- Ну, пей, хлопец! - отечески напутствовал император.

Дигамбар было глотнул, но тут же выплеснул все на землю и начал плеваться.

- Видать, крепкая, зараза! - заметил кто-то из толпы.

- Да ни, то она не в то горло пошла,- возразили ему.

- Ну как, хлопец,- понравилось? - спросил, отечески улыбаясь, император. - Добре забирает, верно?

- Не-ет! - простонал незадачливый испытатель. - Не добре!

- А знаешь, что это? - спросил император.

- Гадость какая-нибудь! - сердито отвечал седоусый дигамбар, не переставая плеваться.

- Нет, это моча,- поправил его император, все так же улыбаясь.

Дигамбар заплевался еще пуще.

- А знаешь, чья это моча? - спросил император.

- Ослиная, наверное!

- Нет, моя! - снова поправил император.

Дигамбар стал плеваться еще отчаянней.

- Ну, хлопцы,- обратился император,- видите теперь, какая польза от уринотерапии? Ну, кричите "любо" да приступайте с Богом к процедурам!

- Все-таки, как он умеет разговаривать с народом, верно? - произнесла императрица, повернувшись к графу.

- Что-то я не вижу... - с недоумением отвечал граф, имея в виду продолжить: чтобы он умел говорить с народом.

И действительно, дело пошло не так гладко. Дигамбары и отдельные шветамбары не только не закричали: "Любо!", но, наоборот, гневно засвистели и закричали.

- Тихо, тихо, тихо! - увещевал император, подняв руку.

Наконец он кое-как унял этот страшный шум и вопросил:

- Мужики! Кто хочет жить долго и ничем не болеть?

Дигамбары зашумели, но отчего-то никто не вызвался. Тогда император зашел с другой стороны.

- Хлопцы! Знаете Ахмеда?

- Зна-а-ем! - зашумела толпа.

- Ну-ка, Ахмед, выйди сюда,- распорядился император, и к

- 46 нему подошел Ахмед - ражий негр в шароварах и с безобразным лицом. - Ну, что скажете - крепкий хлопец?

- Да, батько!

- Ну так глядите сами! - и император принял вновь наполненный стакан и протянул Ахмеду: - Пей, Ахмед!

- Зачем? Не буду! - решительно отказался конюх.

- На, пей! Полезно! - настаивал император.

Они стояли друг против друга - император-некитаец с лысиной, пожелтевшей от хронического питья мочи, и верзила-конюх с разбойничим лицом, почерневшим еще в утробе матери - оба непреклонные, решительные, готовые скорее пойти на смерть, нежели поступиться своими принципами. Императрица невольно залюбовалась ими.

- Они - как два кипариса, правда? - доверительно прошептала она, полуоборотясь к графу.

Так длился этот безмолвный поединок стальных воль и великих душ, и первым не выдержал Ахмед.

- Слушай, тебе че надо, а? - заговорил он плачущим голосом, надвигаясь на императора. - Тебе Ахмед что сделал? Ахмед, по-твоему, железный, да? Тебе пососать дай, жене твоей дай, за кобылами ходи... Да еще мочу пить! Не буду!

Рассерженный конюх плюнул в императора и пошел прочь. Император со стаканом в руке растерянно смотрел ему вслед - он не ожидал этой вспышки и в глубине души сознавал, что несправедлив к Ахмеду, требуя от него так много. Не зная, как поступить, император поднял стакан и громко спросил:

- Хлопцы, а может добровольцы есть? Ну, кто хочет попробовать?

Толпа дигамбаров зашумела явно неодобрительно. В этот момент откуда-то из толпы вышел аббат Крюшон и, не говоря ни слова, подскочил к императору. Он буквально выдрал стакан с мочой из его руки и залпом выдул его. Какой-то миг аббат стоял с лицом - как бы его описать? - в общем, с лицом человека, глотнувшего из стакана с мочой - а затем выплюнул все, что мог, на землю и, отплевываясь на ходу со стоном побежал прочь. Толпа загомонила:

- Вишь, не понравилось аббату!

- Да гадость это!

- Даже французский иезуит пить не может!

В этот момент слуги зажгли свечи в покое императрицы. Окно, откуда они с графом наблюдали за происходящим во дворе, ярко осветилось. Кто-то из дигамбаров это сразу заметил:

- Гляди-ка, вон баба в окне!

- Тю, точно баба!

- А мы голые все!..

Толпа дружно загоготала. Кто-то узнал императрицу:

- Эй, император! А это не твоя ли женка?

- Точно, она! - узнали и другие. - Посмотреть на наши сучки захотелось!

- Го-го-го!..

- Император, а ты штаны сними да тоже ей покажи! - с хохотом посоветовал кто-то, и толпа дигамбаров снова загоготала.

- Да она, небось, уже у него видела! - прокричал кто-то сквозь общий смех.

- Го-го-го!..

- Да, поди, не только видела, а еще в руки брала! - снова выкрикнул кто-то.

- Го-го-го!..

- Да, наверное, не только в руки!

- Го-го-го!..

Император довольно улыбнулся - он любил так, по-свойски, потолковать с простым народом, и теперь все так удачно настроились на волну беззлобного балагурства. Он, поддерживая установившийся тон, широко улыбнулся и подмигнул:

- Дело, конечно, семейное, но между нами, мужики,- куда надо, туда и брала!

- Го-го-го!..

- Так, поди,- прокричал, едва не захлебываясь от смеха, седоусый дигамбар-старшина,- не только у тебя брала!

- Го-го-го!..

- У Ахмеда!

- Да, поди, не только у него!

Императрица как ужаленная отпрянула от окна. По ее несчастному лицу шли красные пятна, в глазах стояли слезы, лоб прорезала страдальческая морщина. Горькие складки легли у рта. Она беспомощно оглянулась на графа и простонала:

- Поскорей бы пришел чудо-моргушник!..

С глубокой печалью и состраданием граф Артуа взирал на страдания этой прекрасной женщины. "Как она одинока здесь! мелькнуло у него в голове. - Ее тут никто не способен понять..."

- Сударыня,- нерешительно заговорил он и протянул руку, желая утешить эту великую женщину и властительницу.

- Нет-нет! Не теперь, граф! - сделала императрица отстраняющий жест. - Ах, никто, никто не понимает моего разбитого сердца!..

Она закрыла лицо руками и убежала к себе в спальню. На пороге она обернулась, высоко вскинула юбки и с лукавой улыбкой поманила графа пальчиком.

Граф Артуа сделал было несколько несколько шагов к двери в спальню, как вдруг оттуда понесся ритмичный скрип кровати и стоны. Он остановился в смущении - что бы это могло значить?

- О, Ахмед! - простонал кто-то голосом государыни. - О! О! Сильнее! О!

К стонам присоединилось мужское рычание. Граф застыл, недоумевая, что ему предпринять. Внезапно безумная ревность охватила его. "Пойду да выкину к хренам этого негра из постели! - решил он. - А что, в самом деле!" Он уже шагнул к двери, как вдруг ему показалось, что в окне мелькнуло лицо императора. Граф ошибочно подумал, что ему померещилось. Но лицо вынырнуло снизу снова и вновь провалилось вниз, а со двора понеслись крики:

- Ура-а-а!.. Любо, батько!..

- Ай да император!

- Пи-во!.. Пи-во!..

И вслед за тем лицо императора вместе с торсом так и стало то выныривать снизу, то вновь пропадать. Граф Артуа понял, что толпа дигамбаров вместе с отдельными шветамбарами стала качать возлюбленного императора, божественный светоч Некитая, на руках. Он пожал плечами и пошел прочь из будуара императрицы - ведь не мог же он идти в спальню женщины, когда за окном мелькает бюст ее мужа и пялится на него!

Меж тем, догадка графа справедлива была только отчасти. Императора не качали на руках - он подпрыгивал сам. Дело в том, что под самыми окнами будуара располагался великолепный новый батут, и император частенько на нем прыгал - ему это очень нравилось, заниматься спортом. И теперь, желая показать свою удаль и простоту, в порыве солидарности и близости к народу, император залез на батут и стал подпрыгивать. А дигамбары, довольные тем, что император оставил свою затею с уринотерапией, единодушным криком приветствовали блестящее выступление подлинного мастера и артиста,- ну, а император нашел способ проконтролировать, чем там занимаются его жена и заезжий граф.

Впрочем, граф уже не наблюдал всего этого. На выходе из будуара с ним приключилась новая неприятность. Едва он переступил порог, как сзади кто-то подскочил и с силой цапнул его за левую ягодицу.