молодежи и начат выпуск еженедельного журнала «Чжунго гунжэнь» («Китайский рабочий»). Одновременно Г. Войтинский помогал группе Ли Дачжао в работе по организации коммунистических кружков в Северном Китае.[502] В докладе, сделанном в Москве В.Д. Виленским-Сибиряковым ИККИ о зарубежной работе среди народов Восточной Азии (с сентября 1919 г. по август 1920 г.) от 1 сентября 1920 г. сообщалось, что «в мае месяце с[его] г[ода] был организован временный коллективный центр для руководства расширенной работой», который был «приурочен местопребыванием в Шанхае и получил название «Восточноазиатского секретариата Ш Коминтерна». Подчеркивалось, что Шанхай является «главным центром коммунистического издательства в Китае» (помощь Коминтерна коммунистическим партиям Востока, согласно установке его IV конгресса, как раз и должна была выражаться прежде всего в содействии в деле постановки печати, периодических изданий и органов на местных языках»[503]). «Здесь секретариат располагает рядом газет и журналов, — говорилось в докладе. — Приобретены нами: «Шанхайская жизнь», из китайских газет — «Чжоубао», «Гуй жибао». Из журналов: «Синь циннянь» («Новая молодежь») — ежемесячный журнал, издаваемый доктором Чэнь Дусю, профессором Пекинского ун[иверситета], «Синь Чжунго» («Новый Китай») (последний перенесен сейчас в Пекин).[504] Виленским отмечалось, что в Шанхае организовано бюро печати.
Через Шанхай были сделаны попытки НКИД установить связь с Сунь Ятсеном. Первую осуществил посланный в Шанхай весной 1920 г. полковник старой русской армии М.Г. Попов, который в качестве профессионала должен был оценить военный («Северо-Западный») план Сунь Ятсена. Попов счел этот план неосуществимым, дав при этом весьма негативную оценку его автору, как «старомодному милитаристу, который не видит иного пути спасения своей родины, кроме военного».[505]
Вторую — примерно в то же время — осуществил эмиссар Москвы генерал А.Потапов. События 1917 г. застали его на Дальнем Востоке; в какой-то момент он счел за благо вернуться в Россию, но опасался, не будет ли препятствием этому его отнюдь не революционное прошлое (летом 1917 г. он поддерживал Корнилова). Поэтому Потапов решил возвратиться не с пустыми руками. «Д-р Сунь Ятсен, с которым я имел тесную связь в Шанхае, является ярым англофобом и врагом пекинского и кантонского (ныне распавшегося) правительства,» — писал он в докладной записке на имя Г.Чичерина…Мы условились с ним о связи по имеющемуся у меня китайскому и английскому шифрам. Кроме его фотографии, я никаких от него документов не имею. В разных беседах он неоднократно высказывал недоверие к возможности нашего успеха проведения коммунизма в России».[506]
Любопытна характеристика, данная этим двум «эмиссарам» Москвы, американским разведчиком в Шанхае Джорджем Сокольским[507] в своем донесении генеральному консулу США в Шанхае Эдвину Каннингаму, которое последний направил конфиденциально государственному секретарю США в Вашингтон 30 марта 1920 г.
«Большевистская пропаганда в Шанхае незначительна и никак не связана с Москвой. Три основных фактора заслуживают упоминания в этой связи: генерал Потапов, полковник М.Г.Попов и Русское Бюро Труда.
Генерал Потапов выдает себя за большевика и за жертву, принесенную на алтарь русской революции. На самом деле во время столкновения между Керенским и Корниловым в Петрограде он был на стороне Корнилова и действовал против революционных войск. В этом — одно из объяснений его появления на Дальнем Востоке. Будучи вовлеченным в большевистскую пропаганду в Японии, он имел там неприятности, однако не думаю, чтобы он предпринял что-либо существенное. Он — неврастеник, страдает манией преследования и чрезмерным самомнением о важности собственной персоны. Он высказывался в том смысле, что может осуществлять контакты с Москвой даже в тех случаях, когда это не в состоянии сделать Владивостокское Земство: он то и дело раздает рекомендательные письма к Ленину, которые затем под тем или иным предлогом забирает обратно. Он посетил д-ра Сунь Ятсена, с которым обсуждал планы сотрудничества Гоминьдана с большевиками. Однако он признает, что не имеет на то полномочий. Я предложил помочь ему при условии, если он предъявит мне свой мандат, но такового у него не оказалось. Он сам сказал мне об этом. Его говорливость стала причиной того, что широко распространились слухи о большевистской пропаганде в Шанхае. Он был в близких отношениях с генералом Ван Итаном и секретарем последнего, м-ром Цао. Он также обсуждал свои планы с генералом Гао Шипином, бывшим начальником штаба дунцзюня Гиринской провинции. Однако Гао Шипин не обладает ни властью, ни влиянием; он восстановил против себя даже тех, кому первоначально импонировал его разгульный образ жизни.
Генерал Потапов — близкий друг м-ра Лю, корейца, который недавно встречался в Токио с м-ром Хара и которого считают японским агентом. М-р Лю называет себя демократом, но есть серьезные основания полагать, что он просто друг (так в оригинале, видимо, следует читать дурак. — В.У.). Остается неясным, почему он и генерал Потапов так близки между собой.
Потапова не следует принимать всерьез, да никто и не принимает, если не считать газетчиков, столь падких на рассказы о большевиках.
Полковник Попов — человек совершенно иного сорта.
