Кажется, я уже говорил, что конунг Магнус прибыл в Тунсберг еще в начале лета. Он собирался найти берестеников и перебить их. Но не преуспел в этом. Его истинной страстью были женщины. Мелкие отряды бунтовщиков, осевшие в той округе, так и не отведали его меча. Таких же людей, как Сверрир и я, тайно живших в Тунсберге, никто не искал, дабы накинуть им на шею петлю, украшавшую каждую добрую виселицу. Теперь конунг Магнус счел уместным устроить своему отцу пышную встречу, чтобы смягчить справедливый укор, который мог сорваться с губ ярла, и заставить этот укор звучать, подобно пению ангелов.
Первой шла дружина, это были только молодые воины. Кое-кого из них я уже видел за те недели, что мы прожили в Тунсберге. Большей частью это были сыновья знатных людей страны, сыновей простых бондов среди них почти не было. Все они были обучены учтивости и умели убивать, не обнаруживая ни чувств, спрятанных в сердце, ни дрожи в руках. Все они были на одно лицо — одинаково подстриженные и ухоженные бороды, одинаково причесанные волосы. Они и говорили одинаково твердыми, громкими голосами, и пили одинаково, и одинаково отличались выносливостью. Ноги их часто бывали стерты в кровь во время долгих походов. Они спали со всеми девушками, с какими хотели, и не заботились о том, что дарят стране сыновей и дочерей, не знающих своих отцов. Но о чем они думали? Почти ни о чем. Они были воины и научились жить, не думая. Их заставляли много упражняться в воинском искусстве, в том числе и в том, чтобы научиться жить, не думая. Они существовали только для конунга и ярла, чтобы защищать их и их славу, а конунг и ярл снабжали их пивом и девушками. Иногда случалось, что кто-то из дружинников вдруг выбивался из общего числа и вел себя неподобающим образом, говоря или думая то, чего другие никогда раньше не говорили и не думали. Но это случалось редко. Конунг и ярл славились своей дружиной.
Теперь дружинники спускались от Стрэтета к причалам, они били мечами по щитам, приветствуя старого, заслуженного отца своего конунга. Позади них на высоком коне ехал их молодой господин, сын ярла, конунг этой страны, провозглашенный конунгом еще в детстве. На плечи Магнуса был накинут тяжелый пурпуровый плащ, завязанный на груди белой лентой, конунг был красив, одет роскошней, чем требовалось от мужа, и с присущим женщинам тщеславием. Он был великолепен, ловко сидел на лошади и на губах у него играла добрая улыбка, которая нравилась мужчинам, но еще больше женщинам. Должно быть, конунг прибыл из Рэ нынче ночью, так, во всяком случае, говорили. Он считал полезным для себя увидеть поле битвы, где его отец одержал победу над бунтовщиками, когда сам конунг был еще ребенком. И лишь когда конунгу доложили, что корабль его отца вошел в устье фьорда, он сумел заставить себя оторваться от рога с пивом и покинуть дом, где жили женщины. Он не выспался и чувствовал себя разбитым после долгого пребывания в седле. Ходили слухи, что он прихватил с собой из Рэ двух девушек.
За конунгом опять шли воины, за ними — длинная вереница служителей церкви, неся на плечах груз своей очевидной святости. Возглавлял их преподобный Бьярни. Я познакомился с ним здесь в Тунсберге. На серебряном блюде преподобный Бьярни нес старинную Библию, которую ярл Эрлинг подарил церкви святого Лавранца, когда вернулся домой из Йорсалира. Преподобному Бьярни было обещано, что, если он переживет ярла, он получит собственный алтарь в церкви святого Лавранца и его долгом будет молиться там за душу покойного ярла. Эрлинг Кривой не исключал, что ему, возможно, придется неожиданно, без предупреждения встретить смерть. А потому, не скупясь, заблаговременно побеспокоился обо всем, что помогло бы ему при встрече с Богом. Преподобный Бьярни уже получал доход с трех усадеб, которые не всегда принадлежали ярлу. Он считался личным священником ярла, и достоинство, сопутствующее этому положению, окружало его голову слабым нимбом.
За преподобным Бьярни шел монах Бернард. Он нес щепку от святого креста Господня, счастливым обладателем которой был монастырь Олава в Тунсберге. Правда, злые языки говорили, будто это обычная сосновая щепка, принесенная течением и ветром. За эти недели в Тунсберге я узнал и полюбил монаха Бернарда. В молодости, получив образование в монастырской школе в Премонтре, он приехал сюда из прекрасной страны франков. Орден премонстрантов наложил на Бернарда тяжелейшее наказание. Раз в неделю он истязал себя кнутом, а во время поста — и каждый день. Но Бернард не слишком усердствовал в этом. Он обладал искренностью, которую я всегда ценил в людях, и мужеством, какого эта искренность требовала от человека. Бернард отличался глубокомыслием, но без громких слов, и в душе его было тепло, которого я никогда не забуду. Не одну ночь мы провели с ним за чаркой вина, и он поведал мне и о своих сомнениях в слове Божьем и о своей вере в него. Позже он присоединился к войску Сверрира и часто сказывал мне песни и предания своей страны. Бернард любил их, и я тоже полюбил их благодаря ему. Порой мне приходило в голову, что я неправильно поступил в юности, выбрав для себя путь служителя церкви. Я никогда не отличался горячей верой в слово Божье. И не обладал способностью преклонять колени перед неразгаданными тайнами. Но еще более несправедливо по отношению к себе я поступил, когда стал воином. Ибо хорошим воином я никогда не был. Я был слишком мягок, когда от меня требовалась твердость. Если мне приходилось сжечь усадьбу, я не мог потом забыть этот пожар, если я позволял убить человека, я не мог потом забыть это убийство. Нет, йомфру Кристин, мне следовало стать скальдом, может быть, скальдом в прекрасной стране моего друга Бернарда, если бы Бог в своей неизъяснимой милости позволил мне увидеть ее. Но этого не случилось.
Прости старого человека, йомфру Кристин, что он забыл на время о праздничном шествии в Тунсберге и вместо этого позволил своим мыслям вернуться к длинной череде жалких дней своей жизни!
За монахом Бернардом шла длинная вереница служителей церкви, все они хотели приветствовать ярла, этого воинственного и сильного человека. Хор мальчиков в плащах со звенящими колокольчиками, с благовониями, миррой и зажженными свечами. Священники с крестами, поющие и молчащие. Все было очень хорошо задумано и очень благолепно, но прости, йомфру Кристин, что со временем во мне зародились сомнения: а правильно ли было нести эти святые знаки перед человеком, так мало похожим на святого? За церковными служителями шла женщина, одна молодая женщина, я знал, кто она. Это была аббатиса, о которой нам говорил священник Симон, его прекрасная возлюбленная, которую мучило раскаяние в содеянном ею грехе. Теперь она была здесь. Только два человека во всем Тунсберге знали, что она дочь покойного конунга Сигурда. И оба молчали об этом.
Потом шли горожане, веселые, доброжелательные, хотя, может, они и не всегда выражали это, как подобает. Среди них я увидел человека, который в последние недели продавал в Тунсберге мед, у него был изуродован нос. Полноса он потерял в битве, в которой ярл Эрлинг одержал одну из своих славных побед. Теперь этот человек торговал медом и надеялся, что приезд ярла оживит его торговлю. Счастливый и веселый, он шел навстречу могучему ярлу. Но мало кто знал, что в своих крынках с медом он переносил вести, посланные одними людьми другим. Для ярла и конунга это были далеко не сладкие вести.
За торговцем медом шел глашатай и рожечник из Рэ. Он мечтал стать рожечником ярла и долгие годы упражнялся в своем искусстве. Я познакомился с ним, сидя по вечерам в трактире Ивара. В тот день рожечник выкрикивал вести громче обычного. Он объяснил мне, как должны работать грудь, зубы и язык у того, кто хочет кричать и трубить в рожок громче всех остальных. Потом я видел этого рожечника с его рожком над застывшим телом ярла Эрлинга Кривого, лежавшем в соборе в Нидаросе. Таким образом можно считать, что Рейольв из Рэ стал все-таки рожечником ярла.
За рожечником шел человек, которого все называли Вешальщиком. Ты знаешь, наверное, йомфру Кристин, что в этой стране нет недостатка в добрых вешальщиках. Как некоторые другие властители, — в этом деле он были умнее, чем твой отец, — ярл Эрлинг понимал, что уважение к закону не уменьшится от того, что тот, кто вешает преступников, будет хорошо знать свое ремесло. Обычно ярл и его воины обходились своими силами, когда кто-то, угрожавший жизни ярла, должен был заплатить за это своей собственной. Но в Тунсберге один молодой человек несколько раз добровольно помогал вешать воров и прочих негодяев, опозоривших себя и свой род. Его прозвали Вешальщиком. Сага об этом Вешальщике была недлинна, йомфру Кристин.
