Виктор больше не сомневался – мир, о котором он привык думать, как о месте, где протекает его жизнь – всего лишь глупая, неудачная шутка. Настолько не по-человечески и абсурдно все вокруг него устроено. Словно враги вкололи ему галлюциноген, и он отбыл в страну кошмаров, где вынужден влачить свои дни в тревоге и сомнениях. Не может быть, чтобы жизнь ограничивалась этим страшным местом. Не может быть, чтобы его стремление к чему-то большему, чем простое добывание пищи, было на веки вечные обречено встречать отпор и поношение. Это неправильно… Это ненормально. Виктору страстно захотелось обрести мир, где бы он смог почувствовать себя человеком.

Он понял, что ниточка, связывающая его с пресловутой Главной реальностью, стала исчезающе тонкой… Даже не страх, неподвластный самоконтролю ужас охватил его. Виктору стало понятно, что милая его сердцу реализация нуль-транспортировки – это ни что иное, как вычеркивание себя из привычной жизни, из сложной системы очевидных связей, которую принято называть бесконечной Вселенной, переход к новому существованию, непонятному, неподвластному устоявшимся причинно-следственным связям.

Реализовать – значит, покончить счеты с тем, что принято считать жизнью. Получается, что это вульгарное самоубийство? Или все же возрождение на более высоком уровне сознания? Виктор не сомневался в последнем, но полностью подавить природный страх, неизбежный при попытке отказаться от жизни в Главной реальности, ему не удалось. Это было сильнее него. И через этот страх необходимо было переступить.

Самое удивительное, что Виктор точно знал – отныне ничто не может помешать ему завершить работу, и успех будет определяться только его личным желанием. Как только он захочет порвать с привычным миром – сделать это не составит труда. В любой момент. Раз – и все! А может, это произойдет и само собой, без команды…

Его размышления были прерваны телефонным звонком. Виктор не хотел брать трубку, и все же, здраво рассудив, что свое уже отбоялся на сто лет вперед, заставил себя ответить. Он почему-то, по обыкновению, ждал чего-то неприятного, но услышав знакомый голос, с облегчением перевел дух – это был Фимка. Надо полагать, тот решил поделиться красотою очередного парадокса.

– Прости, что отрываю тебя от дел, мне нужно, чтобы ты подтвердил одну мою догадку.

– Как хорошо, что ты позвонил! – растроганно произнес Виктор. – Мне сейчас просто позарез нужно потолковать с человеком, обладающим даром вывернуть наизнанку самую привычную мысль.

– Благодарен за столь высокую оценку моих скромных способностей. Польщен. Но вряд ли могу соответствовать. К тому же, я уничтожен, потерпел сокрушительное поражение. Мой мозг оказался не способным разобраться с простейшей задачей…

– Какой же? – спросил Виктор.

– Сейчас я занимаюсь фразой "отсюда – в вечность". К моему ужасу, выяснилось, что я совсем не понимаю: это художественный образ или основополагающий закон Вселенной? И что такое вечность? Моего ума не хватает, вечность в него не помещается. Решил обратиться к тебе за помощью, ты должен знать, иначе как бы ты занимался своей нуль-транспортировкой!

– Правильно сделал, что позвонил. Кое-что я могу рассказать. Побывал сегодня на писательской тусовке, а там один умный человек стал утверждать, что времени нет. Привел убедительные доводы. Если мы согласимся с его утверждением, выясняется, что тогда нет и скорости перемещения, а следовательно и самого пространства. Потому что лишив перемещение качества скорости и продолжительности, мы добиваемся главного – оно происходит мгновенно. Что и требовалось доказать. Думаю, что мир, лишенный протяженности в пространстве и времени, и определяет понятие вечности.

– Но нуль-транспортировка…

– Да. Приходится признать, что это и есть приобщение к вечности.

– Я понял! Я многое понял! – обрадовался Фимка. – Теперь я смогу разделаться с этой загвоздкой и продвигаться дальше! Спасибо! Разреши и впредь обращаться к тебе за помощью?

Виктор засмеялся.

– Не могу ничего обещать. Может так случиться, что мы больше не увидимся.

– Подожди, – удивился Фимка. – Ты уезжаешь на пмж в Америку или намекаешь, что вот-вот реализуешь свою нуль-транспортировку? Но это же только слова! Ты решил посмеяться надо мной, да? Не хочешь ли ты сказать, что наша забавная игра в афоризмы имеет какое-то отношение к реальности? Наши рассуждения и притчи прекрасны, но стоит ли относиться к ним серьезней, чем они того заслуживают? Для меня они – законченные произведения искусства, своего рода разновидность поэзии. Слова подогнаны друг к другу, акценты расставлены, перестановки недопустимы. Для меня это музыка, ритм, экспрессия – к чему приплетать смысл? Я считаю, что законченные строки должны быть продекламированы для публики в филармонии в сопровождении камерного ансамбля. Я выступаю как первооткрыватель нового направления в современном искусстве. Твоя же попытка приписать нашим рассуждениям некий смысл – есть попытка осквернить произведения искусства, лишить их изящества. Ты, Виктор, цивилизованный варвар!

– Не понял.

– Само по себе предположение, что работа над законченными рассуждениями может быть продолжена, опускает их до ранга черновиков. В урну их! В урну! Это ужасно. Стал бы ты дописывать стихотворения Пушкина? Кощунственная мысль!

Виктор почесал затылок. Принять Фимкину логику он не мог.

– Я убедил тебя? – продолжал Фимка. – Теории мы с тобой выдвигали богатырские, это так, но не вздумай принимать их слишком близко к сердцу – поверить, что несмотря на все их очарование в них содержится что-то большее, чем просто красивые слова, просто невозможно.

– Я вовсе не хотел тебя обидеть, Фимка. Мне захотелось попрощаться с тобой. На всякий случай.

Фимка замолчал, а потом радостно вскричал:

– Я понял! Ты так шутишь! Прости, у меня всегда были проблемы с чувством юмора – мне надо говорить, когда можно смеяться. Не хочу тебя поучать, но твой юмор иногда становится совершенно невозможным. Во всем должна быть мера. До свидания, понял, до свидания. И ни слова о прощании!

Виктор был сражен наповал. Дело оказалось даже хуже, чем можно было предположить. Он подозревал, что его стремления и жизненные принципы непонятны и чужды окружающим, но от Фимки такого цинизма не ожидал. Фимка отрицал возможность познания мира, для него жажда познания была всего лишь барской прихотью, развлечением праздного, нетрудового ума. Нет, еще хуже – актом мифотворчества. Элементом дизайна удобной и сытой жизни, что-то вроде правильно, по науке, развешенных на стенах картинок. Красиво, создает настроение, но не более того… Не исключено, что он и прав. Только для Виктора такая жизнь была хуже смерти. Зачем тогда жить?

Бессмысленная трепотня и прежде задевала Виктора сильнее, чем того заслуживала. Но Фимка, походя, не обращая внимания на реакцию друга, попытался зачеркнуть жизни тысяч и тысяч людей, для которых исследования Мира были смыслом существования. Так уж у нас повелось – ради красного словца не пожалеют ни мать, ни отца, мели Емеля, твоя неделя. Виктору это не понравилось. Фимка перешел невидимую черту, где следовало бы остановиться… Теперь он, даже если останется в Главной реальности, болтать с Фимкой, как раньше, уже не сможет.

Опять зазвонил телефон.

– Алло, – ответил Виктор, его голос был излишне суров (а как еще может отвечать человек, только что потеряв верного друга?), но это была ошибка, потому что звонила Ксения.

– Ты дома. Почему злой? Тебе не хочется со мной разговаривать?

– Нет, нет, я рад, что ты позвонила.

– По твоему голосу это не скажешь…

– Да, я не слишком приветливо произнес это слово – алло. Но я еще не слышал твоего голоса, а следовательно, не знал, что звонишь именно ты. Я думал о неприятных вещах и потому был огорчен. Все очень просто… А теперь, когда ситуация прояснилась – моя озабоченность улетучилась, и я снова в норме, правда?