Вы не забыли, конечно, что все это совершалось при божьем покровительстве или попустительстве. Что князья наши несытые поминутно крестились, лживо целовали крест, отстаивали всякие всенощные и заутренние, слушали литургии и чинно шествовали в крестных ходах. Молились беспрестанно, чтобы бог дал им побольше награбить, дал им русских вырезать, растерзать, утопить в крови. И бог милостиво давал. Не забывали перекреститься и помянуть Богородицу, вытирая ножи и распихивая из-под ног визжащих ослепленных. Так что православие победно шествовало по нашей стране и набирало силу. Грешны были люди, значит и нужны, очень нужны были им церкви и служители культа, отпускающие грехи. А человеку негрешному зачем каяться? Если и согрешил перед собственной совестью, так вон небо — говори напрямую.

Можно было бы и пропустить без ущерба для общей картины несколько десятилетий и поколений князей, но нет-нет да и промелькнет между их славными хождениями друг на друга интересный сюжет.

Вот у Всеволода Ярославича подрос сын Владимир Мономах, это после которого потом останется первая корона Российской Империи — «Шапка Мономаха». Он сразу полез в драку. Стал жечь окрестности Полоцка: было хорошим тоном покушаться на великого колдуна Всеслава…

А то погиб в лесах Глеб, которого Ростислав гонял из Тмутаракани. Погиб, небось, от несчастного случая на болоте. Потому что в бою князья гибли крайне редко: больше подставляли нас. Накрошат русских с той и с той стороны, а сами потом поцелуются, помирятся да поделятся и поедут накапливать свежее Чувство. А мы с черной вестью побредем, порубленные, по своим местам.

Эта книга не вмещает пересказа, какие племянники какого дядю гоняли ради захвата его волости, какой брат какого брата одолевал. Непомерен список погибших бояр да дворян. Бессчетны потери народные. Их Писец ленится и упоминать. Иногда только чиркнет вскользь: этих «перемогли» да тех «прогнали». А что за каждым пешим марш-броском мужицких полков, за каждой беглой стычкой холопов, за каждым «братским» побоищем стоят немые лики невинно убиенных светлых предков наших, что сотни тысяч и миллионы молодых ребят, не ставших нашими праотцами, положены ради кривой усмешки, ублюдочного наследства, паволок для дворцовых шлюх, это опустил грешный писатель. Неудобно омрачать радость князя. Неловко усугублять его мимолетную печаль…

Но вот в одной из битв 3 октября 1078 года случайный вражеский кавалерист прорвался к княжескому шатру и убил копьем Изяслава. «Сделался великий вопль в Киеве, так что не слышно было пения молитв». Вы верите? Верите, что киевляне, ежедневно встречавшие на Подоле телеги с изрубленными детьми, братьями и отцами своими, извопившиеся по погибшим и уходящим на верную погибель, вдруг завопили о старом разбойнике, который многократно предавал их на поругание полякам? Я не верю, потому что знаю, кто записал этот репортаж с похорон. Я вижу, как обступили моего дружка со всех сторон сынки, внуки и племяннички Изяслава и давай подталкивать.

— Пиши, что папа святого Антония не преследовал — это все покойный «ослепительный» Мстислав, пиши, что папа был добр и с братьями вражды не затевал, да помяни слезы наши горькие, смерд!

Кто помянул бы наши слезы! Нет для них места, нет емкости…

Всеволод засел в Киеве после брата, а на всю чертову дюжину племянников наплевал. Братская вражда разрослась и перешла опасный предел: стали гибнуть князья! Всеволод подстроил убийство Романа Святославича и продажу в рабство его брата Олега. Наемным убийцей был зарублен Ярополк Изяславич, не сумевший наследовать отцу.

Наконец, в 1093 году умер и Всеволод. За два года до смерти было ему двойное предзнаменование. Во время охоты на клич князя с неба вдруг свалился «превелик змий; ужасошася вси людье». Еще бы людям не «ужасошиться»! Следом за этим «земля стукну», так что слышали все. Землетрясение и вовсе было в новинку в наших краях! Как тут было Всеволоду не умереть? Опять дежурный наш Писец писал конфузливо, что этот князь был «измлада боголюбив, любил правду, был милостив к нищим, но особенно любил монахов…» Еще бы их не любить! Как заслужишь красивый некролог? Но кроме некрологов уже появились экономические комментарии, и там прямо проскочило, что боголюбивый князь обездолил сентиментальных киевлян: «земля их оскудела от рати и продаж» (налогов).

Владимир Мономах, любимый в народе, уступил престол киевский двоюродному брату Святополку, у которого будто бы было больше прав. Хотя мог этого и не делать, но тогда пролилась бы русская кровь. Мономах всегда, даже с половцами, пытался начинать дело с переговоров, а заканчивать миром. Положительный его пример не действовал, и год за годом разгоралась вражда между двоюродными братьями, внуками Ярослава. Тут надо было объединяться против половцев, а они придирались друг к другу по пустякам. На этом грязно-кровавом фоне Владимир все время оставался удивительно незапятнанным. Вот что делает правильное воспитание!

Доброта всегда выходит боком: погибли родной брат и сын Владимира. Но он все равно пытался уговаривать двоюродного брата Олега: «Посмотри, брат, на отцов наших: много ли взяли с собой, кроме того, что сделали для души своей?». Владимир в своей переписке использовал высокий поэтический слог. Как это должно было воздействовать на впечатлительные умы его современников!

Силой слова и оружия Владимиру удалось в 1097 году усадить за стол переговоров Давыда Игоревича, Василька Ростиславича, Давыда и Олега Святославичей, Святополка Киевского. Князья кое-как уговорились оставить наделы, — у кого что есть и кому что завещал Всеволод, — поцеловали крест, поцеловали друг друга и до поры разъехались. Обещание не трогать племенных наделов нарушало старое правило совместного владения землей.

Мономах честно, до мелочей соблюдал все договоренности, и это было подозрительно. Стали перешептываться при дворах его братьев. Стали поминать убитых: «кровь взывает к отмщению!» и т. д. Больше всех от клеветы пострадал Василек. Он во всем бескорыстно поддерживал Мономаха, согласился на третьестепенный надел — Требовль. Естественно, все думали, что он замышляет передел: Мономаха в Киев, себе — Владимир Волынский. Больше всех клеветал один из Давыдов — Игоревич. Он подбил Святополка на преступление. Они заманили Василька в Киев ко двору. Тот был предупрежден, но понадеялся на крестное целование. Василька заковали.

Здесь разыгралось первое в истории Руси публичное судилище над врагом народа. Были созваны бояре, дворяне и даже представители трудящихся, которые стали, конечно, единогласно орать: «смерть!». Попы сгоряча кинулись было заступаться, но потом, по обыкновению, пошли помолиться. Князь киевский колебался. Тогда Давыд Игоревич стал пугать его последующими притязаниями и местью Василька и уговорил на смягченное наказание. Историк и Писец приводят дикое описание ослепления Василька: как его вывезли за город, как точили нож, как он в ужасе и крике отбивался от палачей, как закатали князя в ковер, как придавили его досками и переломали ему ребра, как мясник изрезал ему все лицо и вырезал наконец оба глаза. Повезли Василька в беспамятстве во Владимир к Давыду Игоревичу. Везли 6 дней, по дороге он совершенно пришел в себя: видно не задели никаких вен, артерий и т. п. Давыд Игоревич посадил слепого «брата» под стражу из 30 человек при двух офицерах-отроках.

Теперь надо было ждать возобновления боевых действий. Ошеломленный Мономах по-прежнему начал с приглашения на переговоры: «Приезжайте, братья, исправим зло, какое случилось теперь в Русской земле». Олег и Давыд Святославичи плакали от огорчения, собрали большое войско, пошли на Давыда Игоревича к Владимиру. Заодно нажали на Святополка: ты что натворил, зачем бросил нож между нами?! Святополк трусливо отнекивался: я не я, это все Давыд, он все мне донес на словах, и как было не поверить и не ослепить брата? Да и ослепил его не я… — и прочий нелогичный бред. Оправдания приняты не были за идиотизмом, да и хотелось повоевать. Братья стали готовить ночное форсирование Днепра, Святополк собирался бежать, а киевлян бросить. Его не отпустили, собрали крупную делегацию из священников, почетных граждан, вдовствующей великой княгини. Пошли переговоры. Принудили Святополка идти на Давыда Игоревича, раз виноват — он.