Сюрпризы начались сразу, как только Поярков ступил на берег.

Около штаба Маньчжурского гарнизона стояли два японца в плащах. Два — это чисто арифметическое определение. Увидел Поярков только одного: невысокого, кругленького, в очках с золотой оправой. Того самого японца с Цицикарской улицы, что заказал когда-то сапоги чжанцзолиновского фасона. Система неожиданностей работала безотказно.

Поярков хотел улыбнуться важному господину как старому знакомому, но сдержался, боясь раньше времени разоблачить себя. Японец мог оказаться вовсе не шефом секретной службы, на встречу с которым ехал Сунгариец, а всего-навсего случайным прохожим. Правда, он внимательно смотрел на пассажира с грузового катера, слишком внимательно, но любопытство, даже такое, подчеркнутое, не свидетельствует о принадлежности господина в плаще к ведомству, именуемому вторым отделом. Или это просто слежка? Обычная слежка. Частокол дозорных, который расставлен на всем пути Сунгарийца.

Почему-то вывод этот не напугал, не расстроил Пояркова. Ему сделалось даже весело. Наивными и смешными показались вдруг все ухищрения японцев, их стремление быть обязательно непонятными и загадочными. «Ну-ну, играйте! — поощрил их мысленно Поярков. — Любопытно, как получится у вас заключительная сцена спектакля в шесть тридцать?»

Ему тоже надо было играть. Уже сейчас. По сценарию он должен вынуть из кармана пачку папирос и попытаться закурить. Причем сделать это натурально, чтобы поверили в естественность совершаемого. Дома он, некурящий, долго репетировал и вроде бы достиг этой естественности. Особенно хорошо получалось постукивание мундштуком по крышке коробки. Артистично просто. С постукивания и начал Поярков; извлечение из кармана папирос нельзя считать игрой и тем более прологом представления, тут без репетиции все выходит как в жизни. Первую папиросу он сломал — по программе. Швырнул ее с раздражением в сторону, вынул вторую. Очередь дошла до зажигалки. Она почему-то долго не вспыхивала. Вот это уже не входило в сценарий. Кремень, что ли, отсырел или бензин испарился. Или слишком напористо Сунгариец крутил колесико? Наконец он закурил и, старательно дымя, направился к мосту, ведущему на Ван-Юан-лу. Маршрут соответствовал программе. Пояркову надо было пройти мимо зимней таможни и затем к отелю, где его ждал номер.

Японцы двинулись наперерез. Такой ход не предусматривался «расписанием». Японцы в «открытом виде» вообще не предусматривались. Неужели это случайные прохожие? Пояркову опять пришло в голову: не поздороваться ли с важным господином, обстоятельства такие, что поклон напрашивается как бы сам собой, — знакомы ведь. И снова не поздоровался. Разъездной агент Дальгосторга не знает шефа японской секретной службы и по логике не должен знать. У моста они разминулись. Поярков прошел вперед, через мост, по направлению к таможне, японцы свернули влево.

Весь день шел дождь. Мелкий, как пыль, и ужасно холодный. Город словно бы утонул в сырой мгле.

Выходить на улицу не хотелось, да и не было надобности в этом. Если уготованы ему неожиданности, рассуждал Поярков, то они найдут его и в номере. Для секретной службы стены и двери — не препятствие. Время от времени он поглядывал на обитую черным дерматином дверь, ожидая, что она вот-вот распахнется и впустит «неожиданность», которая, само собой разумеется, будет иметь человеческий облик. Неожиданность, увы, оказалась более изобретательной, чем считал самоуверенный Поярков. Дверь не открылась до пяти часов, а ровно в пять консьержка без стука, не прикасаясь к двери, позвала господина Пояркова к телефону.

Он поднялся с дивана, на котором лежа просматривал местные газеты, и пошел в вестибюль.

— Мистер Поярков? — услышал он в трубке.

— Да, Поярков.

— Вам заказан столик в международном ресторане на восемь часов вечера.

Это был мужской голос. Человек говорил по-русски, без акцента и очень любезно.

Пояркова подмывало спросить, кто заказал столик, но любопытство в данном случае могло нарушить чьи-то планы, возможно планы того же важного господина, оказавшегося в Сахаляне.

— Я не уверен, что буду свободен в восемь часов вечера…

— Столик подождет вас до закрытия ресторана.

Событие несколько развлекло Пояркова, и он уже без тревоги и душевной настороженности, которая обычно мучает перед важным шагом, стал ждать назначенных шести тридцати по токийскому времени. Вернувшись в номер, он разрешил себе полежать еще на диване с полчаса, потом не торопясь оделся и ровно в шесть покинул гостиницу.

По странному совпадению и встреча и ужин были назначены в одном и том же месте, в международном отеле: ужин — на первом этаже, встреча — на втором. Возможно, это не было совпадением.

В вестибюле, снимая пальто и передавая его слуге при гардеробе, Поярков на всякий случай глянул через стеклянную дверь в зал ресторана: не окажется ли там человек, заказавший для него столик на восемь вечера? Знакомый, возможно, человек. Зал был пустым или почти пустым, и ни один из ужинавших не показался Пояркову знакомым.

Встреча назначалась в сорок второй комнате. Поярков поднялся на второй этаж, подошел к двери с номером сорок два и постучал. Было как раз шесть тридцать…

За дверью раздалось тихое и спокойное:

— Войдите!

Голос не Комуцубары. У того густой высокий баритон с приятным рокотом на низких нотах. А это что-то мягкое, даже женственное. Кто же?

Поярков распахнул дверь.

Важный господин! Заказчик с Цицикарской улицы. Тот самый полноватый мужчина с маленькими подслеповатыми глазками и любезной улыбкой на тонких синих губах.

— Мистер Поярков! — протянул руки важный господин, однако не поднялся с кресла, в котором уютно покоилось его небольшое, но тяжеловатое тело.

— Сунгариец! — поправил важного господина Поярков.

— Ах, да… Вы теперь Сунгариец… Все меняется, как меняемся и мы сами…

Это было условное, и они поняли друг друга. Поярков закрыл дверь, по-хозяйски защелкнув задвижку замка и проверив, надежен ли он.

— Да, все меняется, — повторил несколько озадаченный смелостью гостя важный господин. — Вас трудно узнать…

«То-то, — с усмешкой отметил про себя Поярков. — С вами церемониться особенно нечего… Следует иногда даже щелкнуть по носу».

— А я вас узнал сразу там, на пристани…

— На это мы и рассчитывали, — кивнул важный господин. — У вас хорошая память.

— Благодарю! При нашей с вами профессии, — Поярков прибег к изречению человека в сером, того самого пресловутого господина Ли, произнесенному в свое время в ресторане «Бомонд», — необходимо иметь хорошую память… И все же мне надо знать, с кем имею честь. Я — двести сорок третий! Вы?

Важный господин поправил очки. Это выдало его нервозность.

— Полковник Янагита Гендзо… — выдавил он из себя. — Заместитель начальника второго отдела штаба Квантунской армии. — Должность свою он преподнес торжественно, подчеркивая значение встречи.

Поярков отодвинул кресло от стола и сел, так же как полковник, откинувшись на спинку и заложив нога за ногу.

— Поймите, господин полковник, истинную причину моего любопытства, — объяснил Поярков. — Я мог бы обойтись без представления, в конечном счете звание не играет никакой роли, но мне необходимо знать, кто уполномочен решать вопрос, касающийся успеха всей операции: будет ли у штаба Квантунской армии Корреспондент в Хабаровске или не будет? И могу ли я представлять его здесь?

— Вы очень точно все определили, мистер Поярков, — одобрительно закивал полковник. — И вопрос ваш уместен. Решить судьбу операции поручено мне…

— Очень приятно.

Полковник поправил очки — это свидетельствовало уже не только о волнении. Чувство гордости наполнило Янагиту.

— Познакомьте меня, пожалуйста, с Корреспондентом! Надеюсь, вы помните, что он условно назван нами Большим Корреспондентом? — Посмотрев внимательно и со значением на Пояркова, полковник повторил: — Большим Корреспондентом…