Через полтора оборота Ястеро сбежал, прихватив с собой четверых друзей и двести тысяч кредитов со счета директора. Спустя некоторое время мальчишки присоединились к подростковой банде, и в Аргеанаполисе стало на пять донных крыс больше.
Дно потому и называется дном, что там легко оказаться, но тяжело уйти. Лишь единицам это удается. Участь прочих - сдохнуть в каком-нибудь вонючем подвале от передоза 'ведьминой пыли', получить нож под ребро в пьяной драке или при дележе территории, стать мишенью для корбезовца, либо попасть под облаву и отправиться на Ранкран или Вотш в урановые шахты.
Ястеро уходить не хотел. 'Если я вам не нужен, то и вы мне не нужны', - с этой фразы начиналось каждое его утро, и заканчивался каждый вечер. О судьбе отца и сестёр подросток не знал ничего: в прессу информация об их гибели не попала и попасть не могла - империя умело хранила свои тёмные секреты. Со свойственной всем детям бескомпромиссностью Ястеро решил, что стал не нужен семье, поэтому от него попросту избавились. И поступил, как любой ардражди на его месте (хотя не признался бы в этом даже под пытками): отсек от себя прошлую жизнь. Отказался от данного имени. Утопил в ближайшей канаве Ястеро акх'Тейррана, вытащил из неё Ярка Бешеного. И высек на внутренней стороне черепа: 'Ненавижу всех ардражди'.
Шесть оборотов промелькнуло незаметно. Как и многих других до него, дно обтесало Ястеро, из растерянного, обозленного на весь свет мальчишки превратив его в вечно настороженного, угрюмого юнца. Дно научило его тому, чему не смог приют: не верить ни в Шак'хана, ни в Создателя, полагаться только на себя и радоваться тому, что имеешь - всегда находились крысы, двуногие и четвероногие, жаждавшие урвать кусок от его добычи. Когда в первый раз достаешь объедки из мусорного контейнера, это ранит гордость, но во второй раз становится легче, а на десятый уже неважно, что ты ешь, если оно съедобно - и Ястеро разучился быть брезгливым. А немногим позже - разучился плакать, звать на помощь и прощать.
Он был умным парнем. Он не дурманил мозг ни 'химией', ни 'натуркой', как большинство его сверстников, не прикасался к дешевым суррогатам алкоголя, не поворачивался спиной даже к проверенным людям, чтобы не подвергать их лишнему искушению. Но при всем своём уме Ярк Бешеный не замечал, что все окружающие видели в нем исключительно Ястеро акх'Тейррана, и что, отвергая своё наследие, он был ардражди в куда большей степени, чем многие добропорядочные граждане империи.
Вскоре после того, как ему исполнилось четырнадцать, его жизнь изменилась снова. Ястеро повезло. Или не повезло - с какой стороны посмотреть.
Во-первых, сразу после очередного ограбления его банду засёк наряд корбезовцев и загнал в ловушку, словно диких зверей. Впрочем, 'донные крысы' были достойны своего прозвища - словно крысы, безжалостные и жестокие, они не привыкли давать никому пощады и не надеялись на нее. Но посланный в Ястеро заряд был выпущен не из обычного корбезовского глакка , а из крриша, и, надолго парализовав, все-таки не убил. Во-вторых, Ястеро оказался в приёмнике-распределителе при детском центре корпуса безопасности, но вместо срока в колонии для несовершеннолетних, как все его подельники, получил направление в военный интернат. Чистокровность была написана у него на лице такими большими буквами, что разобрал бы даже малограмотный. И хотя поиск по генетической карте близких родственников не выявил, это не меняло того факта, что Ястеро был потомственным гражданином империи. А империя ревностно заботилась о своих гражданах. И, в-третьих, наставником, приехавшим забрать нового воспитанника, был никто иной, как Йоран Вингейт К'аддо. Он же - Зелгарис Призрак.
При первой встрече этот человек не понравился Ястеро настолько сильно, что подросток не смог отказаться от соблазна узнать получше назойливого старика. А через пять оборотов - стать одним из Светоносных и уйти в подполье вслед за учителем. Не потому, что вдруг проникся его философией - на самом деле, Ястеро воспринимал каждое слово Зелгариса с изрядной долей скепсиса. Идея пацифизма была не так уж плоха, но она не подходила для этой страны и этого народа. Ястеро был слишком ардражди, слишком рассудочен и логичен, чтобы не понимать тщетность усилий своих 'братьев' и 'сестёр'. Дезорганизовать власть с помощью террористических актов, подорвать доверие к существующему строю, а затем, когда колосс зашатается, выйти на трибуну во всем белом, и провозгласить век равенства, мира и справедливости. И белые вяхари взовьются над головой, из-за туч выглянет солнце, восторженные массы последуют туда, куда укажут им вдохновенные ученики Зелгариса, и воцарится счастье по всей обитаемой галактике, ибо нет страха в объятьях Создателя, только мир. Amein.
Дети Света были идеалистами. И потому представляли опасность не столько для империи, сколько для самих себя.
Три отдельные ветви власти, каждая со своими структурами. Священный Синод и Инквизиция. Две системы безопасности, имперская гвардия, Длани Императора... И эту мощнейшую бюрократическую структуру горстка людей, чей средний возраст едва перевалил на третий десяток, собиралась разрушить несколькими точечными ударами? Самоуверенно утверждая, что с гибелью императора империя падет сама собой?
Никто из Детей Света, ни один из ардражди, ниэри и гваньер, собравшихся под рукой Зелгариса, не хотел вспоминать, сколько никчемных правителей знала Велсс-та-Нейдд. И сколько раз, если верить их расчетам, она должна была превратиться в руины.
Лаисс ары сменяли друг друга, смещалась пирамида власти, но империя стояла. Да, она была несовершенна, ибо в этом мире нет ничего совершенного, но имела больше прав на существование, чем та республика, которую собирались возвести на её костях Дети Света. Демократия ни к чему хорошему не приводит, только к разброду в умах и государстве в целом; чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на Фёндарскую федерацию. А у пирамиды - самое прочное основание. Ястеро видел будущее, лежащее перед Светоносными так же ясно, как если бы обладал пророческим даром. Он знал, что все их старания бесполезны, потому что противника они себе выбрали не по силам. Плевать на достаток средств. Плевать на готовность выложить своими костями дорогу к светлому будущему. Он видел все... но не мог их бросить. Не мог прекратить попыток оттащить их от пропасти, в которую эти ясноглазые недоростки с такой готовностью норовили грянуться. В какой-то миг бестолковая толпа, в которой были и донные крысы, и благородные ардражди, и ниэри, и даже высокие ары, стала для него своей. Стала семьей. А семья, род и клан для ардражди превыше всего. Даже если он зовется Ярком Бешеным.
И кто бы знал, что самые хорошие речи всегда произносят скептики и пессимисты? Наше дело правое! Враг будет разбит! Ему два дня было стыдно нос высунуть из своей каморки, а ребята, которые знали его, как самих себя, только что на него не молились. Что хуже, маска пламенного идеалиста день ото дня становилась все привычнее, и порой сам Ястеро не мог сказать, где кончаются его мысли и начинается притворство. А Зелгарис ещё ракетное топливо в костёр подливал.
Учителей может быть много. Но Учитель - только один.
Зелгарис.
Седовласый, подвижный, он обладал удивительной харизмой, а добродушные серые глаза порой могли порой резануть не хуже иттийского клинка. Непревзойденный знаток человеческих душ, он был способен вытащить на поверхность то, что пряталось оборотами, и закормить собеседника туманкой до полусмерти, ни разу не произнеся слова 'нет'. Философия всепрощения, терроризм и мятеж против законного правительства - несовместимые понятия! - но ему удавалось совмещать их не только в проповедях. Он не боялся показаться слабым. Он не боялся выглядеть смешным. Он не боялся признаться в незнании. Он не боялся... Едва ли в галактике существовало хоть что-то, чего боялся старый ментат. Ни к кому Ястеро не доводилось чувствовать подобной приязни - сердитой, злой, похожей на плод тамранга - мякоть сладкая, но наткнешься на семечко - и челюсти сведет от горечи. Порой накатывало желание вцепиться зубами в горло старику и держать, пока чужая кровь не потечет по губам, пока не погаснет живой, ясный взор - но тут же сменялось отвращением и досадой на себя и свою пародию на самоконтроль. И любопытством.
