Меж тем словесник продолжал на весь зал:
- Ваше величество! Я велел написать этому сорванцу сочинение "За что я люблю папу" - и что же?
- А что такое? - спросила государыня, сойдя с трона и нежно обнимая свое дитя.
- А вы прочитайте! - потребовал словесник и сунул императору листок.
Император начал было читать, но словесник снова потребовал:
- Нет, вы вслух читайте, чтоб все слышали!
Император начал было читать:
- За что... что я не... - побагровел и сказал: - Что-то я не разбираю почерка.
- Дайте сюда, я сам прочитаю,- словесник забрал бумагу из руки императора и громко зачитал:
- За что я не люблю папу.
Сочинение. ЗА ЧТО Я НЕ Папа давно всем обрыд. Я очень не люблю ЛЮБЛЮ ПАПУ его. По-моему, он козел. Один раз я налил
ему в ночной горшок апельсинового сока.
Так этот додик стал бегать и всем доказывать, что достиг просветления. Да только никто не стал пробовать. Он совсем додик - придет, че-то хнычет, хнычет... К тому же, он мне не папа. Мой папа - конюх Ахмед. Мама сама сказала. Да все и так знают. Говорят, скоро придет какой-то мокрушник и влепит папе богатырский чудо-моргушник.
Поскорей бы это случилось.
Словесник закончил зачитку сочинения. В мертвой тишине было слышно, как шуршит кровь в капиллярах венценосного лба император то наливался багровым цветом, как пион, то белел, как Гималайские вершины. Наконец, окрас его лица принял какой-то полосатый вид и на этом установился. Все ждали, что будет дальше, но император молчал. Кто-то из придворных робко произнес что-то о мальчишеских шалостях, другой неуверенно бормотнул о вреде для детского здоровья ранней мастурбации, и тут император заговорил.
- Эта молодежь... - с глубокомысленным видом произнес он. - Она всегда ищет романтики... Но проходит время юношеских порывов и... - император мелко закивал головой, что должно было изображать мудрую снисходительность,- и жизнь берет свое. Мы все были романтиками, а теперь вон... - и государь снова мудро закивал,- жрать-то охота, небось!
Зал облегченно перевел дыхание.
- Да, да! - послышался отовсюду хор восклицаний. - До чего точно сказано! У мальчишек - у них всегда в голове романтика.
Аббат Крюшон поднялся и громко сказал:
- Вот тут говорят, что принцу пора расстаться с юношеским романтизмом, да и адресок, дескать, забыть надо,- хотя никто не говорил ничего подобного,- а я говорю, что в его возрасте подобная возвышенность ума чрезвычайна похвальна! - да и адрес мы помним без всякой бумажки!..
Император одобрительно посмотрел на Крюшона и милостиво кивнул ему. Посыпались новые восклицания.
- Аббат совершенно прав! У мальчика романтический склад души, это замечательно!
- Конечно, конечно, сразу видать будущего поэта!
С места поднялся один из придворных и сказал:
- Ваше величество! Но если у наследника такая романтическая душа и к тому же - незаурядные литературные способности, почему бы с ним не позаниматься кому-либо из наших мэтров?
- Да, да! Например, Ли Фаню! - тотчас отозвался зал.
Император несколько нахмурился - он был в размолвке с Ли Фанем. Императрица же немедленно ухватилась за эти слова:
- У мальчика литературный талант, а из-за твоего Тарзана,- накинулась она на супруга,- наш лучший писатель Ли Фань удален от двора (хотя Ли Фань сидел в это время за одним из столов). - А кто же будет заниматься с ребенком?
Тут встал из-за стола редактор одной из двух местных газет Ван Вэй:
- Ваше величество! Мы тут посоветовались и единогласно решили... У нас тут есть избранный кружок любителей изящного "Золотой аргонавт". Мы туда, конечно, только самых лучших стихотворцев берем, но у принца такой талант, что и обсуждать-то нечего... В общем, мы его записали в почетные члены с присвоением звания "золотой аргонавт". Так что пусть приходит, мы его вырастим во всемирного поэта!
"Золотой аргонавт" гордо оглядывался по сторонам, корча рожи всем сразу.
- Ну, вот видишь, обошлись и без Ли Фаня! - засмеялся император.
Зал дружно поддержал, вежливо похихикивая.
- А я, ваше величество, из своего детства могу похожий случай рассказать! Можно? - заговорил один из некитайцев, и граф узнал в нем того, кто предлагал оборвать ему яйца.
- Кто это? - спросил граф Зузу.
- Это Гу Жуй, у них соперничество с Ли Фанем,- охотно объяснила Зузу.
- Значит, был я, помню, сопляком-подростком, лет тринадцать, что ли... Ну, ясно, тоже своего старика за козла держал - ума-то не было, романтика одна в башке. Ну, значит, была у нас одна служаночка без пробы, сикушка на год меня моложе. Я уж ее и там тискал, и тут, - ну, кое-как сговорил придти вечерком в сарай. Хожу гоголем целый день, на старика как на додика посматриваю - ну, еще бы, первая любовь. А старый хрен-то подслушал, как мы сговаривались, я вечером-то на конюшню пошел, захожу - а старик-то мой телку уже завалил да шоркает, только шерсть летит. Повернул ко мне голову и смеется: что, куренок, думал отца обскакать? будешь знать - не лезь поперед батьки в пекло! Да уж так неделю ее и валял, пока не натешился,- ну, потом и мне кое-чего досталось... Так что романтика романтикой, а против отца-то кишка тонка!
Все посмеялись над незадачливым Гу Жуем, и история с сочинением как будто уже совершенно загладилась. Произнесли тост за новоиспеченного "золотого аргонавта", и тут вдруг встал Ли Фань и громко произнес:
- Гу Жуй, ты потаскушка!
- Почему это? - обиделся Гу Жуй.
- Да потому что твой отец помер, когда тебе и трех лет не было, я точно знаю! Ты нарочно все выдумал, чтобы подольститься, да еще отца своего измарал, подлец!
Возникла неловкость. Гу Жуй покраснел и стал неуклюже оправдываться:
- Ну, насвистел маленько, а что такого? Я же не для себя - для государя нашего старался. Приятно, думаешь, когда твой сын такую парашу под нос навалит, да еще при всех! Вон император - как пеобанный сидит. Ну, думаю, срочно надо какую-нибудь ересь покруче запулить... Что тут особенного?
Император побагровел. Он с неудовольствием заметил Гу Жую:
- Да, Гу Жуй, тебя на хлеб не намажешь!
- Почему, ваше величество? - испугался Гу Жуй.
- А кто же бутерброд с таким говном будет есть! отвечал император и злорадно засмеялся.
Императрица тоже была недовольна. Она досадливо наморщилась и выговорила Гу Жую:
- Фу, Гу Жуй, какой ты неграциозный! Поучился бы манерам хоть у наших французских гостей!
- А что я? - продолжал неловко оправдываться Гу Жуй. Манеры как манеры. Вон граф - я видел, он сопли на сиденье мажет.
Граф Артуа побледнел:
- Извольте взять свои слова назад, сударь! Вы - низкий клеветник! - гневно закричал он, выскакивая из-за стола.
- Ничего не клеветник,- стоял на своем Гу Жуй. Переверни-ка стул, небось, сразу все убедятся. Ну, что, боишься проверки?
- Или вы принесете мне извинения, Гу Жуй,- торжественно заявил граф,- или мы будем драться на шпагах!
- Ну вот еще! Это из-за соплей драться? - обиженно спросил Гу Жуй.
- Стул! Граф, ты стул-то переверни сперва! - дружно закричали по залу.
К графу подошло несколько некитайцев:
- Граф, вы не разрешите осмотреть ваш стул?
- Пожалуйста,- холодно отвечал граф, торжествуя про себя - он-то знал, что ничем не рискует.
Его стул подняли и перевернули сиденьем вверх. Граф обомлел: вся обивка снизу была вымазана свежими соплями!!! Но ведь он же ее не касался!..
- Это не мои сопли! - завопил граф. - Кто посмел их намазать на мой стул?!.
Его взгляд встретился с робким взглядом Зузу.
- Я думала, по-французски так принято ухаживать... виновато пролепетала дама и покраснела - оказывается, она заметила любезность графа и решила ответить ему тем же.
Стул меж тем поставили на место, и граф рухнул на злосчастное сиденье. Он уже был не в силах что-то доказывать. Челюсть его отвисла, дыхание перехватило - граф был едва ли не при смерти. Подлец Пфлюген брезгливо скривил рот и, пользуясь моноклем как лорнетом, стал разглядывать графа, как если бы глядел в лупу на какое-нибудь гнусное насекомое. Краснорожий Тапкин в тон ему изображал гадливость, зажимая рукой рот, как будто сдерживая приступ рвоты. Но у графа даже не было духу возмутиться их жестами - он был полностью потерян.
