– Присаживайтесь, Кларков, разговор у нас будет долгий и, предполагаю, сложный.

Виктор непроизвольно заулыбался, ему трудно было представить себе тему, которую он мог бы долго и сложно обсуждать с Коневым. До сих пор беседы между ними неизбежно затихали на пятой-шестой фразе, поскольку не вызывали интереса ни одной из сторон.

– Вчера я ознакомился с вашим последним статистическим отчетом, у меня появились вопросы. Почему здесь 79? Должно же быть 83!

Виктор давно дал себе слово не волноваться по пустякам, сдержался он и на этот раз, молча достал спорную ведомость и указал на нужное место. Число 83 было исправлено на 79 рукой самого Конева, о чем имелась заверенная подписями пометка.

Конев замолчал, он терпеть не мог возражений, поскольку не любил импровизации при разборках с сотрудниками. Его рот ритмично открывался и закрывался словно у большой рыбы, волей судеб выброшенной штормом на берег.

– Вы так долго работаете в нашем коллективе, испытательный срок давно закончился, но понять специфику нашей работы вы так и не смогли.

– Какую специфику? У вас нет никакой специфики.

– Как это?

– Специфика появится, если вы начнете подсчитывать деньги в юанях, а цифры станете использовать римские. Но это же не так. Денежные поступления у вас в отчетности проходят в рублях.

Конев снова тяжело задышал, сходство с дохлой рыбиной усилилось.

– Вы, Кларков, человек в нашем учреждении новый, попали к нам случайно, когда лишились работы в своем научно-исследовательском институте. А наши сотрудники пришли к страхованию осознанно, накрепко связав всю свою жизнь с конкретным родом человеческой деятельности. Вы вполне можете найти себе другую работу, а они ничего больше делать не умеют. Не могу умолчать также о том, что не в пример вам, они несут на своих плечах огромный объем работы. У них от непосильного труда буквально головы раскалываются!

– Попробуйте выдавать им анальгин, – нашелся Виктор.

– Все, хватит, – провозгласил Конев, – наш разговор зашел в тупик. Не вижу причин продолжать его. Мы не понимаем друг друга и, ко всему прочему, я не нахожу с вашей стороны осознанного стремления стать полноправным членом нашего коллектива.

– Но с работой я справляюсь!

– Этого не достаточно. Но не будем ссориться. Быстренько напишите заявление по собственному желанию, расстанемся по-хорошему, а?

– А если…

– Уволю по статье.

– Я смогу восстановиться через суд.

– А зачем вам это надо?

– Логично.

– Значит, мы договорились? Получите хорошее выходное пособие. Отдохнете пару месяцев. Честно говоря, я вам немного завидую. Работаешь, работаешь, а когда удастся уйти в отпуск, не знаешь… А вы уже завтра сможете вдохнуть воздух свободы.

Спорить было глупо. Виктор написал заявление, собрал вещи и уже через полчаса после столь необычно долгой беседы с начальником оказался на улице. Едва за ним захлопнулась дверь, Конев повел себя странно. Он кинулся к телефону и, с трудом поборов охвативший его страх, набрал заветный номер.

– Ваше приказание выполнено. Кларков уволился. Сам. Больше ноги его у нас не будет. Благодарю. Готов к выполнению нового задания.

Не часто за последние три года Виктору удавалось попасть домой в то время суток, которое принято называть рабочим. И он удивился чувству дискомфорта, охватившего каждую клеточку его тела. Нет, не прошли бесследно годы, проведенные в штате различных режимных контор, где борьба за трудовую дисциплину всегда была важным элементом повседневной жизни. И вот теперь его организм настойчиво требовал, чтобы в будние дни в светлое время суток научный сотрудник Кларков находился в казенном помещении и был приставлен к выполнению государственных обязанностей. Бороться с этой привычкой было крайне сложно. Снова стать работоспособным человеком, готовым что-то делать, не рассчитывая при этом на денежное вознаграждение, можно было только одним способом – предаваться неге, безделью и разгильдяйству, по крайней мере, не менее полугода, как следует отоспаться и выбросить из головы слово "надо".

А пока, несмотря на то, что больше всего на свете Виктор любил свой дом, он чувствовал себя не в своей тарелке.

Надо было себя чем-то занять. Он сварил кофе. Включил телевизор. Выпил кофе, стараясь делать маленькие глотки. Кто-то сказал, что так можно лучше почувствовать аромат напитка. Чушь. Не подтвердилось. Выключил телевизор. Улегся на диване и стал думать.

Неожиданное увольнение, кроме явной потери стабильного финансового положения, принесло и надежды, можно было рассчитывать, что отныне ему удастся больше времени уделять работе над нуль-транспортировкой. Но в голове вертелось – "волшебник, волшебник, волшебник…"

Виктор не сдержался и громко расхохотался. "Вот тебе и волшебник – вылетел с работы, сам себя не защитил"! Впрочем, что-то подсказывало ему, что нуль-транспортировка и волшебство обязательно должны быть связаны. Более того, создавалось впечатление, что история с потерей работы – подсказка, неминуемо приводящая к реализации. Надо было только понять, в чем она состоит.

Легче всего было двигаться от термина "волшебник". Давно пора было понять, какой смысл вкладывают в него разные люди, после этого можно будет перейти к установлению, какое отношение к этому понятию имеет он.

Квартира Виктора давно представляла из себя некое подобие книгохранилища, нельзя сказать, что книг было огромное количество, но и жилплощадь была не слишком велика. Книги лежали везде, создавая не только впечатление бесконечного интеллектуального поиска, но и ощущение запущенности и беспорядка. Каждый раз, когда Виктору требовалось отыскать нужную книгу, он вспоминал о том, что уже неоднократно обещал себе прибраться и расставить их по местам. Но… руки не доходили. А, может быть, просто было лень.

Виктор прошелся по комнате, листая попадающиеся на глаза книги. Из энциклопедического словаря он выяснил, что волшебство тождественно магии и определяется как "…обряды, связанные с верой в сверхъестественную способность человека воздействовать на людей и явления природы…"

Он зарычал от злобы. Официальное знание в очередной раз огрызнулось явной бессмыслицей – любой, даже начинающий, поэт способен воздействовать своими произведениями на внутренний мир людей, а ученый – на явления природы, пусть и не на все пока, и объяснить это естественными причинами часто бывает чрезвычайно трудно, нужно быть очень умным.

Виктор с раздражением швырнул словарь на верхнюю полку шкафа и, мгновение спустя, был атакован книжным потоком, рухнувшим оттуда. В первой попавшейся книге – это оказался "Философский словарь", он обнаружил вполне разумное и функциональное определение: "магия (она же волшебство) есть прямое исполнение желаний без осуществления целенаправленных действий". Это уже было ближе к делу. Философское определение показалось ему конкретным и наглядным. По крайней мере, стало понятно, как следует изучать это явление. Достаточно зафиксировать исполненные желания, выделить те из них, что не потребовали особых усилий, и… Что дальше? За разъяснениями он решил обратиться к подруге.

Не без труда отыскав нужный номер, Виктор позвонил.

– Послушай, Айрис, что ты имела в виду, когда сказала, что я – волшебник?

– Ничего подобного я и не говорила.

– Ну как же не говорила – говорила.

– Нет, не помню, как я могла такое сказать!

…

(Пропущено пять минут разговора).

– Вспомни, пожалуйста, ты сказала…

– Нет, ничего я не говорила.

– Может быть, ты намекала на то, что я бережно отношусь к своим желаниям? Я действительно не люблю отказывать себе по пустякам. Но достаточно ли этого для того, чтобы считаться волшебником?

– Желания? Какие желания?

– Волшебство связано с исполнением желаний, это знают все дети, поскольку так написано в сказках. Постой, может быть разгадка как раз в этом – ты обратила внимание, что я, как правило, добиваюсь поставленной цели, и сделала вывод – что достигаю я этого не всегда рациональными способами?