Первой навстречу попалась молодка с полными ведрами. Валера улыбнулся – хороший знак – и спросил:

– Как проехать на Чернотал?

Бабенка, стреляя глазами, сообщила, что отродясь о таком не слыхивала.

– А ваша-то как деревня называется?

– Затираевка, – удивилась молодка. – Неужто не знаете?

Далее по широкой улице шествовал гражданин неопределенных лет, на чьем лице читались мучительные раздумья, видимо, о смысле жизни… На вопрос о Чернотале он страдальчески закатил глаза и лишь махнул рукой.

«Однако», – подумал Десяткин.

Наконец он узрел грузовик, в моторе которого ковырялся парень в замасленной ковбойке.

– На Чернотал? – переспросил парень и с интересом глянул на Десяткина. – Второй раз за сегодня дорогу в эту дыру спрашивают…

– А кто еще? – насторожился Валера.

– «Бээмвэшка» в ту сторону час назад пошла.

Валера вспомнил, что обогнала его именно «БМВ».

– Так как туда добраться?

– Выезжай из деревни и по тракту еще километров сто. Потом тракт кончится… Там еще тополя будут… Потом пойдет грунтовка… Там еще километров сорок, и будет этот самый Чернотал. И что вам всем там нужно?..

Но Десяткин не стал рассказывать доброму человеку о причине своего интереса к Черноталу. Усевшись за руль, он рванул вперед.

Нехорошие мысли смущали Валеру. Неужели проклятый Боря опередил? Флегонтыч-Ферапонтыч вполне мог и ему рассказать о полной сокровищ деревне. Правда, у Бори не было «БМВ», он ездил на «жигулях», но ведь вполне мог нанять кого-нибудь… Или послать одного из своих клевретов. Впрочем, вряд ли. Все серьезные дела Боря обделывал сам. Тогда что же это за иномарка? Просто совпадение? Ладно, как бы там ни было, надо сначала добраться до места, а там видно будет…

Начинало вечереть, но жара не спадала, напротив, стала еще тяжелее, и казалось, машина режет раскаленное фруктовое желе. Густой пряный запах степей усиливал это ощущение. Ездить по ночам Десяткин не любил. К тому же практика показывала: дела нужно делать с утра. Пора останавливаться на ночевку, а завтра – снова в путь.

Неожиданно он увидел вдали кучу деревьев, растущих посреди степи. «Видать, те самые тополя, – рассудил Валера. – Отличное место для привала». Пять громадных деревьев росло чуть поодаль от тракта. Десяткин осторожно съехал с крутой насыпи и загнал своего «жигуленка» в скудную тень.

Он выбрался из машины, размялся, поозирался по сторонам. Откуда взялись эти деревья? Посадил ли их какой-нибудь энтузиаст-озеленитель или выросли сами из занесенных неведомо откуда семян? Возле тополей валялись останки допотопной сельскохозяйственной техники. Железки, видно, пролежали здесь не один десяток лет, поскольку были сильно изъедены ржавчиной. Тут же, рядом, имелось давнее кострище, возле которого валялось несколько ржавых консервных банок.

Десяткин неспешно достал свою провизию, затеплил мини-примус, вскипятил чай, отыскал фляжку с коньяком и смачно, со вкусом, поужинал. Он всегда кушал обстоятельно и неторопливо. Основательно, одним словом.

Потом разложил сиденье, постелил себе постель и взглянул на небо. Уже начинало смеркаться. Над головой бушевал закат, и небывалое чувство охватило антиквара. Ему почему-то стало грустно, и защемило в груди – то ли от выпитого коньяка, то ли от грандиозного зрелища закатного горизонта. Десяткин достал из пачки «мальборину» и, пригорюнившись, взирал на буйство небесных красок. Вдоволь насмотревшись, Валера отбросил в сторону окурок и отправился спать.

Лежа на своем жестком ложе, он непрерывно ворочался, стараясь устроиться поудобнее. В машине стояла нестерпимая духота, к тому же мешал рычаг скоростей, словно нарочно старавшийся попасть в самое уязвимое место… Когда удалось принять более-менее приемлемое положение, под ухом назойливо запищал комар. Откуда, спрашивается, взяться комару посреди раскаленной степи? Но ведь нашелся, мерзавец! Десяткин пытался изловить кровопивца, но безрезультатно. Чертыхаясь, вылез из машины. Было уже совсем темно. Тогда Валера решил развести костер. Светя себе фонариком, набрал щепок, запалил дровишки и улегся на войлочную кошму, рассеянно глядя на огонь. Потом поднялся, отыскал фляжку и глотнул из нее обжигающей ароматной жидкости.

Не хватит слов, чтобы передать великолепие степной ночи. Ее нужно ощутить, прикоснуться к ней губами, как к груди любимой женщины.

Где-то рядом посвистывали перепела, нежно и печально выводя одну и ту же заунывную строфу. Непрерывно стрекотали кузнечики, словно их час только что наступил. Прохладный ветерок касался разгоряченного за день лица, и его прикосновение навевало мысль о сладких женских ласках. Костерок почти потух, но время от времени легкий порыв ветра раздувал угли, и они светились глубоким малиновым светом, а через минуту вновь подергивались серой пенкой золы.

Пахло травами и дождем. Вдалеке изредка вспыхивали зарницы, освещая кусочки неба причудливым мерцающим светом. Десяткин лежал на кошме и смотрел на догоравший костер. Вставать сначала не хотелось, а потом на него навалилось какое-то странное оцепенение, похожее на сон, но с тем различием, что он прекрасно видел все вокруг. То ли от выпитого коньяка, то ли от окружающего его великого покоя, пришли мысли о смерти. Они сонно шевелились в черепной коробке, не вызывая ни грусти, ни страха, а лишь тупое удивление: как же так, все это великолепие – благоухающая степь, усыпанное звездами небо, тлеющий костерок – будет всегда, а его, Десяткина, не станет? Тогда для чего вся суета, для чего бессмысленное метание в поисках даже не куска хлеба насущного, – а так, некое подобие спорта, увлекательное, но бессмысленное занятие?

Взгляд путника наконец-то оторвался от костра и переместился в черную бесконечность степи, и ему показалось, что неподалеку кто-то стоит и смотрит на него. Он пригляделся: так и есть – чуть белеющая неясная фигура виднелась возле дорожной насыпи. «Кто бы это мог быть?» – меланхолично подумал Десяткин. Фигура стояла совсем неподвижно, и не определить, мужчина перед ним или женщина. Страха он не чувствовал, но и любопытства тоже не было. Стоит? Ну и пусть себе стоит. Он снова уставился на рдеющие угли, а когда поднял глаза, то обнаружил, что фигура чуть приблизилась. Теперь Десяткину показалось, что перед ним женщина. Так это или не так, он не успел разобрать, потому что костер вдруг ярко вспыхнул, на миг ослепив его, а когда он снова стал видеть нормально, никакой женщины рядом не наблюдалось.

«Показалось…» – подумал он и снова взглянул на то место, где впервые увидел белеющий силуэт. Фигура опять стояла на прежнем месте, а затем начала медленно приближаться… Вот уже можно различить черты лица… Костер опять полыхнул – и все исчезло. Сколько раз так повторилось, Десяткин не мог точно сказать, но не один раз и не два… При этом он все отчетливее и яснее видел лицо, молодое, но странно неподвижное и холодное. Женщина смотрела не на Десяткина, а как бы сквозь него, словно не замечая вовсе. Примечательные вещи происходили и с сознанием нашего героя: он никак не мог понять, спит он или бодрствует. Казалось, все происходит наяву – но почему же природа словно застыла?.. Не слышно стало стрекота кузнечиков, даже воздух словно замер. И ни малейшее дуновение ветерка не касалось лица. Лишь над головой неестественно ярко сверкал ковш Большой Медведицы. И в то же время ему представлялось, что он вовсе не спит, так отчетливо были видны отдельные черты лица и детали одежды ночной гостьи. А может, все-таки сон? Он попытался встряхнуть головой, но ничего не получилось. Значит, спит… Видение неожиданно исчезло, и вновь он ощутил, как время сдвинулось с мертвой точки. А потом и природа пришла в движение…

Валера откинулся на кошму и уставился в небо. Звезд-то сколько! Давно он не вглядывался в беспредельные глубины ночного небосвода. Звезды увеличивались, разгорались все ярче – и вдруг закружились, словно увлеченные каким-то могучим потоком.

Проснулся Десяткин от ощущения холода. Он открыл глаза. Понемногу начинало светать. Костерок совсем потух. Серый сумрак постепенно рассеивался, наступал день. Десяткин поднялся, почесал затекшую спину и побрел в машину досыпать.