Поярков помог ему снять куртку и почувствовал, как дрожит «гость». Не то простудился в дороге — ночи хоть и весенние, но холодные, не то струхнул изрядно. Последнее вполне допустимо. Свет в окне не горел и дверь распахнулась внезапно. Тут напугаешься. Могла ведь быть засада.

В комнате «гость» немного пришел в себя, даже улыбнулся, правда не особенно весело. Вымученная была улыбка. Сказал:

— Можно чаю?… Или немножко водки.

Чаю не было. Какой чай в пять утра! Поярков достал из шкафа графинчик с перцовкой и налил в стакан.

— Спасибо!

«Гость» выпил одним махом и закашлялся. Крепкая оказалась перцовка.

— Можно, я усну теперь?

Поярков постелил японцу на диване: бросил байковое одеяло, вышитая подушечка там уже лежала.

— Трудно было? — спросил Поярков, когда «гость» лег и укутался одеялом.

— Очень. Но боги милостивы ко мне…

— Ну, теперь все позади. Спите!

— Вы оставляете меня? — с испугом спросил японец.

— Я должен дать телеграмму родственнику. Вы появились раньше времени и нарушили наш уговор. Теперь надо все менять…

— Здесь безопасно?

— Почти. В случае чего воспользуйтесь той дверью, она ведет во двор. Через калитку — на соседнюю улицу. У вас есть оружие?

— Нет.

— Это хорошо.

— Почему?

— В минуту опасности можно совершить непоправимую ошибку.

— Полковник учитывал это.

— Комуцубара?

Японец помялся, не зная, можно ли отвечать на такой прямой вопрос. Смолчать, однако, тоже не мог — это явилось бы подтверждением того, что оружие запретил брать Комуцубара, а начальник Сахалянской военной миссии никакого отношения к инструктированию не имел, он лишь переправлял «гостя» на левый берег. И вообще, ссылка на Комуцубару снижала значение всей акции.

— Янагита Гендзо! — важно произнес японец.

— Янагита — опытный и дальновидный офицер…

В сенях, одеваясь, Поярков осторожно проверил куртку «гостя». На оружие не наткнулся, но нащупал отстегнутый карман под левым рукавом и на самом дне запасную обойму для пистолета. Пистолет был вынут, должно быть, только что…

Ровно в семь вечера появился «родственник» Пояркова. Крепыш лет тридцати, широкоплечий, круглолицый, медлительный, вроде бы даже робкий. По первому впечатлению, во всяком случае, так могло показаться: осторожно открыл дверь, поклонился и снял шапку. Молча все. Молча прошел к столу, молча сел и лишь после того, как Поярков представил его «гостю», произнес первые слова:

— В Хабаровск, значит?

— В Хабаровск, — кивнул японец.

— Ну что ж, в Хабаровск так в Хабаровск…

И снова смолк. И в этом молчании, как и в его словах, нельзя было ничего понять: одобряет или не одобряет он желание «гостя» ехать в Хабаровск, доволен или не доволен своей ролью провожатого? Полное равнодушие.

— Успеем поужинать? — спросил Поярков.

— Само собой… Нам торопиться нечего.

— Как нечего? — удивился Поярков. — Поезд через полтора часа.

— А на что он, поезд… Зачем ехать-то?

К удивлению прибавилась и растерянность. Пояркову, конечно, ясна была задача «родственника» — оттянуть отъезд, но полный отказ от путешествия в Хабаровск в программу не входил. «Родственник» явно переигрывал. По предварительному уговору сопровождать офицера генерального штаба должен был племянник из Хабаровска; который встречал первый раз Сунгарийца. Почему-то его заменили сотрудником Благовещенского ГПУ, «инспектором рыболовного надзора» Женей Арбузовым. Видимо, подхлестывало время. Но план-то не мог измениться.

— Ехать известно зачем. «Хозяин» ждет в Хабаровске.

— Никто нас не ждет. Нет «хозяина».

— Как нет?

— В инспекторской поездке он.

Все это было чистейшей выдумкой, просто требовалась отсрочка.

— Где?

Японец, свесив свои короткие ноги с дивана и подавшись весь вперед, с жадностью слушал, что говорит хозяин и его «родственник».

— Где-то здесь… — уныло ответил «инспектор рыбнадзора». — Не то на севере, не то на юге.

Забавно ответил. Поярков не смог сдержать улыбки, хорошо, что японец не заметил ее, — он смотрел на «родственника» и ловил каждое его слово.

— Мы не можем ехать? — прошептал японец испуганно. Не поворачивая головы в сторону «гостя», «инспектор» ответил:

— Ехать можем… Только как коротать время станем в Хабаровске? На скамеечке у штаба — так там нас быстро сцапают.

— Кто сцапает? — не понял «гость».

— Кто?! Да те самые, из ГПУ… У них на вашего брата глаз наметан.

— Вообще-то риск большой, — поддержал «родственника» Поярков. Он пытался задержать японца в Благовещенске, пока идет подготовка к встрече.

Японец перевел взгляд на хозяина, обеспокоенный и недоверчивый взгляд.

— Мы не можем ехать? — повторил он.

— Опять за рыбу мясо, — махнул устало рукой «инспектор». — Ехать можем, да кто за вас отвечать будет?

Короткие ноги офицера коснулись пола, он встал и, выпятив грудь, сказал громко с истеричной ноткой в голосе:

— Жизнь капитана Кумазавы принадлежит Японии. Она послала меня сюда. И я выполню приказ… Едем!

Секунды какие-то «инспектор» и Поярков, пораженные услышанным, молчали. Потом «инспектор» поднялся со стула, взял свой бушлат и стал одеваться. На лицо его легла тень озабоченности, у рта обозначились глубокие напряженные складки.

В Хабаровске еще ничего не было готово к приему офицера генерального штаба, а он, этот офицер, уже ехал на встречу с Корреспондентом. Вернее, его вез сотрудник Благовещенского ГПУ Евгений Арбузов в качестве «инспектора рыбнадзора». Вез вопреки указанию не везти или в крайнем случае везти медленно. Но как везти медленно, если они сели на скорый поезд и он идет согласно расписанию?

И все-таки три часа он выкроил. Рядом в купе ехали двое военных, ничем не примечательных, если не считать того, что они постоянно торчали в проходе, уничтожая одну за другой папиросы и поглядывая в окно. Военные и помогли «инспектору рыбнадзора».

На одной из остановок он шепнул «гостю»:

— За нами следят.

— Что делать?

— Сойти на ближайшей станции.

Они сошли тихонько на станции Куйбышевка-Восточная и стали ждать следующего поезда.

Ожидание было малоприятным, если не сказать большего — совсем неприятным. Дул ветер, северный ветер, пронизывающий до костей, и укрыться от него негде, зал ожидания набит до отказа, ни одной свободной скамейки, а если бы и оказалась свободная, после предупреждения о слежке появляться на людях было бы глупо. Так до трех часов ночи они и проторчали под открытым небом. Офицер продрог весь, но не пожаловался на холод. Стойким человеком был.

Следующий поезд оказался почтовым. Их места были в мягком вагоне. «Инспектор» влез на верхнюю полку и тотчас уснул. Японец сел на диван у окна, уставился в темноту и так просидел до Хабаровска, не сомкнув глаз.

На привокзальной площади, когда они выбрались из толпы и их никто не мог слышать, «инспектор» спросил:

— Куда теперь?

— В Чердымовку!

Ответ огорошил «инспектора». Чердымовку мог знать только житель Хабаровска. Дурной славой пользовалось это «веселое» местечко, оставленное городу в наследство от старых времен.

— В Чердымовку так в Чердымовку, — согласился «инспектор».

Чердымовки офицер не знал. Но он знал, как это ни странно, кофейню с голубыми ставнями. Точнее, знал цвет, в который они были окрашены, и едва мелькнула голубизна, он потянулся к ней и потянул за собой «инспектора».

— Интересная кофейня, — сказал японец. — Отдохнем здесь.

Кофейня действительно была интересной, но не из-за своих голубых ставней, хотя ставни и играли, видно, какую-то роль. Она находилась на склоне оврага, по соседству с улицей Серышева, где была квартира Корреспондента. И еще занятный момент: хозяином кофейни оказался китаец, знавший офицера генерального штаба. Нет, он не поздоровался с японцем и не произнес никаких радостных слов по случаю встречи, но когда гости сели, хозяин спросил учтиво: