Оставив в Самарканде небольшой гарнизон, Кауфман ринулся преследовать главные силы бухарских войск и настиг их в 100 милях от столицы эмира. Несмотря на огромное неравенство в численности, тактическое превосходство и высокая боеспособность войск Кауфмана за день обратили бухарцев в бегство. Но дальнейшее преследование оказалось невозможным — крупные силы бухарских войск, прежде не обнаруженные разведчиками, атаковали российский отряд, оставленный в Самарканде. Многие горожане поддержали нападавших, мотивируя это стремлением избежать разрушения города. Положение русских, которые отошли к цитадели, становилось час от часу все отчаяннее. Наконец, отказываясь сдаваться, они решили взорвать склад боеприпасов с собой вместе. Но решительные действия Кауфмана их спасли. Подоспев к Самарканду, он отбросил нападавших, хотя к тому времени защитники города потеряли 50 человек убитыми и почти 200 были ранены.

У трижды побежденного и весьма обоснованно опасавшегося за судьбу своей столицы эмира не оставалось иного выбора, кроме как принять суровые условия капитуляции, выдвинутые Кауфманом. Теперь он был низведен до положения простого царского вассала, а его некогда мощная держава превращалась в российский протекторат. Кроме того, российским купцам гарантировали свободный проход через его владения и возможность назначать торговых представителей из местных. Кроме того, российские товары облагались пошлиной по льготным тарифам, что обеспечивало им преимущество по сравнению с импортом из Индии. Силой удалось достичь того, что десятью годами ранее Игнатьев так и не сумел получить путем переговоров, хотя сведения, с которыми он вернулся, оказали Кауфману неоценимую помощь. Наконец, в дополнение к обязательствам выплатить крупную компенсацию эмиру пришлось уступить русским имеющую ключевое значение долину Зерафшана, из которого Бухара получала воду, — таким образом они получали постоянную возможность удушения столицы. И наконец, эмир сохранял трон лишь при условии соблюдения всех пунктов соглашения. Хотя русские дали весьма неопределенные гарантии, что когда стабильность в регионе будет восстановлена, они вернут Самарканд эмиру, этого — точно так же, как и с Ташкентом, — никогда не случилось. Соответствующий статус этих городов оставался неизменным, пока не пришли к власти большевики, которые «освободили » Бухару и окончательно включили ее в состав СССР.

Только хан Хивы, отделенной непроходимой пустыней, все еще бросал вызов натиску царя. Кауфману в Ташкенте и Игнатьеву в Санкт-Петербурге стало ясно, что для присоединения Хивы к новой Центральноазиатской империи России в тех краях следует радикально улучшить коммуникации. Пока что войска прибывали в Туркестан только после длинного и трудного марша из Оренбурга, в то время как Хива, как показали предыдущие экспедиции, была еще более труднодоступна. Чтобы переправлять войска и снаряжение, нужен был прямой маршрут из европейской части России, а также лучшие пути сообщения в пределах Туркестана, чтобы удержать владычество России в регионе. Наиболее очевидным способом связать Центральную Азию с европейской Россией было строительство порта на восточном берегу Каспия. Тогда войска можно будет отправлять вниз по Волге и далее через Каспий. Возможна также переброска войск из российских гарнизонов на Кавказе. И наконец, когда Хива будет побеждена и беспокойный Туркестан умиротворен, можно построить железную дорогу через пустыни к Бухаре, Самарканду, Ташкенту и Коканду.

Вот так и получилось, что зимой 1869 года, всего через восемнадцать месяцев после покорения Бухары, небольшой отряд российских войск вышел в море из Петровска на кавказской стороне Каспия и спустя несколько дней высадился в пустынном заливе на его восточном берегу. Место это было известно как Красноводск, считалось, что когда-то именно здесь Оксус впадал в Каспий. Вся операция была строго засекречена, поскольку задача русских состояла в том, чтобы построить там постоянную крепость, а Санкт-Петербург не желал, чтобы англичане раньше времени прослышали о новой затее. По этой причине командир отряда получил строгие инструкции избегать столкновений с туркменами, чтобы англичане ничего не узнали про них от туземных шпионов, которыми располагали среди местных племен. Тем не менее новости относительно высадки в Красноводске вскоре достигли ушей англичан. Это не могло не вызвать серьезной тревоги и в Лондоне, и в Калькутте.

До тех пор, все еще следуя политике «умелого бездействия », британское правительство ограничилось тем, что заявило Санкт-Петербургу протест по поводу начала продвижения в Центральной Азии, указывая, что оно происходит вопреки его собственным официальным заявлениям. Кроме того, в Лондоне с тревогой сознавали, что действия России в Центральной Азии на самом деле немногим отличаются от действий самой Британии, которая прибавила к своим индийским владениям Синд и Пенджаб и попыталась, хоть и неудачно, сделать то же самое в Афганистане, посадив на трон шаха Шуджаха. Слишком громкие возражения неизбежно вызвали бы обвинения в лицемерии. Однако строительство российской крепости на восточном берегу Каспия с размещением там военного гарнизона встревожило англичан куда сильнее, поскольку это расценивалось как непосредственная угроза Афганистану. Это не просто позволяло русским организовать экспедицию против Хивы и таким образом присоединить ее к уже покоренным областям Центральной Азии, но и опасно приближало их к Герату, стратегическому ключу к Индии.

Некоторое время политики «наступательной школы», главным представителем которой был сэр Генри Роулинсон, убеждали британское правительство отказаться от политики «умелого бездействия». Роулинсон даже предложил сделать Афганистан квазипротекторатом Британии, чтобы воспрепятствовать захвату его Россией. Некоторые из тех, кто прежде поддерживал пассивную политику правительства, теперь стали подвергать сомнению ее разумность. Даже вице-король сэр Джон Лоуренс начал менять свою позицию. Он советовал: «Россию следует предупредить о недопустимости вмешательства в дела Афганистана или любого другого государства, граничащего с Индией». Кроме того, надо ясно дать понять Санкт-Петербургу, что «продвижение к Индии, переходящее некоторый рубеж, повлечет за собой войну с Британией во всех частях света». Сэр Лоуренс предложил разделить Центральную Азию на британскую и российскую сферы влияния, детали раздела следовало согласовать между правительствами.

Возможность для переговоров с русскими появилась уже вскоре, когда новый английский министр иностранных дел лорд Кларендон встретился в Гейдельберге с князем Горчаковым. Кларендон прямо спросил Горчакова, являются ли недавние азиатские завоевания России, которые простираются далее, нежели сам он писал в известном меморандуме, выполнением указаний царя Александра или же результатом превышения полномочий командующими на местах. Сколь бы ни был неприятен вопрос, на него следовало дать ответ. Горчаков возложил вину на военных, объясняя, что те таким образом надеялись отличиться. Англичане приняли эту школярскую уловку, так и не добившись правды. Одновременно Горчаков заверил Кларендона, что у его правительства нет намерения дальнейшего продвижения в Центральную Азию, и, конечно же, всякие виды на Индию исключались.

Англичане к тому времени получили достаточно подобных гарантий и обещаний и уже насмотрелись на их нарушения. Следуя совету Лоуренса о целесообразности установить предел дальнейшей российской экспансии, Кларендон предложил Горчакову согласовать на правительственном уровне размеры сфер влияния в Азии и наличие там постоянной нейтральной зоны между двумя расширяющимися империями. Русский немедленно заявил, что эту роль вполне может сыграть Афганистан, в котором его правительство ни в коей мере не заинтересовано. Последнее заявление, при условии если в него поверить, было для английской стороны желанной и долгожданной новостью, и Кларендон тут же заверил Горчакова, что его правительство точно так же не имеет там никаких территориальных притязаний. Какое-то время перспективы такого соглашения выглядели весьма многообещающими, между Лондоном и Санкт-Петербургом шли обсуждения и переписка. Но затем они оборвались на полпути в связи с разногласиями по поводу точного положения и фиксации на карте северных границ Афганистана, почти полностью проходивших по неразведанным регионам Памира. А именно в тех местах передовые российские военные посты были расположены ближе всего к Британской Индии. До той поры британские стратеги всегда исходили из предположения, что наиболее вероятные точки для начала российского вторжения в Индию — Хайберский проход и перевал Болан. Но теперь они столкнулись с неприятной реальностью: на севере, в неведомых районах, о которых фактически ничего не знали, имеется другой проход, через который казаки могли бы всего за день прорваться в Индию. За эти неприятные известия следовало благодарить двух британских исследователей, которым повезло вернуться живыми из крайне опасной экспедиции в Китайский Туркестан. И словно одной этой новости было мало, они еще с тревогой рассказали о плетущихся там российских интригах. Дипломатический процесс зашел в тупик, но Большая Игра, разумеется, продолжалась.