Маленький Гоффредо был в восторге. Едва услышав новость, он поспешил к Лукреции поделиться радостью.

— Я тоже, сестра, я тоже скоро буду женат. Разве это не великая новость? Я поеду в Неаполь и женюсь на принцессе.

Лукреция обняла его и пожелала счастья, маленький мальчик побежал по комнате, потом закружился в танце с воображаемой невестой, словно участвуя в церемонии, которую он наблюдал на свадьбе своей сестры.

К Лукреции зашли Чезаре и Джованни, и мальчик подбежал к ним, чтобы сообщить новость. Девушка знала, что братья уже обо всем слышали. Она поняла это по мрачному лицу Чезаре. Ему снова напоминали о том, что он единственный, кто остался неженат.

— Какой жених из тебя получится! — воскликнул Джованни. — Одиннадцатилетний жених шестнадцатилетней невесты, которая, если верить слухам… впрочем, неважно. Твоя Санчия — красавица, она необыкновенно красива, братец, так что если кто увидит ее, никогда не сможет забыть. И что бы она ни сделала, ей простят все.

Гоффредо принялся расхаживать по комнате на носочках, чтобы казаться выше ростом. Неожиданно он остановился, в глазах его застыл вопрос; потом он посмотрел на Чезаре.

— Все довольны, — сказал мальчик, — кроме его светлости брата.

— Ты знаешь, почему он недоволен? — спросил Джованни. — Потому что как служитель церкви он не может иметь невесту и жениться.

Мальчик задумался и шагнул к Чезаре.

— Если вы хотите иметь невесту, — сказал он, — я отдам вам свою. Мне не доставит никакого удовольствия обладать ею, если это доставит вам огорчение.

Чезаре смотрел на Гоффредо ярко блестящими глазами. До этого момента он не знал, как сильно мальчик восхищается им. Стоявший перед ними малыш ясно давал понять, что считает Чезаре самым чудесным человеком в мире. И, видя Лукрецию и своего младшего брата, искренне восхищавшихся им, Чезаре почувствовал себя счастливым.

Он не обращал внимания на насмешки Джованни. Он торжествовал свою победу в их соперничестве, потому что решил, что однажды Джованни заплатит за каждое оскорбление, равно как и любой мужчина и любая женщина.

— Ты хороший мальчик, Гоффредо, — сказал он.

— Чезаре, ты веришь, что я твой настоящий брат, да?

Чезаре обнял мальчика и уверил его, что, конечно же, верит. Лукреция, наблюдавшая за братом, видела, как с его лица улетучились злоба и суровость. Когда он такой, думала она, он бесспорно самый красивый юноша на свете.

Лукреция страстно желала мира между братьями. Сейчас они были все вместе, и Чезаре восхитили безыскусные слова мальчика. Если только Джованни присоединится к их счастливому кружку, они смогут покончить с соперничеством и будут жить, как она мечтает, в полном согласии друг с другом.

— Я сыграю свадебные песни на своей лютне, и мы все вместе споем, — предложила она. — Представим себе, что мы на свадьбе Гоффредо.

Она хлопнула в ладоши, и раб принес ей лютню, после чего она уселась на подушки. Волосы падали ей на плечи. Ее пальцы коснулись лютни, и Лукреция запела.

Гоффредо встал позади нее и, положив руки ей на плечи, подпевал.

Братья смотрели на них, слушая песню. На короткое время между ними воцарился мир.

По случаю официальной помолвки Гоффредо и Санчии Арагонской в Ватикане царило невероятное веселье. Гости, в том числе Федерико, князь Арматурский и дядя невесты, собрались в апартаментах папы. Событие отпраздновали в присутствии Александра с соблюдением всех свадебных обрядов.

Все много смеялись, потому что маленький Гоффредо выглядел ужасно нелепо радом с князем, который занял место невесты. Скоро посыпались скабрезные замечания, присутствовавших не сдерживало то, что радом сидит папа — он смеялся шуткам сильнее и искреннее, чем другие, и даже иногда прибавлял кое-что сам.

Ничего больше Александр так не любил, как то, что он называл хорошей шуткой, но под словом» хорошая» он подразумевал «непристойная». Федерико, видя, что он оказался в центре внимания и что все шутки метят в него, выказал актерские способности — стал развлекать компанию, изображая отчаянно кокетничавшую невесту, хлопал ресницами и делал непристойные жесты, и все веселье в Ватикане больше походило на маскарад, чем на торжественную церемонию.

Федерико продолжал разыгрывать свою роль на празднествах и балах, которые последовали за обручением. Казалось, от этой шутки никто никогда не устанет. Стало еще веселее, когда одному из свиты Федерико удалось выбрать удобный момент и шепнуть папе, что он получил бы большее удовольствие, если бы видел Санчию.

— Как это? — Я слышал, что она красавица.

— Она настолько красива, святейшество, что другие кажутся радом с ней некрасивыми. Но наш князь ведет себя как застенчивая девственница. Никакой застенчивости нет в мадонне Санчии… и никакой девственности. У нее тьма любовников.

Глаза папы блеснули.

— Это делает шутку еще забавнее, — сказал он. Он позвал к себе Чезаре и Джованни. — Вы слышали, сыновья мои? Вы слышали, что говорят о нашей скромнице-невесте?

Братья от души посмеялись над шуткой.

— Очень жаль, что Гоффредо едет в Неаполь, а не Санчия предстанет перед нами здесь.

— Ну а если вы приударите за ней, бедняжке Гоффредо мало что останется, дети мои.

— Мы станем соперниками, ухаживая за дамой, — пошутил Чезаре.

— Вот уж действительно интересно получается! — сказал папа. — А может, она такая любезная, что согласится быть женой трех братьев?

— И возможно, еще и их отца, — добавил Джованни.

Эти слова невероятно рассмешили Александра, и его глаза с любовью обратились на Джованни.

Чезаре решил, что если когда-нибудь Санчия приедет в Рим, она станет его любовницей раньше, чем брата.

Глаза его превратились в щелки, и он резко произнес:

— Значит, Гоффредо должен жениться. Сам я вынужден отказаться от подобного удовольствия. Странно, что Гоффредо станет женатым раньше тебя, брат.

Глаза Джованни блеснули гневом. Он мгновенно понял, что имел в виду Чезаре.

Александр опечалился. Он повернулся к сыну:

— Увы, — сказал он, — вскоре ты должен возвращаться в Испанию, чтобы жениться, мой дорогой мальчик.

— Моя женитьба подождет, — угрюмо ответил Джованни.

— Нет, сын мой, время не ждет. Я буду рад услышать, что твоя жена — мать здорового мальчика.

— В свое время… В свое время, — кратко сказал Джованни.

Но Чезаре улыбался. Александр поджал губы так, что они превратились в узкую полоску. Когда дело касалось честолюбия папы, он умея быть твердым, и так же, как Чезаре принужден служить церкви, так и Джованни против собственной воли поедет к своей испанской жене.

Это показалось Чезаре даже более приятной шуткой, нежели пародия Федерико на Санчию. Когда-то он стремился оказаться на месте Джованни, чтобы поехать в Испанию, стать герцогом и получить различные милости; его заставили забыть мечтания и стать священником. Теперь Джованни больше всего на свете хочет остаться в Риме, но его принудят уехать, это так же очевидно, как то, что Чезаре заставили принять сан.

Он невольно улыбнулся, видя нахмуренные лица отца и брата.

Джованни был зол. Жизнь в Риме больше импонировала ему, чем образ жизни испанцев. В Испании знать была скована рамками этикета;

Джованни совсем не тянуло ухаживать за бледнолицей невестой Марией Энрике, которая досталась ему от покойного брата. Правда, Мария приходилась кузиной испанскому королю, и этот брак даст ее мужу возможность породниться с испанским королевским домом и получить поддержку и защиту самого короля. Но какое дело до всего этого Джованни? Он хочет остаться в Риме, который считал своим домом.

Он предпочитал, чтобы его считали законным сыном папы, чем после женитьбы стать кузеном короля Испании. Джованни очень тосковал по родине вдали от нее. Он представлял, как едет верхом по улицам Рима, и хотя на многие вещи смотрел не без цинизма, слезы наворачивались ему на глаза, когда вспоминал о Порта дель Пополо или Пьяцца Венеция во время карнавальной недели. В Испании не было ничего подобного — по сравнению с живыми, веселыми итальянцами испанцы казались людьми меланхоличными.