— А кто вы такие и куда плывете? — решил узнать Конан, когда лодка удалилась от берега локтей на семьдесят, и раздосадованные тем, что верная добыча таки ускользнула, пикты стреляли уже не столь самозабвенно и скорее для очистки совести.

— Позволь узнать прежде, кто ты таков? — отозвался рыжий. — Не пристало, впервые взойдя на борт чужого судна и пользуясь гостеприимством его владетеля, тут же спрашивать о его имени и намерениях.

— Мне нет нужды называть тебе свое имя, — отвечал Конан. — Если оно тебе неизвестно, то ты невежда, и тебя следует проучить. А если известно, то ты еще и невежа.

— Ага, — серьезно заметил рыжий и пожевал губами — сухими, обветренными и прямыми, плотно сжатыми. — А не угодно ли вам, месьор, в таком случае, сразиться со мною?

— С превеликою охотою, — отвечал киммериец заученной фразой. — Только где же будет происходить поединок?

— Неужто не умеешь ты биться, стоя в челне? — насмешливо спросил рыжий. — Если так, то лучше сразу назови свое имя.

— Вот еще вздор! — вспылил Конан. — Это тебе следует назвать свое, поелику тебе более не представится возможность это сделать.

— Тогда сразимся, — заключил рыжий, встал, извлек из кожаного чехла длинный, переливающийся темным блеском серый стальной меч и перевесил щит поудобнее, продолжая отбивать немногие стрелы пиктов.

— Сразимся, — ответствовал Конан, но тут сообразил, что сейчас повернется спиной к пиктам. Хотя было далеко, но получить шальную отравленную стрелу под левую лопатку или в шею, когда чудом избежал смертельной угрозы и столько всего не сделал еще в жизни, совсем не желалось.

— Сражайся, я тебя прикрою, — обещал рулевой. — Они уже давно поняли тщету своих намерений уязвить тела наши, а паче всего твое, — обратился он к Конану, — но уж вельми ты их разозлил.

— Они сами виновны в этом, — заметил Конан, и, полностью доверясь искусству бритого отбивать летящие в другого и в себя стрелы и при этом управлять рулем, изготовился к схватке. Уж он-то умел биться и на больших судах в абордажном бою, и в штиль, и при свежем ветре, и на маленьких вертких лодках всяческих форм и размеров.

Пикты, увидев несогласие в стане противника, было возрадовались, закричали и принялись стрелять почаще, но не преуспели и, как видно отчаявшись, и вовсе прекратили бесплодные попытки поразить людей в уплывающей лодке, наблюдая теперь за ходом поединка.

При первых же маневрах Конан обнаружил, что соперник на сей раз ему попался и вправду достойный, и его безразличное отношение к попыткам короля угрожать расправой ему и его спутнику было вполне оправдано. Рыжий стоял в шатком челне словно на твердой почве; видно было, что всю жизнь провел на морях. Но он и мечом владел не хуже киммерийца! Широкому тяжелому клинку короля противостоял длинный и узкий меч потрясающей твердости, словно выточенный из единого алмаза. Но это была явно сталь, какой не делали в Хайбории никогда, даже в древности. Вскоре Конан с неудовольствием заметил, что на его мече появилось немало зазубрин, а клинок рыжего невредим.

Однако и рыжий не ожидал от киммерийца подобной прыти. Он был тоньше и немного ниже Конана, не так могуч, но в длинных его руках таилась огромная взрывная сила, движения его были молниеносны и резки, возникая из ничего. Словно рептилия, он переходил от одной логической цепочки движений к совершенно иной, от статической позиции к комбинации, при этом комбинация начиналась откуда-то с середины, будто первые ее шаги уже были проделаны. Проделаны они были, разумеется, в голове у рыжего, и K°нан едва успевал перехватывать задумки своего противника. Потом комбинация могла столь же внезапно прерваться и перейти в другую, либо просто завершиться вялым и безыдейным обменом ударами, финтами и блоками.

Конан и сам пробовал разные стили и способы, чтобы уловить слабину в защите рыжего, менял темп, устраивал ловушки, но все без особого успеха. Соперник был сторонником хитрого, умного фехтования, с обилием колющих ударов, а киммериец предпочитал мощную и быструю рубку, однако коса нашла на камень — никто из них не мог не то что одолеть, но даже сколь-нибудь потеснить противника.

Истекло около трех фарсинтов,[3] а конца этому танцу смертельной сверкающей стали, изысканные колена и па коего были непонятны и недоступны не искушенному в мечном бое зрителю, не предвиделось…

— Не лучше ли вам остановиться, — прозвучал голос бритого. — Поднимается ветер с восхода, и от гор грядет шквал. Надо бы поставить парус, а это, боюсь, помешает вам.

— Действительно, не остановиться ли нам, почтенный? — спросил у Конана рыжий. — Я признаю в тебе достойнейшего воина и готов назвать свое имя, если и ты согласишься назвать в ответ свое.

— Полагаю, пора сделать так, уважаемый, — отвечал киммериец со всем вежеством, на какое был способен — Признаю и в тебе доблестного мастера.

Они одновременно опустили оружие.

— Меня зовут Конан Киммериец, из рода Канахов, король Аквилонии, — представился Конан.

Тень удивления пробежала по лицу рыжего.

— Ллейр, — поклонился он, свесив вниз длинные волосы и откинув их снова со лба, когда выпрямился. — Мы слышали о тебе, правда с тех пор минуло два года. Это Ойсин, — указал он на бритого. — Мы с острова Семи Городов, если ты знаешь о таком.

Остров Семи Городов, Зеленый остров, Антилия, остров Одиннадцати Тысяч Дев, остров Най-Брэнил и многие другие — знал ли он такие? Нет, ни разу его нога не ступала на эти земли из легенд и морских баек. Слышал ли он о них? О, конечно! Кто же на Закатном океане о них не слышал! Кто же не мечтал найти острова счастья с их золотыми деревьями и бирюзовыми птицами, С алмазными плодами и жемчужными ягодами? Кто не пленялся сказками о земле, без обработки трижды в год плодородящей, о море без бурь, где на рыбных банках сам Морской Владыка гонит свои отменные стада прямо в сети, кто не слышал во сне аромат цветов в дивных садах и божественного винно-медового напитка? Кто, наконец, верил этому?

Кто-то верил. Мореходы шли в пустынный и страшный Океан, на полдневный закат, закат и полночный закат. Кто-то возвращался, потрепанный бурями и без половины экипажа. Кто-то навсегда пропадал. Может, именно они, пропавшие, и попадали на Острова Счастья, а не на Серые Равнины Нергала?

Конан знал: никаких островов нет. Но вот перед ним эти двое, и у него нет причин им не верить. Потому что таких лодок и таких людей, говорящих по-киммерийски, носящих такую одежду, нет на всем побережье от белых плавучих гор на севере, где даже ваниры уже не живут, до Огненных гор на юге. Но вот, они здесь, и с Ллейром он рубился на мечах. Что ж, остров Семи Городов так остров Семи Городов.

— А что же вы делали здесь? — спокойно спросил Конан, хотя, надо думать, в первый миг у него на лице мелькнуло то же выражение, что и у Ллейра, когда Конан назвал себя.

— Поставим все-таки для начала парус, — предложил Ойсин. — Видишь те борозды на песке? Это часть ответа на твой вопрос. И ты хорошо сражаешься, молва на этот раз не солгала.

Конан оглянулся. Последние пикты уныло покидали мыс, выкрикивая уже неслышимые проклятия и потрясая кулаками и оружием. По песку, до самой травы, тянулись пять глубоких борозд, словно кто-то загребал песок гигантской пятерней. Борозды были так велики, что находящийся на мыске не мог охватить взором их все, чтобы узреть след целиком. Только на расстоянии можно было убедиться, что эти канавы имеют сходную природу и не могут быть рождены ветром и волнами. Их оставило если не разумное, то живое существо.

Стоило призадуматься. Пикты, разумеется, занимались всякими мистическими обрядами и рисовали различные таинственные знаки, только этот выглядел слишком просто даже для пиктов. Морское животное? Возможно, ведь следы уходили в воду. Смутная догадка шевельнулась где-то на дне сознания, но тут Ллейр отвязал веревки, которыми была принайтовлена к днищу съемная мачта, и Конан помог установить мачтовое дерево. Ветер, поднявшийся с полуночного восхода, не был попутным, к полуночному закату пришлось идти галсами, но Ойсин был искушен во владении рулем, и у Конана с Ллейром выдавалось время отдохнуть и побеседовать.