Милли последовала за ней в шикарном платье из индийского шелка, но с недовольным лицом: она не склонна была разыгрывать служанку знатной дамы и непочтительно дёргала несчастные застежки.
- Здорово! - воскликнула Бланш, подойдя, на конец, к огромному трюмо в большой зале. Она не без труда уложила, как следует, длинный шлейф, выпрямилась и надменно вскинула голову.
- Жаль, бриллиантов на мне нет, - задумчиво выговорила она.
- А платье морщит в боках, - съязвила Милли.
- Ты должна говорить мне «Ваше величество».
- Ах, скажите, 'пожалуйста! какая королева!
- А что ж…
- Царица всей земли!
Бланш неожиданно изменилась в лице. - Может быть, и она начала с этого… - В ее голосе прозвучали нотки страха, немедленно же отразившегося в глазах Милли.
- Уйдем лучше отсюда, Би! - взмолилась она, срывая с себя дорогое шелковое платье.
- Брильянтов бы еще на шею, - упорствовала Бланш.
- О, Би! Зачем ты это? Нехорошо. Я говорила, что не надо. Это ты настояла.
На минуту сестры смолкли; потом одновременно вскрикнули: «Господи! что это?» и закрылись руками.
В раскрытое окно влетела ласточка, описала быстрый круг под потолком и снова улетела.
- Это всего только птичка какая-то, - успокоительно сказала Милли, но в голосе ее уже дрожали истерические нотки. - Ради Бога, уйдем отсюда, Бланш!
Переодевшись в собственные платья, сестры почувствовали, что они проголодались.
- Однако! Сколько времени мы здесь потратили даром! - удивлялась Бланш. Она не подумала о том, как много женщин тратят на то же. Занятие лучшую часть своей жизни.
- А ведь мы вышли поискать себе еды.
- Идем скорей, - сказала Милли: - Мне чего-то жутко здесь.
* * *
Усталые и голодные, сестры направились к Пиккадилли, а оттуда в Стрэнд. Всюду было то же: брошенные экипажи; изредка человеческие скелеты; зеленая травка, пробивающаяся сквозь камень, и всюду тишина и безмолвие. Но ничего съестного им не попадалось, хотя в подвалах и погребах домов, мимо которых они шли, может быть, и нашлось бы что-нибудь. Очевидно, все съестные припасы, лежавшие на виду; были и в Вест-Энде давно уже разграблены. Сестры опоздали.
На Трафальгар-Сквере Милли села на скамью и расплакалась. У нее мучительно ныли ноги. Бланш, не пытаясь утешить ее, села рядом, с широко раскрытыми глазами. Ее ум начинал работать. Она думала о том, что она будет делать дальше, и начинала: понимать, что в Лондоне им не прожить. Город совершенно пуст. Многие, конечно, умерли, но многие бежали в деревню. Очевидно, и им следует сделать то же.
Милли продолжала плакать, конвульсивно вздрагивая и всхлипывая.
- Да будет же, Милли! Пойдем лучше домой.
Милли вытерла глаза. - Я умираю с голоду! - пролепетала она.
- Я тоже. Потому я и говорю, что лучше нам пойти домой. Здесь нечего есть.
- Разве все умерли? .
- Не умерли, так уехали. И нам пора за ними. Милли оправилась, высморкалась и поправила шляпу, съехавшую на затылок. - Как это все ужасно, Би! не правда ли?
Бланш прикусила губы. - Ты чего охорашиваешься? Все равно, никто тебя не увидит.
- Ну, зачем ты это говоришь? И без того тошно. - Милли уже опять готова была расплакаться.
- Ну, ладно. Будет. Идем. - Бланш вскочила на ноги.
- Я не знаю, смогу ли я идти; у меня так ноги болят…
- Ну, что ж, хочешь, подожди автобуса - только долго ждать придется.
В нескольких шагах от них стояло три пустых таксомотора, но ни одной из девушек и в голову не пришло попробовать пустить их в ход. Да, если бы и пришло, они поспешили бы отогнать эту мысль, как нелепую.
- Пойдем низом, через Викторию, - предложила Бланш. - Это, пожалуй, будет ближе.
На площади Парламента они спугнули целую стаю грачей, которые за последние месяцы частью изменили свои навыки и, пользуясь обилием мясной пищи, стали питаться падалью.
- Вороны, - сказала Бланш. - Какая гадость!
- Хоть бы воды достать напиться! - жаловалась Милли.
- Ну, что ж, недалеко река. - И они направились к Вестминстерскому мосту.
В одном из огромных домов на набережной дверь была открыта.
- Слушай, Миль, ведь мы заходили только в магазин. Давай попробуем заглянуть в какой-нибудь дом. Может, там и найдется что-нибудь поесть.
- Я боюсь.
- Чего? В худшем случае, наткнемся на скелет - так ведь можно и уйти.
Милли вздрогнула. - Иди ты.
- Ну, нет. Одна я не пойду.
- Вот видишь.
- Так ведь вдвоем же не так страшно.
- Я ненавижу это.
- И я тоже. Но ведь есть-то надо. Я умираю с голоду. Идем.
Дом был богатый и роскошно меблированный, один из модных клубов. В швейцарской на полу валялся номер «Evening News» от 10 мая - должно быть, один из последних, вышедших в Лондоне с двумя чистыми страницами и единственным объявлением - о новом верном средстве против чумы. Остальные страницы были полны известий об опустошениях, вызванных чумой, но тон статей, все же, был успокоительный. Между строк читалось отчаянное упорство людей, наперекор всему не желавших отказаться от надежды.
Несколько минут девушки потратили на чтение газеты.
- Вот видишь! - торжествующе говорила Бланш.
В комнатах, как и следовало ожидать, никакой еды не оказалось. В кухне они нашли полный разгром: битую посуду, пустые бутылки, пустые жестянки из-под консервов, опрокинутый стол; всюду следы борьбы, но нигде никаких следов пищи. Если что и оставалось, оно было приедено крысами.
Но настойчивые сестры спустились в нижний этаж и были, наконец, вознаграждены. В нижней кухне на столе стояла целая батарея невскрытых консервов, и в одной жестянке торчала машинка для откупоривания. Очевидно, и здесь разыгралась одна из обычных трагедий…
Девушки поели, запили пивом, которого также оказался большой запас, и, подкрепившись, наполнили консервами целых две корзины. Но пива взяли только одну бутылку для матери, чтобы не тяжело было нести. Ведь им было еще далеко идти, и находке своей они не очень обрадовались: консервы им и так до смерти надоели.
Разыскивая корзины, они нашли единственную картофелину, оставленную крысами. Картофелина дала тонкий, длинный росток, длиной уже в несколько футов. Бледно-зеленый, почти бесцветный, он пролез под шкафом и через всю комнату тянулся к свету в окне.
- Странно! Как они быстро растут! - удивлялась Милли.
- Тоже тянется на простор - как и мы, - улыбнулась Бланш.
Обе девушки обрадовались, что на улице еще светило солнце. Так жутко было в этих покинутых, холодных домах, где трагически оборвалась и замерла жизнь и куда природа еще не нашла доступа. Жалкий побег картофеля, тянувшийся к свету, не найдет здесь, где пустить корней…
* * *
На обратном пути у сестер Гослинг было еще одно приключение. Проходя мимо здания Парламента, они вдруг решили зайти осмотреть его. Предложила Бланш. Милли, после слабого протеста, согласилась.
Препятствовать им было некому. Они обошли все залы, посидели в кресле Спикера, проникли и в святилище Верхней Палаты. - Увы! кому теперь были нужны все правила и уставы, весь сложный механизм создания новых законов? Воздух уже не потрясали жаркие споры, лукавые и язвительные реплики тех, для кого эти залы были ареной борьбы честолюбий. Чума все изменила. В три месяца исчезли все прежние цели, к которым могло стремиться человеческое честолюбие, исчезло самое представление об успехе и богатстве. Деньги, драгоценности, самоцветные каменья, все прежние ценности вдруг утратили цену и смысл, как и символ власти, лежавший в пыли на председательском столе в палате законодателей. Что за беда, если какая-нибудь сумасшедшая женщина ограбит все лавки ювелиров в Сити? Кто мог теперь запретить воровство или покарать за убийство? Уцелел один лишь закон и единая ценность - закон самосохранения, ценность - пища. И две полуобразованных девушки, случайно- попавшие сюда, могли сидеть на председательском месте и сами вырабатывать для себя законы.
