Однажды, близко подъехав к району порта, мы увидели уходящий к небу столб огня. Мы спешились, чтобы рассмотреть, где горит и, к общему ужасу, поняли, что пламя объяло дом Адама. Как вихрь он вскочил на коня и помчался. Уже позднее я узнала, что Адам ворвался в горящий дом и спас слугу-китайца, единственного, кого огонь отрезал от выхода.

Все люди были спасены, но у Адама больше не было своего дома.

Естественно, что ему не оставалось ничего, как переехать в Дом тысячи светильников. Тем более, что на этом настаивал Сильвестер.

— Здесь так много комнат, — заметил он и добавил:

— Я просто обижусь, Адам, если ты не переедешь сюда.

— Спасибо, — ответил Адам. — Но я обещаю вам, что постараюсь найти себе жилье как можно быстрее.

— Мой дорогой племянник, — запротестовал Сильвестер, — ты прекрасно знаешь, что нет никакой нужды спешить. Ты пережил страшный шок. Приходи в себя и никуда не торопись. Мы оба рады, что ты будешь жить под одной крышей с нами. Ведь, правда, Джейн?

Я, естественно, подтвердила нашу общую радость.

Адам посмотрел на меня с сочувствием. И я почему-то вспомнила нашу первую встречу, когда мне показалось, что он принимает меня за авантюристку.

Я и теперь не сомневалась, что он недолюбливает меня, считая, что я нахально влезла в чужую семью.

Пламя совершенно поглотило дом. Ничего не осталось. Адам грустно рассказал нам, что он хотя и получил страховку, ничто не в силах возместить потерю ценных произведений искусства, погибших при пожаре. Он выглядел совершенно неутешным, когда в деталях рассказал мне, что погибло, и я искренне сожалела о потерях вместе с ним. Мы знали, что многие произведения были оригинальными и исчезали навсегда.

— Но тем не менее, искать надо, упорство должно быть вознаграждено, — пыталась я подбодрить его, чуть ли не цитируя его собственные наставления. — Конечно, что-то неповторимо, но новые находки могут хоть в какой-то мере заменить утраченное.

Он посмотрел на меня несколько странно. Даже не ожидая этого от самой себя, я поняла, о чем он думает. Он пытался сопоставить свою трагедию с моей. Адам потерял коллекцию произведений искусства, а я — Джолиффа. Сможем ли мы оба когда-нибудь компенсировать утрату?

С этого момента наши отношения с Адамом изменились. Было такое впечатление, что он сбросил некую маску и проявились совершенно новые стороны его характера. Я пришла к заключению, что он относится к типу мужчин, которые хотят вооружить себя уверенностью в борьбе с превратностями жизни и при этом они ее боятся. В нынешней ситуации он как бы на время отложил свое оборонительное оружие в сторону.

Мы ухитрились даже развлекаться. Оказалось, что в колонии существует и эта сторона жизни.

— Члены английской общины здесь тянутся друг к другу, — пояснил мне Сильвестер. — Естественно, мы наносим визиты и принимаем гостей.

И действительно, мы устроили званый обед и сами побывали у друзей, которые знали Сильвестера и его семью много лет.

Мне очень нравились развлечения такого рода, и пару раз, когда из-за ухудшения состояния здоровья Сильвестер не вставал с постели, по его настоянию, мы отправились в гости вдвоем с Адамом. Обычно беседы в гостях были очень живыми, они далеко не всегда касались любимых Сильвестером тем — китайского искусства, манер и обычаев, зато постоянно вращались вокруг жизни местного общества.

Я начинала втягиваться в такой образ жизни.

В один прекрасный день Лотти вошла ко мне в спальню. Выглядела она загадочно, а ее темные глаза сверкали.

— Великая леди, позвольте мне высказать просьбу, — попросила она.

— Что именно, Лотти?

— Одна Очень Великая леди просит вас посетить ее.

— Просит, чтобы я посетила ее? Кто же она, эта Великая леди?

Лотти кивнула, как бы отдавая почесть кому-то отсутствующему:

— Это Очень Великая леди. Вас просит посетить Чан Чолань.

— Почему она приглашает именно меня? Я ее не знаю.

Лицо Лотти сморщилось, как будто она готовилась заплакать.

— Великая леди должна пойти. Если нет. Чан Чолань потеряет свое лицо.

Я уже знала, что здесь, в этой стране, нет хуже перспективы, чем «потерять лицо». Поэтому я попросила Лотти рассказать чуть побольше о том, что это за леди.

— Очень Великая леди, — начала Лотти благоговейным тоном, — дочь мандарина. Очень, очень великая. Я жила у нее в доме, когда была еще девочкой. Я служила ей.

— А теперь ей хотелось бы увидеть меня?

— Она просила меня узнать, не снизойдет ли Великая леди до того, чтобы посетить ее жалкий дом? Если вы не придете, ее репутация будет подмочена.

— Тогда придется идти, — согласилась я. Лотти счастливо улыбнулась.

— Я служила у нее… Я служу у вас. Она увидит вас и скажет: «Надеюсь, вы довольны, как служит вам эта несчастная, которая когда-то служила мне?»

— А я отвечу, что просто обожаю тебя и уж никак не считаю несчастной.

Лотти вздернула плечи вверх и хихикнула. Эта ее привычка кое у кого могла бы вызвать раздражение, потому что это в равной мере могло означать ее разочарование, печаль и радость — и поди догадайся что она хочет выразить в данный момент. Лично же я считала ее эту ужимку очаровательной.

Настал назначенный день, и мы отправились в дом Чан Чолань.

Я удивилась, когда узнала, что рикша не понадобится. Оказалось, что дом, куда я направилась, был совсем рядом с нашим. Он не был мною замечен, потому что прятался за высокой стеной. Выходило, что Чан Чолань — одна из наших ближайших соседок.

Джейсон остался на попечении Линг Фу. Когда мы с Лотти подошли к дому, ворота открыл слуга-китаец, и мы оказались во дворе. Лужайка перед домом была почти такой же, как и наша собственная. Были и похожие на наши миниатюрные деревца и бамбуковый мостик. А над самой травой распростерло свои ветки невысокое, но очень густое дерево, называвшееся индийской смоковницей.

Я была просто поражена при виде дома, как две капли воды похожего на наш Дом тысячи светильников. Правда, было одно исключение — здесь светильников не было вообще.

Под дуновением ветерка тоненько зазвенели колокольчики, как бы предупреждая, что мы уже прибыли.

Человек в черных брюках и тунике, обшитой тесьмой, появился совершенно неожиданно. Он был в конической шляпе, из-под которой высовывалась косичка. Человек отвесил нам поклон, затем хлопнул в ладоши. Лотти последовала за ним в дом, шествие замыкала я. Преодолев две ступеньки, мы прошли несколько шагов по мраморной площадке. Дверь растворилась, и мы шагнули внутрь.

Прозвучал гонг, и еще два китайца, для меня абсолютно не отличимые от того первого, приблизились к нам и поклонились.

Они показали знаками, чтобы мы следовали за ними.

В доме было мрачновато и поразительно тихо. То же самое тревожное предчувствие охватило меня, как в тот день, когда я впервые вошла в Дом тысячи светильников.

Мы оказались в холле, у подножия лестницы, с каждой стороны ее стоял китайский дракон; стены были покрыты набивным шелком. Я без всякого напряжения поняла, что на этих стенах в маленьких картинках на шелковом поле показана целая история восхождения и заката одной из династий.

Я не могла преодолеть выработавшуюся у меня потребность оценить стоимость того, что видела, так как давно уже превратилась в коллекционера. Более внимательно рассмотрев это произведение подлинного искусства, я подумала, что было бы хорошо пригласить сюда Адама и сверить наши оценки.

Лотти подала мне сигнал следовать за слугой.

Он отодвинул занавес, и мы оказались в другой комнате. Здесь стены также были затянуты шелком и разрисованы многочисленными сюжетами. Яркие китайские коврики устилали пол. В этой комнате практически не было мебели, если не считать низкого стола и нескольких высоких диванных подушек, которые мы дома именовали пуфами.

Мы остановились в ожидании хозяйки, и она не заставила себя ждать.

Я с огромным любопытством уставилась на Чан Чолань. Она была, без сомнения, красивой, но эта красота сильно отличалась от той свежей, натуральной, которую я так ценила у Лотти. Это была красота культивированная, сродни красоте орхидеи, выращенной в оранжерее, а я всегда предпочитала прелесть полевого цветка.