- Люди видели, - зло сказал Федор. - И вот вещественное доказательство. Это, товарищи, уже не штрафом пахнет. Это подсудное, уголовное дело, подлинное вредительство.

- Выслуживайся, выслуживайся, министр без зарплаты. Может, премию получишь, - вызывающе бросил Балалайкин, и в ответ на это со всех сторон на него обрушились, точно камни, слова механизаторов:

- Федька правду говорит - подлинное вредительство!

- За такое в тюрьму сажают.

- Этого Балалайку ничем не проймешь. Ведь знает же, что наказывают, а все равно лезет, как шкодливая кошка.

- Так это ж его козу летом директор в сирени застрелил.

- Да не козу надо было, а хозяина крупной солью в мягкое место.

Улучив паузу, Балалайкин пошел в контратаку на Федора:

- А ты забыл, как сам сирень трактором потоптал? Забыл?..

- Нет, Стась, не забыл. И всю жизнь буду помнить. Так я за эту свою глупость расплатился сполна. Я своими руками прошлой осенью пятьдесят деревьев посадил. И весной еще столько посажу. А тебе, Стась, никакой урок не идет впрок. Видно, сознательность у тебя, как у твоей инкубаторской курицы.

Федя Незабудка под одобрительный смех товарищей махнул рукой и пошел к трактору. Разоблачение и публичное посрамление Станислава Балалайкина было второй победой молодого коммуниста.

Птицы объявляют приход весны, они славят весну своей песней. Они радуются весне, и радость их - самая великая радость на земле. Кажется, никто в мире так не чувствует красоту пробуждения природы, как птицы, принося в дар весне самое лучшее, что они имеют, - свои песни. Большинство птиц поют только весной, потом, в иную пору года, они чирикают, пищат, щебечут, трещат, галдят, шумят, разговаривают между собой, но не поют.

Длиннохвостые дрозды, которые летом тяжелыми камнями с шумом и неприятным хриплым треском падают в густые чаши кустарника и, кажется, не имеют и никогда не имели приятного голоса, весной неожиданно дают такого "дрозда", что только диву даешься. Быстрокрылые, храбрые, они носятся высоко по верхушкам столетних тополей и елей со свистом и трескотней, устраивают отчаянные драки с галками и воронами, а вечерними зорями, усевшись на самой макушке еще безлистого ясеня, начинают концерт. Их мощные, сильные голоса слышны далеко-далеко, а мелодия такая звучная, приятная, что неискушенный человек иногда приходит в затруднение: что за солист такой? Неужто соловей прилетел уже? И действительно, его трель очень похожа на песню старого искусного скворца или молодого, еще неопытного соловья. Дрозды славят вечерние, еще ядреные апрельские зори, а неугомонные вездесущие зяблики славят леса, ручьи и реки.

Темно-зеленые в желтую крапинку скворцы, запрокинув кверху крепкие желтые клювы, кричали на всю улицу о том, что набухают почки на вишнях и яблонях и что земля готова принять от людей первые зерна.

Жаворонки славили небо - свое синее, бездонное царство, где происходила иная, чем на земле, жизнь, известная только им, невидимым солнечным колокольцам; славили просторы вечного и бесконечного, своей неумолчной серебристой свирелью они соединяли небо и землю, помогая им лучше понять и познать друг друга.

Птицы, как и цветы, - каждому свое время. В марте шумно галдели воробьи, галки и синицы, затем появились жаворонки, скворцы, зяблики, дрозды, чибисы, забросав землю радостью и восторгом. За ними - очередь ласточки и соловья.

Каждый день, улучив свободную минуту. Вера ходила за речку в гай. Идет по аллее, думает, мечтает. Или сядет на пень среди синих, как ее глаза, подснежников и слушает птиц. От их безудержного голосистого буйства, от первого горячего дуновения южного ветра, под которым просыпались бабочки и пчелы, от первых цветов и первых, еще совсем молоденьких листочков черемухи и боярышника душа переполнялась до краев и самой хотелось петь птицей, цвести подснежником, порхать в теплом воздухе бабочкой. Вера уже не сознанием, а сердцем чувствовала, что пришла настоящая весна - лучшая пора года на нашей планете, И поняла она еще одно: весны она до сих пор совсем, совсем не знала. Потому что в городе весны не бывает. Там есть зима, с ее морозами, когда надо потеплей одеваться, есть знойное, с накаленным солнцем камнем домов и улиц лето, с потными лицами людей, духотой троллейбусов и прохладой метро; есть сырая, неприятно-дождливая, тусклая осень. А весны нет. Потому что весна - это голубой простор над головой, и золотистый горизонт, запах теплого ветра и молодых почек, буйство птиц и цветов, первая зелень трав в ложбинах, и пчелиный звон вокруг желтой лозы, звонкое журчание ручья с пескарями и серебристой плотвой, гул тракторов за селом, и густой, резкий запах перегноя, мягкий, теплый пар над землей, и прохладная вечерняя свежесть у воды.

"С чем сравнить ее, весну? - спрашивала себя Вера и не находила ответа. - Разве лишь с первой любовью?!" И подумалось: "Полюбить землю горячо и на всю жизнь может тот, кто видел ее не поздним летом, тучную от спелых плодов, а в дни весеннего пробуждения, еще не умытую теплыми дождями, не чесанную буйными ветрами, сладко потягивающуюся спросонья".

Над гаем, распластав могучие крылья и вытянув вперед прямую и острую, как пика, шею, свободно и плавно, не шевеля ни одним мускулом, проплыл аист. Вера позавидовала ему. Вчера она видела гай с высоты полета аиста, видела партизанские края с трехкилометровой высоты. Уже целую неделю, как с утра до вечера над совхозными полями кружил совсем низко самолет-"кукурузник", разбрасывая минеральные удобрения. Летчик, молодой веселый парень, "попутно" катал в воздухе сельских ребят. Однажды Тимоша сказал Вере:

- Сегодня четыре круга на самолете сделал. Ух, здорово! Ты никогда не летала?

Вера отрицательно покачала головой. На другой день она уже летала над совхозной землей. Чувство легкого страха, радости и восторга переполняло Веру. С высоты гай, ее любимый гай, казался маленьким лоскутком, окаймленным с трех сторон голубой змеей - Зарянкой. Поля были рыжие, серые, оранжевые, зеленые, квадратные, прямоугольные и вообще неопределенных форм. Лесные поляны сверкали светлыми пятнами. Рощиц было много, но ту, единственную, свою "березовую симфонию" она узнала сразу.

Летчик был более чем учтив, более чем любезен и предупредителен. Он принадлежал к числу тех молодых людей, которые влюбляются с первого взгляда.

В теплый, сверкающий золотыми блестками полдень Вера повстречалась в гаю с Надеждой Павловной, обрадовалась и удивилась этой неожиданной встрече. Посадова шла по кольцевой аллее неторопливо, высоко подняв к верхушкам деревьев голову, задумчивая и какая-то необыкновенно ясная, прозрачная, должно быть, осененная радугой весны. В руках у нее был не букет, а лишь один цветок - подснежник, синий, как Зарянка, когда смотришь на нее с самолета.

- Понравилось летать?

В вопросе Посадовой Вера почувствовала подтекст, но ответила прямо:

- Красиво. Простора много.

- Долго он тебя кружил. Старался голову вскружить.

- Вскружил, да только свою. - Лукавые глаза Веры сощурились, она потянула к себе ветку, сказала, отвлекаясь: - А черемуха распускается раньше всех.

- Влюбился? Так быстро? - Но в вопросе Посадовой не было удивления.

- Больше: предложение уже успел сделать.

Вера не лукавила. Летчик действительно сделал ей предложение, точно спешил, что не успеет: срок его командировки в совхозе кончался. Он сказал девушке, что здесь, в деревне, она пропадет, а он увезет ее в областной центр, где стоит их авиаотряд. У него отдельная комната и приличная зарплата. Она может не работать. Но при желании работа в городе и для нее найдется. А то и учиться можно пойти в медицинский или учительский. Можно, конечно, и на заочное отделение поступить.

- И ты согласилась?

- Что вы!.. Такой воображала…

- Красивые все воображалы, - обронила Надежда Павловна.

Юность откровенна и доверчива, она всегда ищет участия. Вера была откровенна с Надеждой Павловной, ей доверяла голос своего сердца, в ней находила участие.