– Очень похоже, – восхитилась я.

Она подняла на меня взгляд и спросила:

– Как умер Габриель? Я была ошеломлена.

– Предварительное следствие пришло к заключению... – начала было я.

– Но ты-то утверждала, что он не мог покончить с собой.

– Я сказала, что не верю в это.

– Так что же с ним случилось?

– Не знаю. Просто чувствую, что это не было самоубийство.

– Я тоже многое чувствую. Ты должна все выяснить и рассказать мне. Это нужно для моих гобеленов.

Я посмотрела на часы, приколотые к блузке, давая понять, что мне пора уходить.

– Скоро я закончу один гобелен и начну другой. Тогда ты мне все расскажешь.

– А можно посмотреть незаконченный?

– Посмотри, – разрешила она и подвела меня к окну. Натянутое на раме полотно оказалось очередным изображением дома.

– Опять то же самое?

– Нет, не то же самое. Здесь уже нет Габриеля – только Мэтью, Руг, Агарь, я, Люк, Саймон...

Внезапно я ощутила, что меня душат эти стены и необходимость вникать в туманные высказывания вздорной старухи, способной одновременно казаться слабоумной и мудрой. Хватит с меня символов. Я хочу вернуться к себе и прилечь.

– Вы не подскажете, как мне попасть в южное крыло? – сказала я.

– Я провожу тебя. – С детской готовностью она открыла дверь и просеменила в коридор.

Я последовала за ней – и оказалась на балконе, точной копии того, где произошла трагедия.

– Восточный балкон, – объявила она: – Тебе, наверное, интересно здесь побывать. Он единственный, с которого пока никто не бросался.

Ее губы искривились в некоем подобии улыбки.

– Посмотри вниз, – предложила она. – Видишь, как высоко. – Тетя Сара вздрогнула и всем телом прижалась ко мне, притиснув меня к парапету. На секунду мне показалось, что она пытается скинуть меня вниз.

Но она вдруг отодвинулась и произнесла:

– Ты не веришь, что он покончил с собой. Не веришь... Вновь оказавшись в коридоре, я испытала чувство облегчения.

Тетя Сара мелкими шажками устремилась вперед и скоро вывела меня в знакомую часть дома. Она снова превратилась в старушку, – как мне показалось, это произошло за время перехода из восточного крыла в южное. Несмотря на мои заверения, что дальше я дорогу знаю, она довела меня до двери моей комнаты. Здесь я поблагодарила ее и добавила, что мне очень понравились гобелены. Лицо ее осветилось радостью, потом она приложила пальцы к губам.

– Мы должны выяснить, – произнесла она, – не забудь. Ведь мне пора приступать к следующему гобелену. – И с заговорщической улыбкой тихо удалилась.

Прошло еще несколько дней, прежде чем я наконец приняла решение.

Я жила в тех же комнатах, что и прежде, с Габриелем, но покоя мне там не было. Я плохо спала, чего раньше со мной не случалось; правда, засыпала я быстро, едва коснувшись головой подушки, но через несколько минут в испуге открывала глаза, словно разбуженная чьим-то громким голосом. Сначала я даже вставала и подходила к двери, в полной уверенности, что меня кто-то позвал. Потом мне стало ясно, что это просто навязчивый кошмар. Задремав, я просыпалась снова и снова, и так продолжалось до рассвета, когда, измученная, я наконец погружалась в крепкий сон.

Кошмар всегда был один и тот же – чей-то голос звал меня по имени. Иногда это был голос Габриеля: «Кэтрин!», а иногда голос отца: «Кэти.» Я понимала, что это только сон и что причиной ему – пережитое мной горе.

Мне удавалось сохранять внешнее спокойствие, однако меня терзали мучительные мысли. Ведь я не только потеряла мужа, но и – если согласиться с версией о самоубийстве, – совсем его не знала. Ах, если бы рядом был Пятница, насколько мне было бы легче! После его исчезновения и смерти Габриеля я осталась совсем одна. Ни с кем из обитателей дома я не смогла сойтись близко. Каждый день я спрашивала себя: почему я до сих пор здесь? И сама же отвечала: мне просто некуда уйти.

В один прекрасный солнечный день я, по обыкновению, бродила по руинам аббатства в поисках Пятницы, как вдруг до моего слуха донесся звук шагов. Даже при свете дня развалины внушали мне страх, а нервы мои были настолько расшатаны, что я принялась испуганно озираться, ожидая, что из-за каменной стены появится монах в черной рясе. Однако вместо монаха увидела вполне современную крепкую фигуру Саймона Редверза.

– Так вы все еще надеетесь найти вашего пса, – сказал он, подойдя ко мне. – Вам не кажется, что, будь он жив, он давно уже вернулся бы домой?

– Кажется. Понимаю, что веду себя глупо.

Саймон был явно удивлен готовностью, с которой я признала свою ошибку. Видимо, он считал меня весьма самоуверенной особой.

– Странно... – задумчиво произнес он. – Ведь он исчез как раз накануне...

Я кивнула.

– Как по-вашему, что с ним могло случиться? – поинтересовался Саймон.

– Или он потерялся, или его украли. Ничто другое не заставило бы его покинуть меня.

– А почему вы ищете его здесь?

Я ответила не сразу, так как и сама толком не понимала, что заставляет меня приходить сюда. Потом вспомнила свою первую встречу с доктором Смитом и его совет не спускать Пятницу с поводка. Я рассказала об этом Саймону.

– Он имел в виду колодец, – объяснила я. – Сказал, что Пятница может туда свалиться. В тот раз он остановил его на самом краю. Собственно, тогда я и познакомилась с доктором Смитом. И когда Пятница пропал, я первым делом бросилась искать его здесь.

– На мой взгляд, пруды куда опасней. Вы там были? Их стоит посмотреть.

– Здесь все стоит посмотреть.

– Неужели эти развалины так завладели вашим воображением?

– По-моему, это естественно.

– Ну, не сказал бы. Они принадлежат прошлому, а большинство людей интересуется только настоящим и будущим.

Я молчала, и после короткой паузы он продолжил:

– Я восхищен вашим спокойствием, миссис Кэтрин. Многие женщины на вашем месте бились бы в истерике, – впрочем, ваш случай несколько иного рода...

– Иного рода?

Он холодно улыбнулся, пожал плечами и сказал почти грубо:

– Между вами и Габриелем не было... grande passion[7], не так ли? Во всяком случае, с вашей стороны.

Я была до того возмущена, что несколько секунд не могла говорить.

– Браки по расчету, – продолжал он невыносимо дерзким тоном, – хороши своим удобством. Жаль только, что Габриель покончил с собой, не дождавшись смерти отца, – это было не в ваших интересах.

– Я… Я вас не понимаю.

– Уверен, что понимаете. Если бы он умер позже сэра Мэтью, все состояние досталось бы вам. Вы стали бы «леди Роквелл» вместо простой «миссис», не говоря уже о других приятных моментах. Его преждевременная смерть была для вас большим ударом, и однако вы – такая спокойная, хотя и безутешная вдова.

– Кажется, вы хотите меня оскорбить.

Саймон рассмеялся, но глаза его сверкнули гневом.

– Я относился к Габриелю как к брату, между нами было всего пять лет разницы. Я видел, что вы с ним вытворяли. Он считал вас совершенством! Почему же он поторопился уйти из жизни – ведь дни его и так были сочтены?

– О чем вы?

– Вы думаете, я примирился с его странной смертью? Принял всерьез сказочку о том, что он покончил с собой из-за сердечной болезни? Он знал о ней давным-давно. Зачем же было жениться, а потом накладывать на себя руки? Почему? Должна же быть разумная причина. Раз его смерть последовала вскоре после женитьбы – значит, причина кроется в ней. Вы казались ему идеалом, – можно представить себе его чувства, когда кумир рухнул.

– Что вы имеете в виду?

– Вам это известно лучше, чем мне. Габриель был чрезвычайно чувствителен, и если бы он обнаружил, что вы согласились стать его женой не по любви, а по расчету, жизнь потеряла бы для него всякий смысл, и он мог бы…

– Но это чудовищно! Если вы полагаете, что он нашел меня в канаве и спас от нищеты, то, смею вас заверить, вы ошибаетесь. До свадьбы я понятия не имела ни о драгоценном титуле его отца, ни об этом доме. Габриель ни словом о них не обмолвился.