— Я по глупости посмеялся над ней, когда она шла в церковь… Спьяну… Потаскуха, говорили про нее люди, жена ярла потаскуха!.. И я сдуру посмеялся над ней, да еще сделал вид, будто бросил в нее дерьмом, когда она проходила мимо. Хорошо, что меня не хлестали кожаными ремнями… Я был пьян…
— Но люди правы! — продолжал он. — Правы, когда говорят, что жена ярла потаскуха. А те, что пришли сюда и выдали себя не за тех, кто они есть, пусть уезжают обратно к Эрлингу Кривому и скажут ему, что она потаскуха. Пусть и Эрлинг Кривой узнает, что Биргир Улыбка не уважает свою жену, что она распутничает, когда ее муж сражается…
Он лежал на полу, плакал и смеялся, потом уткнулся лицом в пол, подергал ногой, всхлипнул и сказал, что его жизнь все равно пропала — топор рано или поздно найдет его шею и потому теперь ему можно говорить все, что он хочет. Больше нет смысла лгать… Хе-хе…
Мы со Сверриром уплетали за столом мед, потом я встал, чтобы собрать овец, потому что был дома в Киркьюбё, но упал на пол рядом с узником. Теперь мне было лучше слышно, что он говорит. Он сказал, что согласен с ярлом.
— Пришельцам спалили волосы и тогда они заговорили. Хе-хе, спалили волосы. Если б у них хватило ума солгать, когда следовало, если б они признались, что их заставили пойти к нему: Ступайте, мол, к ярлу Биргиру Улыбке и разнюхайте, чем он там занимается, или голова с плеч! Тогда бы ярл Биргир пощадил их. А вот я свою голову потерял зазря!
Он плачет, я протягиваю ему пиво, он делает большой глоток, или не такой уж большой? Может, он нас боится? Не знаю, он плачет все громче и роняет рог с пивом. Закрывает лицо руками. В это время Сверрир вскакивает и бьет меня по уху.
— Конунг Эйстейн дерьмо!.. — кричит он.
Таким я его еще не видел. Голова у меня гудит. Сверрир снова бьет меня, но теперь я отвечаю ему, правда, мой кулак лишь слегка задевает его лицо. Узник на полу переворачивается на спину, и мне почему-то кажется, что ему теперь не так больно, как раньше. Сверрир кричит:
— Конунг дерьмо! Все они дерьмо, эти могущественные! Эйстейн называет себя конунгом, а он просто дерьмо. Отправил нас сюда в этот мороз и метель без должной свиты, заставил проделать такой путь по чужой стране, чтобы вымолить для него помощь. Почему он не оставил нас в покое? Почему заставил просить помощи для человека, который, может, и не имеет права называться конунгом…
— Ты бесчестишь конунга!.. — кричу я.
— Я бесчещу не конунга, а дерьмо! — кричит Сверрир, и мы налетаем друг на друга, я быстро подминаю его под себя, но он хватает меня за горло, а потом вскакивает. Я бью его ногой в живот. Он сгибается, я валю его на пол, узник рядом откатывается в сторону и наблюдает за нами.
— Это ты дерьмо, ты! — кричу я Сверриру и отталкиваю его от себя.
Он прыгает, как собака, и вцепляется мне в загривок, трясет меня и кричит, чтобы я вспомнил, как сам называл конунга Эйстейна дерьмом.
— Я не желаю больше таскаться по этой стране нищенствующим монахом! — кричит Сверрир. — И не желаю возвращаться в тот ад, я остаюсь здесь…
— Из-за тебя мы вернемся с пустыми руками! — ору я. — Не получим ни войска, ни оружия, мы зря проделали весь этот путь!..
И я плачу. Сверрир бьет меня по лицу, потому что и ему хочется плакать. Но ему плакать нельзя, посланец конунга Эйстейна должен быть сильным. Хотя конунг Эйстейн и дерьмо.
Мы трое лежим на полу, узник рядом с нами уже спит, по крайней мере мне так кажется, и я тоже почти засыпаю, но тут поднимается Сверрир, он стоит на коленях, молится или бранится, теперь я отчетливо его вижу, меня прошибает пот, болит щиколотка и запястье. Сверрир стоит на коленях, словно молится, а может, он в гневе проклинает кого-то… С жаром и с ненавистью, но сознавая свою правоту, он говорит:
— Конунг Эйстейн дерьмо… Но мы служим ему. И должны к нему вернуться.
Я киваю, я с ним согласен.
Только что я ощущал тайную радость, и Сверрир тоже, мы были полны дерзости и веселья, как герои лживых саг. Теперь это прошло. Мы поняли, что человек, которого заперли вместе с нами, вовсе не узник, он должен был выяснить, правда ли, мы посланцы конунга Эйстейна или нас прислал сюда Эрлинг Кривой. Теперь он, видимо, убедился, что мы люди Эйстейна Девчушки.
Вскоре этот человек засыпает, или мне это только кажется. Мы же со Сверриром в эту ночь спим по очереди и потому с наступлением дня не чувствуем себя отдохнувшими. Утром два стража уводят узника. И мы больше не видим его. Потом нас отводят в другое помещение, более пристойное. Там мы тоже получаем и пиво, и пищу.
***
Через день нас снова приводят к ярлу Биргиру, на этот раз он выглядит иначе, куда лучше, чем раньше. Теперь он похож на старого доброго настоятеля и тепло приветствует нас. Нас усаживают за стол напротив ярла и приносят пиво. Кроме нас, в покое ярла присутствует еще один человек, возможно, телохранитель, он перебирает какие-то послания и не глядит в нашу сторону.
— Я понимаю, что вам хотелось бы получить мой ответ еще до Рождества. Ваше желание как можно скорее доставить весть конунгу Эйстейну заслуживает уважения. Я слышал, что Эйстейн очень умен, хотя, на мой взгляд, он еще слишком молод, я слышал, что он мужественен в бою и его окружают храбрые люди. Но я воюю с данами и сам нуждаюсь в своих воинах и оружии. Я уже оказывал помощь Эйстейну и, быть может, в будущем окажу еще. Но собрать для него войско, чтобы помочь ему завладеть Виком, у меня, увы, нет возможности. Если он окажется в большей опасности, чем сейчас, если удача отвернется от него, тогда мы снова поговорим об этом. Ответить ему иначе сейчас я не могу.
Ярл Биргир оказался честным и добрым человеком, мне он понравился, он прямо сказал свое мнение и назвал причины, почему должен был ответить отказом. Сверрир согласился: пусть так и будет, мы благодарим ярла за гостеприимство и просим разрешения вернуться к нему, если конунг Эйстейн снова будет нуждаться в его помощи. Ярл ответил, что всегда с радостью примет нас. Он также сказал:
— Я думаю, Фольквид, лагманн в Хамаре в Вермаланде, мог бы дать вам оружие. Он человек могущественный и его нельзя назвать другом Эрлинга Кривого. Вы, конечно, слышали про него. Его жена Сесилия дочь моего шурина.
Ярл ни слова не упомянул о том, что Сверрир претендовал на родство с его женой. Сверрир выслушал совет ярла с каменным лицом. Ярл пригласил нас остаться на Рождество в Бьяльбо и быть его гостями на большом пиру, который он устраивает для своих людей. Мы поблагодарили его за приглашение, но попросили разрешить нам отправиться в Хамар, как только кончится первая часть праздника, если, конечно, погода и дорога позволят нам это сделать. Ярл сказал, что желает нам удачной поездки.
Мы поклонились и ушли, он проводил нас, такой учтивый человек не мог мне не понравиться. Проходя через двор мы увидели знатную женщину, которую сопровождали две служанки, они шли церковь, стоявшую поблизости. Это была жена ярла Биргитта, тетушка Сверрира, если только они оба действительно были из того рода, на принадлежность к которому претендовали.
Близко они так никогда и не познакомились.
Мы прожили в Бьяльбо до Нового года, а потом сразу отправились в Хамар в Вермаланде.
Когда мороз вгрызается тебе в сердце и кровь цепенеет в жилах, ты начинаешь ненавидеть того, кто идет впереди тебя… Он идет и идет, несмотря на бешеный ветер, ты видишь его темные, широкие плечи, они излучают силу, которую ты ненавидишь, заставляют тебя зажмуриваться, чтобы не видеть их, но ты все равно видишь. Он идет впереди, вынуждая идти и тебя, наступает ночь, потом — день, и он заставляет тебя идти сквозь буран. Ты уже не различаешь дороги, он тоже, вы долго идете берегом большого озера, которое еще не замерзло. Кто-то сказал, что оно называется Вэнерн. Волны омывают берег, но теперь озеро исчезло, и дорога, и тропа — все исчезло. Исчезло в метели, темноте и ветре, который вынуждает тебя согнуться. На тебе были башмаки, теперь их нет, на тебе был плащ, его унес ветер. Ты жевал кусок мяса, он замерз у тебя во рту, ты что-то сплюнул, что, слюну или лед? Ты сплюнул кровь. А плечи идущего впереди заставляют идти вперед и тебя — нет ни усадьбы, ни людей, а теперь нет и дороги. Но надо идти дальше.
