Существенной чертой «правильного» прикосновения в общении с посторонним человеком является его нейтральность, ненавязчивость. Легкие, малозаметные прикосновения оказывают довольно сильное воздействие на впечатление, производимое человеком. Один из изящных экспериментов, посвященных этой зависимости, проводился американскими исследователями в университетской библиотеке: девушка, выдававшая книги, «невзначай» прикасалась к одним посетителям и не трогала других – само собой, пол, возраст, расовая принадлежность, статус и прочие паспортные данные обеих групп были учтены при обработке результатов. Всех, кто побывал в тот день в читальном зале, под видом очередного социологического опроса проанкетировали; в анкетах нужно было оценить сотрудников библиотеки по ряду параметров (деловым качествам, интеллектуальным возможностям, доброжелательности, внешним данным и т. п.). То, что библиотекарша показалась «тронутым» более красивой и доброй, еще можно как-то объяснить на уровне здравого смысла; но вот почему она показалась им также более умной и профессионально пригодной?

Второй любопытный факт, зафиксированный в этом исследовании, состоял в том, что большую разницу в оценках в зависимости от «случайного» прикосновения продемонстрировали женщины.

И, наконец, третье – не столь уж неожиданное, но важное наблюдение, свидетельствующее, кроме всего прочего, о хорошей организации эксперимента и незаурядных актерских данных девушки: мало кто из опрошенных вообще что-то заметил – то есть, прикосновения к рукам и одежде действительно были как бы случайными, удачно стилизованными под естественные. Переработка же информации, повлекшей за собой явные различия в оценках у «тронутых» и «нетронутых», происходила без всякого осознавания. В жизни это тоже обычно происходит так. Если в ситуации просьбы партнер немного «перестарался» и возникло ощущение нажима, то есть не беглого, скользящего прикосновения, а хватательного, с попыткой манипулировать рукой, менять ее положение, – реакция может быть и обратной: боже, какой назойливый человек, что он в меня вцепился, как бы от него отделаться?

У очень многих людей прикосновение вообще вызывает настороженность – чаще всего это те, для кого вообще всякое сокращение психологической дистанции затруднительно и связано с тревогой – те, кто трудно знакомится и еще труднее переходят на «ты», болезненно относятся к пристальному взгляду, панически боятся показаться смешными и т. д. Как правило, компетентный в общении человек в состоянии интуитивно решить, кого можно и нужно трогать, а кого этим можно напрячь и даже оттолкнуть. Особенно внимательно следует отнестись к этим оттенкам, когда партнер моложе, зависим и теоретически не может уклониться от прикосновения, даже когда оно неприятно.

Многим знакома ситуация с подрастающими детьми близких друзей или родственников: до какого-то возраста им нравится, когда их с симпатией трогает хорошо знакомая тетя или дядя. В один прекрасный день в ответ на точно такое же поглаживание по голове или по щеке подрастающий человеческий детеныш вдруг делает резкое движение в сторону и застывает с упрямым, смущенным и сердитым видом. (Родителям хорошо знакома такая неожиданная неласковость детей, когда они начинают тяготиться тем, что с ними обращаются как с «маленькими»). Интерпретация одностороннего физического контакта как напоминающего о разнице в статусе, видимо, в этом возрасте и формируется, причем особенно резкую реакцию протеста вызывают прикосновения «без спросу» к лицу и волосам.

Бывают социальные ситуации, когда именно эта функция прикосновения – функция указателя статуса – выступает на первый план, и от того, кто кого «похлопает по плечу» и тем самым проявит явное или скрытое доминирование, зависят отнюдь не «чувства», а распределение ролей.

Грозный профессор в развевающемся белом халате быстро идет по коридору «своей» клиники с явным намерением учинить разнос. Больные, медсестры, врачи – все на свой лад «играют короля», демонстрируя различные знаки зависимости: головы склоняются ниже к бумагам, авторучки пишут быстрее, походки становятся более «деловыми» и деревянными, взгляд – ускользающим, как если бы за каждым и в самом деле водились ужасные прегрешения… В целом все эти знаки создают непротиворечивую, внутренне упорядоченную картину ситуации, где а) право доминирующего лица проявлять агрессию подтверждается; б) его статус и «страшность» несколько утрируются, потому что он явно этого хочет; в) активность в возможном контакте резко поляризуется – все участники, кроме одного, могут только отвечать, реагировать.

В середине коридора профессор почти налетает на молодого врача, недавно работающего в клинике и, видимо, еще не усвоившего правил игры. Вопрос: «Почему Вы не на рабочем месте?» – сопровождается угрожающим «нависанием», сокращением расстояния и длительным пронизывающим взглядом; громкость и артикулированность вопроса таковы, что любой ответ будет казаться беспомощным блеянием. Молодой доктор спокойно, как бы рассеянно отвечает: «Вызвали в одиннадцатую терапию» и, в этой же интонации извинившись, поправляет торчащий воротничок крахмального халата профессора, который незаметно для себя задает следующий вопрос куда более мирным тоном. (Ни в коем случае не следует понимать этот пример как совет: только очень неуверенный в себе руководитель так легко «прокалывается» в ответ на мелкий несловесный знак, не подтверждающий его статус).

Личное (персональное) расстояние может достигать 120 см; физический контакт не обязателен. Это – оптимальные дистанции для разговора, беседы. Хотя номинальный «размах» в пределах персонального расстояния всего около 75 см, вариации в этих пределах могут быть бесконечно разнообразными, от вежливого «пребывания в одном пространстве» до теплого интереса к собеседнику, от раздражения до сочувствующего любопытства. Как правило, люди, общающиеся на таком расстоянии, как-то друг к другу относятся. Даже если на самом деле они друг другу не очень интересны, расстояние как бы само по себе обязывает их быть хотя бы светски-внимательными.

Обратите внимание, как естественна реплика вполголоса, обращенная к случайно оказавшемуся рядом постороннему человеку, вместе с которым мы наблюдаем какое-то уличное происшествие или рассматриваем афишу – стой он немного дальше, желание что-то сказать вряд ли бы возникло. Даже спрашивая время на улице, люди обычно придерживаются персонального расстояния, придавая тем самым вопросу характер личной, то есть адресованной именно этому партнеру, просьбы.

Социальные расстояния располагаются в промежутке от 120 до 260 см. Такая дистанция наиболее удобна для формального общения всех видов и окрасок. Наконец, публичное расстояние характерно для общения, в котором не так уж важно, кто именно перед нами – лицо или лица могут выделяться, но все же это не определяет ситуацию. Таково, например, общение докладчика с аудиторией.

В реальной жизни, как всегда, появляется много оговорок и осложнений, делающих эту классификацию менее жесткой и надежной. Во-первых, люди в процессе общения могут перемещаться относительно партнера, и это не всегда соответствует усилению или ослаблению контакта. Во-вторых, человек может выражать увеличение или уменьшение личной заинтересованности, «персональности» в общении иными средствами, почти не пользуясь возможностью что-то сообщить с помощью расстояния. Тем не менее некоторые закономерности существуют и должны учитываться. Так, в целом люди все-таки стремятся быть поближе к тем, кто им нравится, чьей оценкой они дорожат, на чью поддержку рассчитывают.

Кроме того, тот, кто легче меняет дистанцию общения, обычно воспринимается как более авторитетный, свободный, имеющий право определять роли остальных. Трудно представить себе подчиненного, который, отвечая на вопрос руководителя, начинает спокойно прохаживаться по комнате, то подходя к начальнику близко, то удаляясь от него: это явный «перехват» доминирующей роли, равносильный объявлению во всеуслышание, кто здесь на самом деле главный.