Но даже Тому не удавалось запретить детям шептаться обо мне, склонив головы. А однажды Энтони Фелтон заметил у меня под нижней губой справа от подбородка родинку.

— Посмотрите-ка на отметину на лице Сьювелин. Здесь ее поцеловал дьявол, — закричал он.

Они, слушали с широко открытыми глазами, как он рассказал им, что ночью приходит дьявол и выбирает себе кого-нибудь. Потом он их целует, и на месте поцелуя остается отметина.

— Глупости, — возразила я. — У многих людей есть родинки.

— Это особая, — мрачно заявил Энтони. — Я ее сразу могу узнать. Однажды я видел колдунью, и у нее была точно такая же родинка возле рта… Ясно теперь?

Все ребята с ужасом глазели на меня.

— Она не похожа на колдунью, — рискнула возразить Джейн Мотли.

Конечно, не похожа. На мне строгое саржевое платье, светло-каштановые волосы заплетены в две тугие косички и завязаны голубыми лентами. Хороший, аккуратный стиль — комментировала тетя Амелия и не разрешала мне распустить волосы.

— Колдуньи меняют внешность, — объяснил Энтони.

— А я всегда знала, что Сьювелин не такая, как все, — сказала Джил, дочь кузнеца.

— А какой он… дьявол? — спросил кто-то.

— Не знаю, я его никогда не видела, — нахмурилась я.

— Не верьте ей. У нее отметина дьявола на лице, — настаивал Энтони Фелтон.

— Ты глупый мальчишка. Если бы ты не был внуком сквайра, тебя никто бы не слушал, — рассердилась я.

— Колдунья, — стоял на своем Энтони.

В тот день Тома не было в школе, он помогал отцу выкапывать картофель.

Я оробела, они так странно смотрели на меня, я сразу почувствовала свое одиночество, изолированность, свою отличительность от стада. Это странное чувство — экзальтация, потому что я другая, особенная, и одновременно страх.

Но в тот момент вошла мисс Брент, и шепот прекратился, но когда занятия закончились, я выбежала из школы. Я боялась этих детей из-за того, что прочитала в их глазах. Они на самом деле поверили, что ночью ко мне явился дьявол и оставил на моем лице свой знак.

Я побежала через улицу, где на крыльце у своей двери сидела Мэтти Грей, сложив руки на коленях.

Она окликнула меня:

— Куда это ты бежишь?.. Как будто за тобой гонится дьявол.

Меня охватил страх. Я оглянулась. Мэтти рассмеялась:

— Это так говорят. За твоей спиной нет никакого дьявола. А ты и впрямь испугалась.

Я села у ее ног.

— Где Том?

— Все еще копает картошку. В этом году славный урожай. — Она облизнулась. — Нет ничего лучше картошки — горячей, рассыпчатой, в мундире.

— У меня на лице родинка. Она посмотрела.

— Ну и что? Родинка очень красивая.

— Они говорят, меня поцеловал дьявол.

— Кто говорит?

— В школе.

— Они не имеют права так говорить. Я скажу Тому. Он их успокоит.

— А тогда почему у меня родинка, Мэтти?

— Так иногда бывает при рождении. Люди могут родиться с разными родимыми пятнами. У тети моей кузины на лице пятно, напоминающее куст клубники… Ее мать любила клубнику, когда ждала ребенка.

— А что любила моя мать, если я родилась с родинкой?

Я задумалась: а где моя мать? Это еще одна странность. У меня нет матери и нет отца. В деревне есть сироты, но они знают, кто были их родители. А я не знаю. В этом вся разница.

— Но мы не можем этого знать, дорогуша, — успокоила меня Мэтти. — Такие вещи случаются с людьми! Я даже видела девочку, у которой на руке шесть пальцев. Вот это нелегко спрятать. А что такое родинка, которую раньше не замечали? Знаешь что, она очень даже симпатичная. Некоторые леди специально рисуют себе родинки на лице для красоты. Тебе нечего о ней беспокоиться.

Мэтти всегда умела успокоить меня. Она была полностью довольна своей жизнью, хотя жила в маленьком, темном коттедже недалеко от своего сына, отца Тома.

— Рядом, но не слишком, — так она говорила. — А так и должно быть.

А в хорошую погоду она любила сидеть на крыльце и смотреть, что происходит вокруг, больше ей ничего не нужно.

Тетя Амелия считала предосудительным подобное времяпрепровождение, но у Мэтти своя жизнь, и она довольна ею, а это удается далеко не всем жить собственной жизнью и получать от этого удовольствие.

Когда на следующий день я пришла в школу, ко мне подошел Энтони Фелтон и доверительно прошептал:

— Ты ублюдок.

У меня округлились глаза. Я слышала, этим словом ругаются, и только собралась сказать ему, что я о нем думаю, но в этот момент подошел Том, и Энтони сразу же улизнул.

— Том, он назвал меня ублюдком.

— Ничего, — вздохнул он и добавил загадочно, — это не в том смысле, в каком ты думаешь.

В то время я ничего не поняла.

За два дня до моего рождения (мне исполнялось шесть лет) тетя Амелия позвала меня в гостиную Это выглядело очень торжественно, и я с трепетом ожидала, что она мне скажет.

Было первое сентября, и солнечный луч пробрался сквозь щелку в жалюзи. Сейчас я вижу все отчетливо: диван из конского волоса, стулья (сиденья тоже из конского волоса, но, к счастью, на них почти никто не садился) с чехлами на прямых спинках, всякие мелочи в углу (пыль с них стирали два раза в неделю), картины с изображениями святых и портрет молодой королевы с недовольным выражением лица, руки ее сложены, и лента спускается с округлого плеча. Невеселая комната, и луч солнца выглядел в ней совсем не к месту. Наверняка тетя Амелия заметит его и плотнее закроет жалюзи.

Но нет. Она слишком чем-то озабочена и задумчива.

— Третьего числа приедет мисс Анабель, — сообщила она. Это день моего рождения.

Я сжала ладони и ждала. Мисс Анабель всегда приезжала на мои дни рождения. — Она собирается сделать тебе приятное. Мое сердце забилось. Я задержала дыхание.

— Если ты будешь хорошо себя вести… — это ее неизменное вступление, и я не обращаю на него внимания. — Ты наденешь воскресное платье, хотя будет четверг.

Надеть в четверг воскресное платье что-нибудь да значит!

Тетя Амелия плотно сжала губы. Значит, она не одобряет нашу встречу.

— Она увезет тебя на целый день.

Меня ошеломила новость. Я едва могла устоять на месте, мне хотелось вскочить на стул и прыгать.

— Нам нужно все сделать правильно. Я не хочу, чтобы мисс Анабель подумала, что мы воспитываем тебя не как настоящую леди…

Я выпалила, что все будет хорошо. Я не забуду, чему меня учили: не буду разговаривать с полным ртом, в карман положу носовой платок, не буду мямлить и говорить только тогда, когда ко мне обращаются.

— Отлично, — одобрила тетя Амелия. А позже она сказала дяде Уильяму: — И о чем только она думает? Мне это не нравится. Это растревожит ребенка.

Наступил великий день моего шестилетия. Я надела высокие ботинки на кнопках, хлопчатобумажное платье и темно-синий жакет, темно-синие перчатки и соломенную шляпу с резинкой под подбородком.

Со станции мисс Анабель приехала на пролетке, и обратно мы поехали вместе. В тот день мисс Анабель вела себя по-другому. Мне пришло в голову, что она побаивается тетю Амелию. Она нервно смеялась; брала меня за руки и повторяла: «Это прекрасно, Сьювелин».

Под любопытным взором станционного смотрителя мы сели в поезд и отправились в путь. Не помню, чтобы прежде я ездила поездом, и не знаю, что меня взволновало больше: звук колес, выстукивающих какую-то веселую песенку, или пейзаж за окном, мы мчались мимо полей и лесов. Но самое приятное — мисс Анабель сидит рядом и пожимает мне руки.

Мне хотелось о многом спросить ее, но я помнила свое обещание, данное тете Амелии, вести себя прилично.

— Ты какая-то притихшая, Сьювелин, — обратила внимание мисс Анабель. Я ответила, что воспитанные дети не начинают разговор первыми.

Она засмеялась. Она так заразительно смеется, что мне тоже всегда хочется хохотать вместе с ней.

— Забудь об этом. Разговаривай со мной всегда, когда захочешь, и говори обо всем, что приходит тебе в голову.

Странно, но после снятия с меня запрета я почувствовала скованность: