(И т. п. и т. п.)

Ну вот и мама, не дала даже подумать…

Ты во сколько вчера пришла?

Поздно.

И где ты шаталась? Ушла с вечеру.

В «Танке» были со Светкой.

А почему на ключ закрылась?

Светка со мной ночевала в моей комнате.

А ещё кто?

Никого. Просто… собака была в подъезде — она меня проводила до этажа, стала спускаться… Да и поздно уж совсем…

Ага, пошла Светланка с Ксюшею в саду поспать под грушею!.. Светка твоя хорошему тебя не научит, я чувствую. Как с ней повелась — только по клубам и лазишь да на машинах ездишь. Шалава подзаборная твоя Светка, я думаю. И красится и одевается, как шалашовка последняя, и поведение какое-то вульгарное… Трахается поди направо и налево и тебя завлекает. Сама-то не хочешь в таких трусах шегольнуть по улице — полжопы наружи — да ещё ночью и в соответствующих местах…

Ну мам, хватит, что ты несёшь.

Видаки, рамштейны, пиво, клубы, машины — вот все твои интересы.

Ну какие машины, какие видаки?

Я нашла кассету у тебя под матрасом.

Ну и что?

Как что? Все кассеты у нас в шкафу стоят на полке, а это что — ? Я даже смотреть побоялась. Порнография, да?

Эротика.

Эротика! Какие вы все умные стали! Порнография — скотство, но как же без него, надо ведь знать, что куда вставляется, эротика — всё понятно, но невнятно, а любовь? Эротика — это и есть любовь?! «Делать любовь», «давай займёмся любовью» — на уме только траханье, а любви-то нет! Познакомятся в этом клубе, зальют глаза, подъедут на машине и давай!..

А как же наслушаются «Рамстейна» и насмотрятся видаков?!

…Давай-ка я тебя вот так, а потом вот так, а потом тебя, а потом мы вместе и… и всё это произносится вслух, и делается при свете, старательно и планомерно!.. тфу, мерзость! Советские времена, советские фильмы — парень провожает девушку, весь замирает, чтобы коснуться её руки, весь воодушевляется, окрыляется, читает ей стихи, а если уж поцелует, то это всё…

Конец фильма. И жили они долго и счастливо, как дураки, и на полке брали пирожки… и даже пирожные и пироги когда зарплата.

Тебя хоть раз кто-нибудь провожал, держал за ручку?

Держал, мы даже целовались, бе-бе! А ты как думала!

И когда же это было?

Вчера вечером. Меня пригласил один мальчик — совсем юный такой, стеснительный, воспитанный. Ему пятнадцать лет всего. Учится в консерватории в Москве. Мы гуляли с ним на Кольце… ну, у Вечного огня. Он читал мне стихи — Пушкина, а потом твоего любимого Евтушенко, а потом — на английском (он два года жил в Англии, у него богатенькие родители) — поэта Китса, по-моему… Мы шли под ручку, держались за ручку, и уже появились звёздочки на небе… Мы подошли к ларьку и он… купил… мороженое… а вообще нет — рубчатый сверхпрочный гандон и предложил заняться анальным сексом! Прямо на улице! на лавке! в сортире!

Ксю рассмеялась чуть ли не до истерики. Мать вспыхнула, бросила остатки яичницы, глотнула кофе, резко встала и пошла собираться на работу.

Денег больше, тварь, не получишь. И отцу скажу, не даст. Сиди дома, кукла.

Сама тварь. Подумаешь. Свинья грязи найдёт.

Всё, я на работу.

Пока, мам, целую.

С тобой не разговариваю больше.

Скажи только, когда батя прибудет — я куда-нибудь слиняю… Подумаешь, подвиг какой — «опять сошлись»! — чтоб совместно жрать перед ящиком и удовлетворять друг друга словесно! Энергетические вампиры-извращенцы! Вы же на работе не можете поскандалить, там вы приличные люди, а тут будете орать — никаким «Раммстейном» не перешибёшь!

Мы шли в Пушкинскую библиотеку чрез рынок. Цетральный вавилун — самое людное место города. Жара, толчея, убогия просят милостиню, бычьё лезет, разбрыкивая всех, на своих как бы крутых тачках куда не попадя, грузчики тоже с тачками и тоже разметают всех выкриками «Дорожку!», какие-то турчаны и ромалы тыкают тебе «Золото, доллары», кругом продаётся всякая иностранная суррогатная дрянь, которая с радостью всеми раскупается — за ради чревоугодия раскупается и не имеет никакого отношения к пище духовной (например, самогону) и вдобавок на каждом углу орёт самая голимейшая попса. Вобщем призрак площади, рынка, от которого сразу хочется залезть в призрак пещеры.

Прямо перед нами к колонке прошествовал человек-бомж, одетый, так сказать, единственно в некий бредень. Бородатый, скрюченный, чёрный, обросший, он с жадностью пил воду, по-видимому, ледяную. Как уже сообщалось, одежды на нём было не очень много — только непомерно растянутые совковые детские или женские колготки (у меня года в три-четыре такие были). Колготки были натянуты до груди и там ещё подвязаны какой-то проволокой, особенно большие клетки-дырья были в обвисшей тазобедренной области, трусов не было. Мы вдруг застыли в непонятном состоянии, остановились и даже не говорили друг другу ни слова — мы не могли ни удыхать, ни обсуждать, ни восхищаться, ни сочувствовать. В странной зачарованности и молчании мы проследовали в подвернувшуюся рыгаловку «Погребок», находившуюся, как и полагается, в подвале. О. Фролов унизился, пресмыкнулся, отворяя мне дверь и кланяясь при этом до земли, но я не входил. Тогда мы одновременно влезли в двери (нестерпимо захотелось выпить) и одновременно воскликнули:

Вот твой прототип! (я).

Вот мой идеал! (О.Ф.).

Тут-то мы и удохли, прямо в рыгаловке. Взяли по кружечке, но было ясно, что такое потрясение чудным видением бомжа и бреденя требуется хорошенько залить от змия. О. Фролов выпросил вторую — я особо не противился, так для проформы — традиции следует блюсти. Две кружки — это критическая масса, то есть, простите доза. Надо, необходимо было решиться на большее, а денег-то мало и надо в библиотеку. Пока я истерически расплёвывался со своей старой и больной совестью, О. Фролов, надоумленный наверно своим внутренним баранделем (таковой есть и у меня), говорит: дай, сынок, денег и ты щас поразишься! Я уже поразился сегодня, отвечаю. Сам думаю: чем же он сможет меня удивить — весь ассортимент я знаю наизусть. Поразишься, отвечаю, говорит. Нет, Саша, навряд ли. Поразишься, говорит, не менее чем от бреденя. Я представил довольно много еды для закуси, купленную за малую сумму, которой я располагал — всегда хочу есть, что поделаешь… Где-то читал, что желудок участвует в мыслительном процессе — и не просто там «Есть давай!» или когда боишься, а практически во всём — в качестве, так сказать, филиала мозга и на глубинно-подсознательном уровне, конечно — основываясь на собственных наблюдениях, полностью с этим согласен… А у женщин ведь тоже матка… или жопа, я бы сказал, в определённом смысле энергетически участвует… Можно взять по соточке и два бутера с ветчиной… или один с сыром и чебурук… или же…

Когда он приволок бутылку «Старославянской» и стакан газировки, я аж потерял дар речи. Казалось даже, что все окружающие смотрят на нас с беспощадной площадной иронией — мол, вот дураки-чудаки, ну давайте, попробуйте, назвались груздем — пейте до дна. О. Фролов зверски сорвал зубами неудобную пробку, картинно разлил в стаканы — непривычно помногу — и мы, красуясь, как актёры в шекспировской драме, поднимая бокалы, как будто в них налит был яд, чокнулись и выжрали.

Надо сказать, что, выпивая, мы — сначала бессознательно, а потом и сознательно, даже до теорий — не признавали никаких этих мажорских правил: на повышение там градуса надо всё время идти иль на понижение, не смешивать то с тем, пить только Пн-Сб-Вс, не пить с утра, похмеляться или не похмеляться и т. п. — если уж даровать змию — то на всю катушку, от всей души! Наоборот — ставили себе задачей охватить весь спектр спиртных напитков. Квадрозаершение!