— Но, Фрэнсис, — подмигивая, заметил мистер Шимптон, — Флоренс любезно дает нам возможность хорошенько выспаться хотя бы одну ночь.

И снова все дружно рассмеялись, а Клэр убедилась, что так же, как и прежде, не может к ним присоединиться. Она не могла ошибиться относительно смысла последнего замечания мистера Шимптона. Конечно же, с его стороны это была только шутка. Безусловно, шутка. У леди Флоренс была репутация легкомысленной особы. Клэр это знала. Но, само собой разумеется, быть легкомысленной вовсе не значит быть настолько безнравственной. И это всего лишь говорит о некоторой степени вульгарности и неприличных манерах.

Все зашевелились, когда открылась дверь и вошли двое слуг с чайным подносом, и Клэр задалась вопросом, можно ли будет следующим утром вернуться домой. Это означало, что ей придется послать за каретой Родерика, которая, как предполагалось, прибудет за ней не ранее пятнадцатого. Но карета все равно не приедет до полудня, даже если она пошлет за ней совсем рано.

Нет, она не пошлет за каретой. Она не вынесет, когда Родерик и Мирт, и, несомненно, преподобный Кларквел, заявят, что они же предупреждали. Кроме того, ей было любопытно. И сейчас еще больше, чем до того, как она сюда приехала. Ей был любопытен этот, совсем другой, мир, в котором она оказалась в свои почтенные двадцать восемь лет. И она немного волновалась. Да, она согласится, хотя и неохотно.

Она никогда не была ничьей валентиной. Тем более, целых три дня.

У герцога Лэнгфорда было преимущество перед другими гостями, если, конечно, это можно было назвать преимуществом. Леди Флоренс сразу по прибытии раскрыла ему часть своих планов. Он знал, что утром все гости, включая хозяйку, должны быть разбиты на пары. Тогда он подумал, что этот может быть интересным. Компаньонка и партнерша в постели на несколько дней без малейших усилий с его стороны, чтобы соблазнить или принудить.

Февраль был самым унылым месяцем в году – уже не зима, но еще не весна, Рождественские празднества уже в прошлом, а до Сезона еще далеко. Валентинов день был блестящей выдумкой того, кто хорошо знал, что такое скука.

Обед и остаток дня после него он потратил, рассматривая возможности. Не то, чтобы выбор был за ним... Это должно было быть лотереей. По сути дела, он был расположен ко всем дамам, кроме, конечно, мисс Клэр Уорд. Со слов Флоренс, она была деревенской мышью. Сама Флоренс, слыла сластолюбивой бабенкой и имела большой опыт в искусстве любви. Милдред, леди Поллард, отличалась грубоватым юмором и своеобразной красотой. Люси Стернз пустилась во все тяжкие после ограничений, налагавшихся на нее в бытность любовницей лорда Хендриксона. Ольга Гарнетт — белокурые локоны и кремовая кожа, — без сомнения, была самой красивой из дам. Что же касается Фрэнсис Тэйт – он очень надеялся, что она не окажется его валентиной. Он избегал затаскивать в постель чужих жен, как бы желанны они не были.

Герцог нашел, что он слегка заинтересован возможностями следующих дней, но ничуть не взволнован ими. Он мог заранее предсказать, что неприятности, связанные с любой из четырех незамужних леди, заключаются в том, что они будут надеяться, что короткая любовная связь в деревне превратится в долгую связь в городе. А это означало, что он должен будет отсутствовать в Лондоне именно тогда, когда перед Сезоном начнутся приемы.

Наверное, праздно размышлял он во время обеда, в конце концов, его бы больше устроило предвкушение того, что он окажется в паре с заменой Хетти. Это могло бы быть весьма забавным – и, конечно же, это будет новым опытом, — попытаться обольстить деревенскую мышь. И он в первый раз стал действительно рассматривать мисс Клэр Уорд.

Тонкая, сидевшая подчеркнуто прямо, ни разу не коснувшаяся спиной спинки стула, вышколенная, она являла собой картину увядающей старой девы. Каковой, в сущности, и была, за исключением того, что ей на семь, восемь лет меньше его тридцати четырех, а также того, что она могла бы быть очень симпатичной, если бы хоть раз расслабилась и улыбнулась, и если бы причесывалась не так строго.

Она почти не разговаривала, если к ней не обращались. Он ни разу не слышал ее голос. И еще она казалась спокойной и безмятежной. Его взгляд стал особенно заинтересованным, когда кто-то сделал чрезвычайно язвительные замечания об общих «друзьях», и он дважды обнаружил вспышку веселья в ее глазах. Мисс Уорд могла быть скромницей, а он не сомневался, что она ею была, но он также подозревал, что она, определенно, умна.

После обеда, в гостиной, он снова наблюдал за ней, обособленно сидевшей за фортепьяно, и что-то игравшей по просьбе Флоренс, хотя никто ее не слушал. Похоже, это обстоятельство ее совсем не смущало. Казалось, что она на самом деле наслаждается игрой, — а играла она чрезвычайно хорошо, — пока она не подняла глаза и не поймала его взгляд, а затем снова в замешательстве потупилась.

Классическая девственница, подумал он. Чуть позже он наблюдал, как она совладала с потрясением и испугом, когда Флоренс посвятила гостей в свой план Валентиновых развлечений и все стали отпускать комментарии, иногда достаточно фривольные. Этого могло бы хватить, чтобы вызвать у праведной старой девы приступ сильной депрессии, которая продолжалась бы до конца месяца, подумал он. И все же мисс Уорд по-прежнему сидела очень прямо, тихая и спокойная, и с пылающим лицом. Даже будучи скованной и неулыбчивой, с немодной прической, она выглядела симпатичной.

Герцог Лэнгфорд, раскачивая на ленточке свой лорнет как маятник, вежливо отказался от чая. У него возникла идея относительно того, что могло бы развлечь его намного больше, чем любая из этих пяти опытных кокеток и респектабельных куртизанок.

Позже он в сопровождении леди Флоренс поднялся наверх. Сговориться было нетрудно, поскольку оба замыслили склонить обстоятельства в свою пользу.

— Итак, — спросил он, — Ваша завтрашняя лотерея будет делом случая. И, все же вы намерены устроить так, чтобы Майлз получил мисс Уорд?

Она одарила его ослепительной улыбкой.

— Это именно то, что надо, вы не находите, Джерард? Он ужасно скучен. Мне ненавистна мысль, что он вытащит мою валентинку. А она, конечно же, совершенно невозможна. Мне бы и во сне не привиделось пригласить ее, если бы нашлась иная возможность быстрого решения проблемы с нечетным количеством гостей.

— Что ж, тогда будет весьма благоразумно соединить их, — согласился он, — Но как, скажите, это устроить, если никакого обмана быть не должно?

Ее улыбка стала шире.

— Можно слегка схитрить, Джарерд. Я прослежу за этой мисс. Валентинка мисс Уорд находится на левом конце стола, — настолько далеко от моей, насколько это возможно. И я предупрежу всех джентльменов, кроме Перси, о том, где она будет лежать.

— Понятно, — сказал он, — И я полагаю, Майлз будет делать выбор последним?

— Ну конечно, — ответила она, состроив глазки, – А вы будете первым, —дань вашему высшему рангу.

— Ах, — сказал он.

Она улыбнулась. Они миновали его комнату и остановились напротив двери в ее покои.

— Три дня и три ночи, — сказала она, — Хотя для одной из пар это могли бы быть три дня и четыре ночи.

— Ах, Флоренс, — снова сказал он, — Но это было бы нечестно по отношению к другим участникам этого приема. Разве вы не согласны?

Он взял ее руку и поднес ее к своим губам.

Она скривилась.

— Что такое честность по сравнению со всем остальным? — спросила она его.

— Все, — он опустил ее руку, прежде чем освободить, — Для человека чести.

Она продолжала улыбаться, когда он повернулся, чтобы уйти. И, прежде чем герцог дошел до собственной комнаты, он услышал как открылась и закрылась дверь ее спальни.

*****

Валентинки представляли собой красные шелковые сердечки, отделанные двумя слоями кружева. Леди решили, что они очень изящны. В утренней гостиной царила волнующая атмосфера, когда каждая тщательно выписала свое имя на одном из сердечек, оставив для имени джентльмена место пониже. Джентльмены все еще были в утренней столовой.