— Даже сейчас ты не знаешь мою мать. Она может казаться союзницей Гиза, может аплодировать каждому слову, произнесенному Филиппом и папой римским. Но поверь мне — она вынашивает собственные планы; пока кто-то из ее детей сидит на троне, она не станет молча стоять в стороне и смотреть, как другой человек готовится захватить корону.

— О, — улыбнулся Наваррец, — я вижу, вы сами поглядываете на трон, мадам.

Она ответила на его улыбку. Они были союзниками. Должны быть ими, потому что их интересы совпадают.

Наваррец стал более энергичным, чем прежде. Он не только публиковал свои протесты по всей Франции, но и расклеивал их в Риме и даже на дверях Ватикана.

Эти смелые действия изумляли всех; сам папа выражал восхищение молодым человеком. Дерзость Наваррца, говорил Святой Отец, свидетельствует о том, что за ним следует тщательно следить.

Марго не желала довольствоваться ролью супруги человека, который, похоже, так стремительно набирал силу, что Испания, Рим и Франция уже противостояли ему. Марго нуждалась в развлечениях, она не выносила скуку. Она часто брала в руки перо и сочиняла длинные письма друзьям, оставшимся при французском дворе. Мать писала ей ласковые послания Марго отвечала Катрин. Марго легко забыла прошлое и все страдания, причиненные ей матерью. Она начала посылать отчеты обо всех важных событиях, происходивших при дворе Наваррца.

Любая переписка с Катрин Медичи казалась друзьям Наваррца опасной. Один из его приближенных решил сказать Генриху о том, что Марго — шпионка королевы-матери.

Возмущенный Генрих Наваррский решил, что сейчас, когда на карту поставлено слишком многое, следует быть особенно осторожным; он арестовал одного из гонцов Марго, когда тот направлялся из Нерака в Париж. Этот человек, некий Ферранд, был доставлен к королю; смельчаку удалось в присутствии Наваррца бросить часть бумаг в полыхающий камин. Они мгновенно сгорели. Остальные письма были изъяты у Ферранда, но они оказались чисто любовными посланиями Марго и ее фрейлин.

Посмеявшись над этими откровенными письмами, Наваррец арестовал Ферранда; во время допроса с пристрастием гонец сообщил королю, что королева собирается отравить его за то, что он оскорбляет ее своим отношением к ней.

Наваррец, ужаснувшись, явился к Марго.

— Вы разоблачены, мадам, — сказал он.

— О чем ты говоришь?

— Мне известны твои преступные планы в отношении меня.

— Я ничего не знаю о преступных планах.

Она искренне удивилась, не чувствуя за собой вины. Она не была коварной отравительницей. Ее проступки отличались спонтанностью. Она всегда приходила в ярость, сталкиваясь с ложными обвинениями. Услышав от мужа заявление Ферранда, Марго не смогла сдержать свой гнев.

— Как ты мог поверить этому! Это безумие!

— Ты поддерживаешь связь с матерью, верно?

— Почему я не могу это делать?

— Она публично поддерживает претензии кардинала на трон.

— Как ты глуп! Она отстаивает мои права на корону, а значит, и твои. Надо быть дураком, чтобы решить, что я хочу отравить тебя.

— Ты — дочь твоей матери.

— Я также дочь моего отца. Я не люблю тебя. Это исключено. Но я сознаю, что мое положение зависит от твоего. Не верь признаниям человека, сделанным под пытками. Тебе следует быть умнее, если ты хочешь завоевать то, что принадлежит тебе по праву.

— Твоя мать постоянно совещается с де Гизом. По-моему, именно он собирается при поддержке Лиги занять трон.

Марго еле заметно улыбнулась. Да, подумала она, если бы события развивались так, как я хотела, сейчас мне следовало бы находиться рядом с ним.

Она мысленно увидела этого человека — высокого, стройного, красивого. Говорили, что сейчас его внешность стала еще более утонченной и благородной, чем в молодости, когда он блистал нежной, свежей красотой. Марго затосковала по Парижу, по другой жизни, ей захотелось вернуться туда и все переиграть. Когда-то брак с человеком, стоявшим сейчас перед ней, был неизбежным, но позже у нее была возможность расстаться с Наваррцем. Слепая, глупая гордость помешала Марго сделать это.

— Ты, — сказала она наконец, — подозревал меня к том, что я намерена убить тебя, и мне трудно простить тебе это. Я устала от твоего двора, от здешних людей. Мне не нравится твоя любовница, которая является подлинной королевой Наварры. Я не могу мириться с этим. Я бы хотела на время покинуть Наварру.

— Ты не поедешь в Париж, — сказал он.

— Я не думала о Париже. Во время великого поста глава иезуитов должен читать проповедь в соборе Агена. Ты отпустишь меня туда?

Он заколебался. Избавившись от нее, он испытает облегчение. Какие секреты были в бумагах, которые она отправляла в Париж? Мог ли он быть уверен в том, что даже при тщательном наблюдении за ней она не передаст матери важную информацию? Если она уедет, то с хорошей охраной.

— Очень хорошо, — сказал он. — Отправляйся в Аген на время великого поста. Я дам мое согласие.

Она обрадовалась и подумала: покинув Генриха, я никогда не вернусь к нему. Почему я должна терпеть мужа, который насмехается надо мной — дочерью королевского рода, солнцем французского двора, самой красивой принцессой? Он — всего лишь провинциальный дикарь.

Но стоит ли думать о человеке, который мало значит для нее? Ее мысли были посвящены другому мужчине; Марго твердо верила, что он станет королем Франции, потому что он был рожден для величия. Она завоюет город Аген для Католической лиги. Она покажет Франции и Генриху де Гизу, на чьей стороне королева Марго.

Катрин ясно видела, чего добивался все эти годы Генрих де Гиз. Он решил не делать ставку исключительно на свою популярность. По стране ходил слух о том, что Гиз доказал свои приоритетные права на трон; хотя этот слух распускался не самим Гизом, Катрин знала, кем он порожден.

Говорили следующее: «Род Капетов временно захватил правление королевством Шарлемань, но он не получил на это папского благословения в отличие от истинных наследников шарлеманьского престола. Род Лорренов произошел от рода Шарлеманей; поскольку отдельные представители линии Капетов отличаются легкомыслием и недальновидностью, а другие подвержены ереси и отлучены от церкви, пора вернуть корону новому наследнику…»

Это не предвещало ничего хорошего. Он хотел быть королем не только по воле народа, но и по праву. Это типично для Гиза, поняла Катрин. Он должен стать королем не только потому, что этого хочет народ, но и потому, что он — наследник трона. Будучи аристократом, он поклонялся закону и порядку; толпа вызывала у него тошноту.

Катрин встревожилась, узнав, что это говорят не только во Франции, кардинал Пеллеве, убежденный сторонник Лиги, одобрил притязания Гиза; о них узнали в Риме и Испании. Она была права — Гиз и его сторонники действительно не собирались позволить кардиналу Бурбону сесть на трон.

Она срочно разыскала Гиза.

— В слухах о том, что дом Лорренов происходит от рода Шарлеманей, есть большая доля правды, — сказала Катрин. — Вы понимаете, о чем я говорю?

Герцог признал, что он слышал об этом.

— Мой герцог, мне кажется, мы должны избрать одну тактику. Если Капеты действительно узурпировали право на трон, кардинал Бурбон не является наследником.

— Верно, — согласился Гиз; его лицо оставалось бесстрастным, только глаз над шрамом заблестел.

— Согласно этой новой информации, Францией должен править дом Лорренов. Кто-то согласится с этим, кто-то — нет.

— У всех нас есть враги и друзья, мадам.

— Иногда полезно ублажить обе стороны. Вы согласны?

Он кивнул головой, гадая, что она ему предложит. Он был уверен, что это связано с Марго. Они оба разведутся и заключат брак, о котором шла речь давно.

Катрин поняла ход его мыслей и дала ему время подумать. Затем она заговорила:

— Я вспомнила о сыне моей дорогой дочери Клаудии — родителями этого мальчика были герцог Лоррен и дочь Валуа. Кто больше подойдет на эту роль? Сторонники моего дома будут довольны, вашего — тоже.