[...] Нынче был приезжий тяжелый юноша. Оставил тяжелое впечатление. Сейчас придут тульские революционеры.
28 сентября 1908. Ясная Поляна. Нога лучше, но общее состояние тела желудка - дурно. В душе хорошо. Идет работа. Только теперь настоящая работа, только теперь, в 80 лет, начинается жизнь. И это не шутка, если понимать, что жизнь меряется не временем. Все "Круг" работаю. Не совсем хорошо. Но, может быть, на пользу. Кое-что художественное и важное напрашивается. Много писем, и хороших. Как хорошо, что не увидишь последствий! Тут-то и жизнь: приготавливать последствия добрые - по крайней мере, с желанием доброго, которых не увидишь. [...]
26 октября 1908. Ясная Поляна. Почти месяц не писал Все занят "Кругом чтения". Хочу назвать: "Учение жизни". И на душе очень хорошо, все ближе к смерти, встречаемой, как все представляющееся в будущем, как благо. Начал художественное. Но едва ли не только напишу, но едва ли буду продолжать. Начал тоже письмо сербке. Все хочется короче и яснее выразить ошибку жизни христианских народов. Получил вчера книгу от китайца. Заставляет думать. Много думается. Записать хочу пустяки.
1) Получаю письма от юношей, вдребезги разбивающие все мое миросозерцание. Прежде я досадовал на легкомысленную самоуверенность и ограниченность, потом хотелось показать ему всю его глупость, теперь же почти не интересует. То есть интересует, пока я ищу, нет ли справедливого упрека, но потом оставляю. Ведь только подумать о том, как в моей семье никакие доводы, никакая близость, даже любовь не могут заставить людей перестать утверждать, что 2 х 2=5; как же хотеть переубедить чужих, далеких людей? Как вчерашнего социалиста или озлобленного христианина-крестьянина. Да, великое слово Франциска Ассизского: когда будет радость совершенная. Да, много из моих последователей берут из христианства только его отрицающую зло сторону. Истинное христианство не сердится на нехристианские поступки людей, а старается только самому не поступать не христиански - сердиться.
2) Какое удивительное сумасшествие: убивать людей для их блага!
3) Как я прекрасно забыл все прошедшее и освободился от мысли о будущем. Да, начинаю в этой жизни выходить из нее, из главного условия ее: времени.
Буду почаще писать, если буду жив. Несколько дней очень нездоровится. Изжога и слабость и зябкость. Слава богу, не мешает жить.
28 октября 1908. Ясная Поляна. Вчера очень тяжело болел. Слабость и сон. Так ясно было, что такова смерть: уничтожение сознания этой жизни, то есть этого проявления жизни. И так хорошо!
[...] Да, вчера было очень хорошо. Также и нынче. Нынче с особенной ясностью и силой чувствую истинную, вневременную жизнь.
2) Какая ни с чем не сравнимая, удивительная радость - и я испытываю ее любить всех, все, чувствовать в себе эту любовь или, вернее, чувствовать себя этой любовью. Как уничтожается все, что мы по извращенности своей считаем злом, как все, все - становятся близки, свои... Да не надо писать, только испортишь чувство.
Да, великая радость. И тот, кто испытал ее, не сравнит ее ни с какой другой, не захочет никакой другой и не пожалеет ничего, сделает все, что может, чтобы получить ее. А для того, чтобы получить се, нужно одно небольшое, но трудное в нашем извращенном мире, - одно: отучить себя от ненависти, презрения, неуважения, равнодушия ко всякому человеку. А это можно. Я сделал в этом отношении так мало, а уже как будто вперед получил незаслуженную награду.
С особенной силой чувствую сейчас - или, скорее, чувствовал сейчас на гулянье эту великую радость - любви ко всем.
Ах, как бы удержать ее или хоть изредка испытывать ее. И довольно.
30 октября 1908. Ясная Поляна. Вчера мало спал и с утра усердно писал о сербах. Кажется, плохо. Потом слабо очень себя чувствовал. Записать:
1) "Жажда знания", "помогите" - в письмах. И это больше ничего, как самая грубая корысть и тщеславие - залезть повыше на шею своего же брата. [...]
31 октября. Ясная Поляна. 1908. Вчера просмотрел, поправил сербское. Кажется, выйдет сносно. Нынче еще поправлял. Письмо от индуса. Надо отвечать почти то же. "Кругом чтения" чуть-чуть занялся. [...]
Пропустил день. Нынче 2 ноября 1908. Ясная Поляна. Вчера занимался статьей сербской. Кончаю. Не плохо и не хорошо, средне. Вчера было на душе или, скорее, на теле тоскливо, потому что не поддавался. Нынче утро, и хочется записать вот что:
1) Гуляю, сижу на лавочке и смотрю на кусты и деревья, и мне кажется, что на дереве большие два как бы ярко-оранжевые платка; а это на вблизи стоящем кусте два листка. Я отношу их к отдаленным деревьям, и это два большие платка, и ярко-оранжевые они оттого, что я отношу цвет этот к удаленному предмету. И подумал: весь мир, какой мы знаем, ведь только произведение наших внешних чувств: зрения и осязания... и наших соображений. Как же верить в реальность, единую реальность мира, каким мы его представляем себе? Какой он для блох? Какой для Сириуса, для неизвестного мне существа, одаренного неизвестными мне чувствами? И пространство и время - это все мною построено. То, что я называю бесконечно малыми существами, нисколько не меньше меня. И то, что я называю моментом, нисколько не меньше того, что я называю вечностью. Одно, одно есть, то, что сознает, а никак не то, что оно познает и как.
2) О чувстве меры в искусстве: то, что отсутствие меры выставляет на вид производителя искусства, и оттого уничтожается иллюзия того, что я не воспринимаю, а творю.
15 ноября 1908. Ясная Поляна. Вчера до 12 часов играл в карты. Совестно, гадко. Но подумал: люди скажут: "Хорош учитель, играет в винт три часа сряду". И по-настоящему подумал: это-то и нужно. В этом-то настоящее, нужное для доброй жизни смирение. А то генерал должен держаться, как генерал, посланник как посланник, а учитель - как учитель. Неправда. Человек должен держаться как человек. А человеку свойственно прежде всего смирение, желать быть униженным. Это не значит, что надо играть в карты, если можешь делать другое, нужное людям, но значит, что не надо бояться суждений людей, а, напротив, хорошо уметь переносить их sans sourciller [не поведя бровью (фр.)]. [...]
28 ноября. Ясная Поляна. Никак не думал, что так давно не писал. Дня три только, как немного проснулся, а то спал, и не было хорошей душевной жизни. Все пишу письмо индусу. Все повторения. Здоровье тела плохо, на душе и в сонном состоянии хорошо, а в бдящем всегда умиление и радость.
Вчера приехал Миша с женой и юношей Вяземским. Я позвал их и читал им "Круг чтения" и говорил. И рад этому. Эта чета Миши с женой мила мне становится все больше и больше. Сейчас записал в индусское письмо. Не знаю, что буду писать, окончив. Едва ли художественное. Было поползновение и прошло.
29 ноября. Ясная Поляна. Телесно - хотел сказать: нехорошо, но это неправда - слабость, но это хорошо. Вчера подвинулся в "Письме индусу" и целый вечер читал Сандерленда, чтобы ответить на письмо. Ночью видел во сне, что я отчасти пишу, сочиняю, отчасти переживаю драму Христа. Я - и Христос и воин. Помню, как надевал меч. Очень ярко. Соня уехала в Москву. Одну художественную мысль, очень мне понравившуюся, забыл и не мог вспомнить. Надо записывать. Затем надо, что хочу попробовать, могу ли художественное писать. Если не могу, то не огорчусь. Попробовать надо на небольшом. [...]
3 декабря 1908. Ясная Поляна. Очень хорошее душевное состояние. Много спал. Начал с того, что увидал в себе всю свою мерзость, преобладание славы людской над настоящими требованиями жизни. Увидал это (что и давно чуял) и при тяжелом чувстве от письма какой-то женщины, упрекающей меня за письмо, и по тому, с каким интересом, читая газеты, искал глазами слово "Толстой". Как еще я далек от чуть-чуть порядочного, как плох. Сейчас пишу это и спрашиваю себя: и это пишу я не для тех, кто будет читать этот дневник? Пожалуй, отчасти. Да, работать надо над собой - теперь, в 80 лет, делать то самое, что я делал с особенной энергией, когда мне было 14, 15 лет: совершенствоваться; только с той разницей, что тогда идеалы совершенства были другие: и мускулы, и вообще то, что нужно для успеха среди людей. Ах, если бы приучиться всю, всю энергию класть на служение богу, на приближение к нему. А приближение к нему невозможно без служения людям. [...]