А у капитана Бондаря гудела голова. С утра 22 апреля ему было худо, очень худо. Хуже некуда.

Давно уже он не испытывал такого сильного похмелья. Сильного и продолжительного.

Бондарь отложил просмотренную папку вправо, прикидывая, которые сутки пылают столицы, горят трубы и пересыхает глотка, обильно смоченная накануне вечером. Точно вычислить не удавалось, но даже приблизительный подсчет давал обескураживающий результат. Не больше трех, но и не меньше двух недель… С того самого дня, когда стало окончательно ясно, что живая оперативная работа капитану Бондарю больше не светит, а иной панацеи от тоски и одиночества не существует. Он превратился в заурядного кабинетного работника, самыми яркими впечатлениями для которого стали ежедневные поездки на метро. Утром – на работу, вечером – домой. В пустую холостяцкую берлогу, где найти себе занятие так же сложно, как в каюте затонувшей подлодки.

Спасите наши души, наш SOS все глуше, глуше…

Будь прокляты все эти медики! Что они понимают в психологии мужчины, дважды терявшего женщин, без которых жизнь не в радость? На чем строились их выводы, когда они выносили свой безапелляционный приговор: «к выполнению оперативных заданий временно не привлекать»? Начальство радо стараться, тут же отстранило Бондаря от важных дел, поручив ему править какие-то бредовые инструкции, составлять какие-то отчеты, рыться в архивных документах и перекладывать папки из одной стопки в другую, слева направо: с утра до вечера: из пустого в порожнее.

Оказывается, толочь воду в ступе – это теперь не просто маета, а научный метод психологической реабилитации! Тогда как насчет околачивания груш и полировки кошачьих яиц? Может, и такую практику завести на Лубянке, господа хорошие?

Тяжелейший стресс, приговаривал полковник Роднин, разводя руками, ничего поделать не могу, но, врачи говорят, время лечит. Заверения Бондаря в том, что потраченное впустую время вовсе не лечит, а калечит, ничего не меняли. Капитану не удавалось убедить начальника отдела в том, что как раз настоящая работа выведет его из ступора. Его даже близко не подпускали к серьезным делам. Не только на пушечный выстрел, но и на пистолетный.

Это продолжалось с февраля, когда Бондаря выписали из госпиталя. Выписали со сросшимися ребрами и ногой, с зарубцевавшимися ранами, с новехонькой розовой кожей на локтях и коленях. Он был абсолютно здоров, но ему было больно. Поделать с этим было ничего нельзя. Кожа-то новая, а душа – прежняя, выгоревшая изнутри. Сперва выгоревшая, а потом обледеневшая. До вечной мерзлоты.

Такая уж зима выдалась, будь она неладна. Снежная, беспощадно холодная. Зима, отнявшая у Бондаря Тамару.

Трагедия случилась на кавказской горе Фишт, где любимую женщину капитана облили на морозе водой, как поступали с патриотами фашисты во время Великой Отечественной. До сих пор не верилось, что подобное могло произойти в XXI веке. На фешенебельном горнолыжном курорте Лунная Поляна. В двадцати километрах от ближайшего отделения внутренних дел. Такое не укладывалось в голове, а потому Бондарь приказал себе: забыть!

К черту! Забыть и не оглядываться. Ничего не было. Ни родного лица, просвечивающегося сквозь толщу ледяной глыбы. Ни сатанинского смеха Леди Мортале. Ни безобразной рожи ее верного приспешника Юрасика. И головокружительного спуска по трассе бобслея тоже не было. И последующих удушающих кошмаров. И дула табельного пистолета, дважды приставлявшегося к виску в моменты, когда отчаяние становилось всепоглощающим, как разверзшаяся пропасть.

Все, сказал себе Бондарь, убирая пистолет с глаз долой, хватит. Точка. Прошлого не вернешь, зачеркнутого не исправишь. Будем жить дальше. Живет на свете такой капитан ФСБ Бондарь Евгений Николаевич, и есть у этого человека некий долг, который он обязан исполнять. Прямая, соединяющая эти две точки, зовется смыслом существования. Хотелось бы, конечно, чтобы смысла было побольше, но где его взять, коли судьба-злодейка отобрала все, что могла отобрать. На нет и суда нет.

Примерно через месяц после принятия решения Бондарь начал понимать, что надолго его не хватит, но не сдался. Являясь на работу, рвался в кабинет начальства, а прорвавшись, выкладывал на стол Роднина очередной рапорт с просьбой поручить ему любое из текущих дел. С точно таким же завидным постоянством Роднин рапорты отправлял в урну, после чего заводил с Бондарем душеспасительные беседы о необходимости прийти в себя, оправиться, подлечить нервы.

Однажды удача все же улыбнулась полуотставному капитану. По причине катастрофической загруженности личного состава отдела, его направили в Иркутск, где сотрудники Восточно-Сибирской оперативной таможни задержали при попытке незаконного вывоза из России ни много ни мало 27 тонн ядерных материалов. Точнее, 27 681 килограмм обогащенного урана, как протрубил на весь мир представитель пресс-службы Государственного таможенного комитета Российской Федерации.

Бондарь воспрянул духом. По всей вероятности, он вышел на самую скандальную и громкую сделку века, поскольку в ядерные реакторы подводной лодки загружалась только одна тонна обогащенного урана! Где же было похищено такое неимоверное количество опасного вещества? На одной из АЭС? На Новосибирском заводе химконцентратов по производству ядерного топлива?

Перспективное дело, возродившее Бондаря к жизни, его же и доконало, когда начало трещать по швам и рушиться, наподобие карточного домика. Вскоре выяснилось, что никто ничего не похищал и не пытался незаконно переправить через границу. Просто ангарский электролизный химический комбинат произвел изотопное обогащение партии казахстанского урана, отправил его обратно, а охреневшие от безнаказанности таможенники, увидевшие в накладных немалую стоимость груза, потребовали взятку. Ее не дали, тогда вагон был отцеплен от состава и началось откровенное вымогательство, сопровождающееся шантажом через прессу. Банальная история. Настолько типичная для России, что только диву даешься: каким образом умудряется держаться это расшатанное многолетними встрясками государственное образование. Последняя надежная опора осталась – спецслужбы. Вот и вся вертикаль власти, да и та с постоянными перекосами. На сколько ее хватит?

«А тебя на сколько?» – ехидно осведомился внутренний голос, которому, как всегда, было плевать на похмелье, мучающее Бондаря с утра.

Он встал, и в глазах зарябило от черных точек, будто по глади пруда прыснули головастики. Никаких головастиков или мошек, разумеется, не было. А были заметные мешки под глазами и порядком воспаленные веки. Бондарь убедился в этом, подойдя к зеркалу, из которого на него глянуло осунувшееся, плохо узнаваемое лицо. Рядом с уголками губ образовались горькие складки, насупленные брови упрямо отказывались принять какое-нибудь более нейтральное положение. Красавец, ничего не скажешь!

Бондарь укоризненно покачал головой. Отражение повторило это движение: мол, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Продолжай в том же духе и полюбуйся собой эдак через месяцок-другой, товарищ Бондарь. Две пачки сигарет в день и бутылка водки на сон грядущий? Убийственная смесь. Долго ли протянешь в таком режиме?

Вряд ли, вынужден был признать Бондарь. При таком образе жизни слететь с катушек можно очень скоро. Во всем виновата проклятая «Гусарская баллада», которую, как назло, крутят по телевидению чуть ли не каждый вечер. Стоит немного пощелкать пультом, и на тебе: бродит по экрану девица печального образа, напевая: «Лунные поляны, ночь, как день, светла».

А если человеку невмоготу слушать про лунные поляны? Если ночь для него как раз беспросветно темна? Прошлая ночь. Нынешняя. Завтрашняя.

Бондарь в последний раз посмотрел на свое отражение, мрачно отметил свежий бритвенный порез на подбородке и хотел уж было вернуться за стол, заваленный папками, когда тишину кабинета прорезал телефонный звонок. Громкий, отчетливый, требовательный. Звонок, оповещающий о том, что на связь выходит начальство.

Наконец-то о капитане Бондаре вспомнили. Неужели конец конторским будням?