Литмир - Электронная Библиотека
A
A
По эскалатору вниз - i_005.jpg

Оба подчинились. Господин Шаумель подскочил к следующим. Но тут встал Йоген, держа в руке бутерброд. Он откусил как следует и сказал с полным ртом:

— Сделаем ему одолжение. Дозавтракать можно и там. — После чего вышел, за ним последовали другие.

Господин Шаумель за ними не пошел, и когда ребята собрались в палате — их боевой пыл улетучился.

— Что ж теперь будет, Йойо? — спросил Пудель, и все выжидающе, посмотрели на Йогена.

— А что может случиться? Пусть он сперва придет сюда, а там уж разберемся.

Они сидели на кроватях в напряженном ожидании. Господин Шаумель заставлял себя ждать. Он появился лишь через пять минут, и с ним был господин Катц.

— Что все это значит? — спросил господин Катц строго.

— Это значит, что мы не собаки, — ответил Йоген — и сам удивился своей смелости. — Мы не хотим этого больше терпеть. Мы никакие не Боксеры, Пудели, Терьеры, Таксы, Пинчеры и кто еще там. У нас настоящие имена есть. Хотя бы их господин Шаумель мог нам оставить.

Договаривая последнюю фразу, он подошел к своему шкафчику и содрал с него фото из календаря. Затем принялся за соседнюю фотографию. Рядом с ним был уже Свен, и они мгновенно очистили дверцы шкафчиков от собачьих физиономий.

— Во всем виноват один Йегер, господин Катц, — с нажимом произнес господин Шаумель. — Лучше всего, если мы сначала побеседуем с ним. Остальные просто поддались на его провокацию. Боксер, пройдите в мой кабинет!

— Пока вы зовете меня Боксером, вам придется долго ждать! У меня имя есть.

— Довольно, — сказал господин Катц спокойным и трезвым голосом. — После обеда мы вернемся к этому делу. А сейчас — на занятия. Господин Шаумель, прошу вас до поры до времени ничего не предпринимать по данному вопросу. Йегер, сразу после обеда зайдешь ко мне, ясно?

— Ясно, господин Катц.

Они взяли из шкафчиков — вторая полка снизу — свои школьные сумки, сбились в кучу, внезапно оробев, бочком протиснулись мимо стоявших в дверях господина Катца и господина Шаумеля и по переходу направились в здание школы.

…Господин Шаумель сидел у себя в кабинете и перечитывал черновик очередной характеристики. «И. трудно приспосабливается, упрям. Неоднократно задававшиеся ему сочинения свидетельствуют о слабом осознании причин, повлекших за собой наказание. Оказывает негативное воздействие на группу. Отзывы из школы говорят о недостаточном усердии. Тесная дружба со Свеном К., в свете предыстории последнего, в моральном отношении сомнительна. Так как Й. умнее, чем большинство в его группе, он чувствует свое превосходство. Один воспитанник сообщает, что Й. время от времени отправляет тайком неконтролируемую почту. (На эти действия парикмахера я неоднократно начальству указывал.) Поскольку педагогическому влиянию Й. не поддается, стоит подумать о его переводе в другую группу, учитывая и опасность, которую он собой являет, для внутреннего и внешнего порядка в интернате. Родителям Й. в любом случае необходимо посоветовать не отказываться в ближайшее время от ДНН».

Да, тут все правда, ни прибавить, ни убавить. Господин Шаумель был столь добросовестен, что лишний раз перепроверил: не водило ли его пером сиюминутное раздражение? Нет, характеристика была справедливой, в ней ничего нельзя истолковать превратно. Каждая фраза подкреплялась в случае нужды обилием деталей. Йегеру не должно казаться, что с ним поступают несправедливо, а справедливость — это, безусловно, качество, которым воспитатель должен обладать в первую очередь.

И все же господин Шаумель не испытывал удовлетворения. Эта вспышка бунта за завтраком была не рядовым взбрыкиванием — с этим человеку его профессии приходилось мириться как с данностью, ибо такие взбрыки случались неизбежно, время от времени, но вскоре гасли без следа, так как в принципе каждый сознавал, что умение приспосабливаться облегчало жизнь и повышало шансы на освобождение. В лае ребят слышна была не только непокорность — в нем звучала ненависть. Господин Шаумель спрашивал себя озадаченно, чем он мог заслужить такую ненависть. Но вот ведь что еще: ненависть эта была далеко не бессильной, как можно было допустить, принимая во внимание обстоятельства, ее вызвавшие. Она была предвестником настоящего мятежа, который уже игнорировал все заповеди и запреты. Он противопоставлял контролирующей силе свою собственную, и господин Шаумель не знал, как обуздать ее. Вопреки его категорическому приказу, подростки завтракали. Они открыто нарушали запрет, пропускали мимо ушей приказ, будто он их вовсе не касался; воспитатель растерянно заметил, что никаких средств против этого он не знал.

На стук в дверь он не ответил, и, когда в кабинет вошел практикант, который считался со вчерашнего дня выбывшим и явился, видимо, чтобы забрать оставшиеся вещи, воспитатель лишь кивнул ему с отсутствующим видом.

Молодой человек собрал несколько книг и тетрадей и, пока просматривал их, произнес, не поворачивая головы, как бы сам себе:

— Я слышал, у вас сегодня утром были некоторые осложнения?

Господин Шаумель попытался изобразить снисходительную усмешку:

— Осложнения? Ах, знаете ли, когда тянешь эту лямку столько, сколько я, то прекрасно понимаешь, что такие трудности — неизбежная часть работы. Они, так сказать, входят в программу. Как, скажем, заработная плата. Никуда от них не денешься. Надо всегда помнить, с каким контингентом имеешь дело.

На этих словах господин Винкельман обернулся и увидел, что вид у господина Шаумеля был отнюдь не такой безмятежный, как его речь.

— Между прочим, зачинщиком был, конечно же, этот Йегер. С первого дня я знал, что он будет источником беспокойства. Умные всегда опасны. Но он у меня еще попляшет! Я его укрощу, можете не сомневаться!

Молодой практикант сел напротив своего старшего коллеги — впечатление было такое, будто они поменялись ролями.

— Не знаю, господин Шаумель, моего ли это ума дело. Вы старый практик, а я по-настоящему и не начинал, и мне еще учиться да учиться. Что, разумеется, дает вам право тыкать меня носом, я на это не обижусь. Но считаю: все, связанное с Йогеном Йегером, вы оцениваете неверно. Вам не следует столь уж трагически воспринимать утренний инцидент.

— Не столь трагически? Тогда, может, вы мне объясните, коли вы так умны, о каком таком воспитании может идти речь, если я просто закрою глаза на то, что группе наплевать на любой авторитет?

— Вы перед этим сказали, господин Шаумель, что укротите Йогена Йегера. Я думаю, именно тут и кроется ошибка. Эти парни здесь не для того, чтобы мы их укрощали. Они как раз должны раскрепощаться. Они же растут, и если их укрощать, то как они научатся утверждать себя в жизни? Ведь укрощать — значит унижать! И сегодня утром Йегер не захотел быть униженным. Он выразил свой протест. Что ж в том плохого?

Господин Шаумель движением руки решительно отмел сказанное.

— Не унижать? Выразил протест? Да этот Йегер просто отомстить хотел, только и всего. А причина вам так же хорошо известна, как и мне. Я всыпал ему по первое число из-за этой истории с туалетной дверью…

— …в которой его вины нет.

— Но он скрыл от меня, что знал обо всем, а это тоже наказуемо. Он упрям, как осел, и его упрямство надо сломить. Иначе к чему это все приведет? Лишь к тому, что эти шельмецы возомнят, будто все в их руках и, как они пожелают, так оно и будет; заповеди, запреты, установления, законы — это все бумажная ширма, которую можно легко пропороть с разбега. Строго говоря, многие именно поэтому сюда и попали!

— Хм, — только и сказал Рыжая Борода и сделал одну из своих самых длинных пауз. — Давайте предположим, что вы правы. Тогда передо мной встает вопрос: почему Йоген выбрал именно такую форму бунта? Почему именно этот лай? Ведь это была не какая-то случайная непроизвольная выходка! Это был протест против того, чтобы с ним, с этим самым Йегером, которого вы кличете Боксером, обращались, как с собакой. Он считает, что вы видите в нем собаку, и соответственно повел себя по-собачьи, желая сказать этим лишь одно: он человек и хочет, чтобы с ним обращались по-людски. Допустим, остальные действовали по его наущению. Но в принципе они поддержали его лишь потому, что испытывали те же чувства и были рады, что один из них смог это выразить. Ну, сами скажите, господин Шаумель, к чему эти собачьи имена? Почему — Боксер и Такса, Пудель и Терьер с Пинчером?

19
{"b":"121422","o":1}