Утром шел дождь — мерзкий, осенний. Все трое знали, что это ненадолго, но на душе все равно было погано, казалось, что морось никогда не кончится. Сашка и оба парня сидели, скорчившись, на полустанке, ожидая пригородного поезда который должен был прийти через час.

Они выехали в область — в молодежный лагерь — через полчаса после отъезда колькиного отца. И сошли на пятой остановке, оставив в вагоне собранные вещи. в соседнем вагоне ехал один из ЮКов, Олег Федорцев, молчаливый и надежный парнишка. Он тут же переместился к вещам и должен был, сойдя еще через остановку, добраться до Изжевина автобусом и спрятать вещи в «штабе» у Гридневых. А сами Федька, Макс и Саша — дождаться обратного поезда, сесть на него, проехать в обратную сторону через Изжевино, еще три остановки — и сойти на 567-м километре, на самой границе Баклашовского леса. Туда позавчера ездил Гриднев-старший…

Вчера это было интересно и увлекательно. Но сейчас интерес забивался недосыпом, ознобом и плохим настроением. В такие минуты все кажется ненужным, тошным и заведомо обреченным на неудачи — и лучше помолчать, чтобы не натворить глупостей и гадостей друзьям. И не услышать их в ответ… Кроме того, от волнения и раннего подъема никто толком не поел — и сейчас голод начинал постепенно до них добираться.

"Может, мы зря все это? — Федька тоскливо смотрел, как дождь то совсем утихает, то расходится ливень. — Куда мы лезем? — он вдруг представил себя в колонии и передернул плечами: это было даже страшнее, чем думать о смерти. Точнее — смерти Федька себе не представлял вообще… — Домой бы…"

Неподалеку прошли, ведя рядом велосипеды, трое рабочих-дорожников в оранжевых жилетах поверх армейских курток с натянутыми капюшонами

— Когда же день начнется? — уныло спросила Саша и передернула вниз рукава ветровки. — Федь, что там про день-то?

— сказал Федька, разглядывая носки кроссовок,

Толкование руны «дэг» — «день» — из Древнеанглийской рунической поэмы"… — и Федька вздохнул.

— Смотрите, — сказал до сих пор непроницаемо молчавший Макс и указал подбородком в небо. Саша и Федька подняли головы и увидели, как в центре неба появился пронзительно-голубой пятачок. Он как будто раскручивался — сразу во все стороны, становясь все шире, расталкивая тучи, так быстро, что это даже пугало: казалось, чей-то глаз решил взглянуть на землю и все шире распахивается. Дождь прекратился — и через пять минут, не больше, небо было чистым, неистово сияло солнце и вокруг поднимался пар. — А вон и поезд, — Макс встал и потянулся.

На путях в самом деле показалась выкрашенная в малиновый цвет «голова» пригородного состава. Саша сказала с усмешкой:

— я когда была маленькой, мне вот такие составы всегда живыми казались. Как будто дракон из-за горизонта выползает…

— Тормози! — закричал Федька, вытягивая руку шлагбаумом.

Его друзья засмеялись…

…Несмотря на непрезентабельное название, 567-й километр был довольно оживленным местом. Тут железную дорогу пересекала автотрасса российского значения с литерой А(1.) и возник культурный оазис с шашлычной, бензозаправкой и подобием гостиницы. Но автострада вела в обход лесов. От нее тонкой ниточкой отходила под уклон и ныряла в лес грунтовка — она вела к Острожке, одной из немногих уцелевший в Баклашовских лесах деревень. В другую сторону уводила пешеходная тропка, протоптанная любителями отдыха на природе, как правило, не забиравшимся в лес дальше трех-пяти километров.

Тут дождя, судя по всему, и не было. Кроме друзей на остановке сошла бабулька с сумкой, тут же резво хлопнувшаяся в ожидавшую ее телегу — флегматичный дед ожил, с громкой лихой тирадой вытянул вдоль хребта дремавшую лошадь — и экипаж исчез в лесу довольно скоро.

— Приехали, — вздохнул Макс. — Пошли поедим, что ли? Вон шашлыки жарятся.

— Стоит ли? — усомнилась Саша. — А если будут расспрашивать?

Они не стали спорить, уставились на Федьку. Тот махнул рукой:

— Пошли поедим. Никто нас тут искать не будет.

Шашлычник — кавказец — похожий своей философской неподвижностью не вышеупомянутого деда, тоже ожил при виде посетителей и поинтересовался:

— Шашилик, чито ищо, а?

— Три шашлыка и попить что-нибудь, — заказал Федька. Шашлычник осведомился:

— Пэпси, да? Новое поколение выбирает, э?

— Пусть выбирает, а нам дайте кофе, если есть, — Федька посмотрел на друзей, те закивали. Грузин оскорбился:

— Висо есть, да?! Колбаса кружочками есть, э?

— Какая колбаса кружочками? — удивился Федька искренне. Грузин пару секунд что-то соображал, потом прилег животом на прилавок и «секретным» шепотом сказал:

— Э, да? Пыриэзжают люди — атдыхать. Богатыи и глупыи. Напиются плохой фирменный водка и давай-давай как в Европе. Колбаса хороший, дамашний, хороший дедушка из Острожка продает, дешево продает, вкусный колбаса, да? Ее есть-а! — и грузин поцеловал сложенный в щепоть пальцы. — А эти, — он покривился: — "Э, нарежь нам, как в Европе — кружочками — и на былюдо кырасиво палажи, да?!" Шэни дэда, совсем дураки, да? — он сплюнул.

— если тебе тут дураки, — сердито сказал Федька, сузив глаза, — то чего ты со своих гор спустился… да? Э?

1. Все больше трассы автодорог имеют номера, состоящие из цифры и перед ней — буквы. А,М,Р — дороги российского значния, Е — общееврроопейского. Это обозначено во всех атласах.

Грузин вспыхнул, ноздри смуглого тонкого носа раздулись, он выпрямился… но тут же угас и тихо сказал:

— Там война был, бичо… большой война был. Всем плохо стало. Мне дом сожгли. Абхаз пришел, казак пришел — сожгли… жену прикладом били, били, мне ребра ломали… Я пошел воевать, бичо. Нам говорили — воевать будет, потом хорошо жить будем. Врали. Никто хорошо жить не стал… — он сгорбился и вздохнул: — Садись. Я подам, да? Кылиент всегда прав…

…Ели молча. Хозяин тоже молчал. шашлык был вкусный, но Федька жевал почти через силу. и когда все встали, сказал:

— Давайте, идите, я расплачусь и догоню, — и подошел к стойке. — Спасибо, — сказал мальчишка, протягивая деньги. — И еще… — он помедлил, взглянул прямо в глаза шашлычнику. — Простите меня.

Непримиримые глаза грузина стали удивленными, он моргнул и вдруг улыбнулся:

— Э, да?! Чито там… Э, погоди! — он вдруг словно бы что-то вспомнил, почти бегом ушел в домик и вернулся, улыбаясь и неся в руке длинную колбасу в оплетке. — Вот, держи бичо. Есть будете, будете меня хорошо вспоминать, только… — он подмигнул, — кыружочками не режьте, да? Ее кусать надо, тогда вкусно, а резать — э!.. — он презрительно поморщился.

Федька засмеялся. И взял колбасу…

Следы отцовской «нивы» еще сохранились на голой земле кое-где, и Федька подумал, что отец сейчас уже гонит свой «камаз» далеко от дома, шутит с напарником, дядей Костей и делает вид, что все, как всегда. Он потряс головой и встретился взглядом с глазами Макса — не насмешливыми, а понимающими. Улыбнулся:

— Ладно-ладно, не читай мои мысли… Саш, нашла?

— Вот он, дуб, — уверенно сказала девчонка, качая могучие ветки наклонно растущего гиганта. Собственно, с тем же успехом можно было бы раскачивать опору Останкинской телебашни — ветка была с Сашу толщиной. — И подвернутый он тут один, так?

Когда-то — лет триста назад — то ли буря, то ли человеческие руки наполовину вывернули из почвы корни тогда еще молодого дубка. Он не погиб, так и рос, а корни, утолщаясь, образовали переплетенные аркаи, заросшие мхом и высокой травой. Макс, встав на четвереньки, наполовину исчез в этой каше, повозился, подергивая ногами и мягким местом (Саша фыркнула и сделала вид, что примеривается отвесить пинок) — и с натугой извлек один за другим три рюкзака и свертки.