- Семейные? Дети есть? - спросил Егоров.
Полковник виновато пожал плечами, пообещал:
- Выясню, доложу, Захар Семенович.
- Это важно, - глубоко и печально вздохнув, заметил Егоров, потом, устремив на полковника тихий, грустный взгляд, спросил скорее самого себя: - Когда мы искореним пьянство?
- Трудный вопрос, Захар Семенович. Можно сказать, проблема из проблем. Факты показывают, что шоферы и больные печенью воздерживаются от алкоголя.
- Нашел, чем утешить, - через силу улыбнулся Егоров и, уже садясь в машину, сказал: - Вы с самогоноварением никак не можете покончить. Мне бы не хотелось выносить этот вопрос на бюро обкома, но, боюсь, придется.
В машине он думал о семьях утонувших, о детях, у Булыги - ЧП. Вот тебе и передовой совхоз! Собственно, был когда-то передовой. А почему? Почему так случилось, что хозяйство отстало? Кто виноват?.. Конечно, Булыга, отвечал Егоров сам себе, вспоминая свой последний разговор с Романом Петровичем летом этого года. Его огорчало, что Булыга не видит своих недостатков, ошибок и слабостей. Это очень плохо: такой человек безнадежен, как руководитель. Утонули пьяные. А ведь это в какой-то мере характеризует и руководителя. Пьет и сам Булыга, изрядно выпивает, - Егорову это известно. Конечно, трудно бороться с пьянством, когда от тебя самого частенько несет перегаром.
Ну, а Надя? Мысли о ней всякий раз рождали в нем нехорошие и совсем неуместные - он это понимал - чувства жалости к ней и собственной вины. Хотя, в сущности, он ни в чем не был виноват. Так случилось в жизни, так сложилась их судьба. Когда Егоров командовал партизанской бригадой, а затем соединением, он был уверен, что семья его погибла. И его отношения с отважной разведчицей Надей Посадовой нельзя назвать той случайной, мимолетной связью, которая иногда бывает между женщиной и мужчиной, когда чувства заменяются страстью. Уже после рождения Тимоши Егоров узнал о том, что семья его чудом уцелела и находится за линией фронта. Перед ним не стояла дилемма: возвращаться к семье или оставаться с Надеждой Павловной. Сама Посадова первая сказала: "Ты должен вернуться к семье. Я уеду в Москву, и мы не будем встречаться. Мы никогда больше не увидимся".
Тогда он ответил ей: "У нас есть сын, наш сын, Надюша. Нельзя его лишать отца, нельзя".
Он понимал, что Надежда Павловна не отдаст ему Тимошу, - у мальчика должна быть мать.
Так между ними установились дружба и взаимное уважение. У мальчика были мать и отец.
Своих отношений с Надеждой Павловной Егоров, конечно, не скрывал от своей жены. Она знала, что Захар Семенович встречается с Тимошей и, естественно, с его матерью, помогает им и материально. Она была трезвая и умная женщина и считала, что так и должно быть. Ни с Посадовой, ни с Тимошей она никогда не виделась.
Иногда Егоров думал о судьбе Надежды Павловны, думал с болью сердца. Пробовал говорить ей:
- Послушай, Надя, почему ты не захотела вернуться к Алексею?
- Я не могу жить в Москве - толчея и шум большого города меня угнетают. Я прирожденный деревенский житель, - отвечала с улыбкой Надежда Павловна.
- С каких это пор коренная горожанка стала прирожденной селянкой? - в тон спрашивал Егоров.
- С партизанских.
- Ну, а если серьезно?..
- А серьезно на эту тему я говорить не буду.
Он догадывался: любит она его, Захара Егорова, и от этого ему было еще больней.
Он знал ее как человека и работника и высоко ценил в ней доброту в отношении к людям, цепкость и упрямство в жизни. Недавняя артистка, она легко и быстро стала одной из лучших партизанских разведчиц. А когда новые условия потребовали новых дел, когда отгремела война, она так же быстро освоила новую, непривычную для нее работу - секретаря парторганизации совхоза. Что она знала прежде о селе? Ровным счетом ничего. Путала супони с супами, культиватор с вентилятором.
Егоров понимал: нелегко было ей освоить сельское хозяйство, полюбить село. Трудно ей было учиться и учить других, завоевывать авторитет, уважение и доверие коммунистов и беспартийных. Он знал ее слабости и промахи, понимал подлинную причину их. При встречах обычно советовал, поддерживал, подсказывал и даже слегка хвалил ее. Доброе слово близкого человека таит в себе великую силу. Исключением была последняя встреча. Еще прежде Захар Семенович замечал, что Посадова не хочет видеть подлинных причин, мешающих совхозу "Партизан" стать передовым хозяйством области. Во время последней встречи он высказал ей все, что думал о Булыге, и теперь размышлял над тем, что предпримет партийная организация совхоза и ее руководитель, чтобы заставить коммуниста Булыгу работать по-новому.
Булыга уже хвастается, что вот, мол, его совхоз вовремя и своими силами убрал картофель, а у других сотни гектаров не выкопаны. Он ставит это себе в заслугу, хотя, если говорить положа руку на сердце, в этом заслуга техники, которой в совхозе гораздо больше, чем в колхозах. И, конечно, люди, рабочие.
…Егоров ненадолго заехал в Лесной райком партии. Первого секретаря не застал - тот уже несколько дней подряд не возвращался из колхозов. Вместе с председателем райисполкома Егоров направился в колхоз, из которого поступила в обком телеграмма от студентов.
Грязная проселочная дорога свернула в лес, почти безлистный, общипанный резкими ветрами и дождем. Газик натужно завывал, но шел вперед упрямо и уверенно, швыряясь грязью. Сразу же за лесом от самой опушки начиналось картофельное поле, на котором два человека - женщина и мужчина - что-то обсуждали у большого бурта только что собранного картофеля. Егоров приказал шоферу остановиться и вышел из машины.
- А где же народ? - спросил он предрайисполкома.
- Должно быть, на обед ушли, - ответил тот и посмотрел на часы.
Картофель был разбросан по всему полю небольшими кучами. Егоров возмутился:
- Вы посмотрите - что ж это получается? Половина картофеля останется на поле. - Он копнул руками уже убранную борозду и вырыл несколько крупных картофелин. - Видите? Разве это работа! Называется, выкопали! Безобразие! Бесхозяйственность! - негодовал Егоров.
- Да-а, - виновато протянул предисполкома. - Наверно, студенты работали.
- Ну и что ж, что студенты! Есть же здесь бригадир?!
- А вот он, кажется, сам и есть, колхозный бригадир.
Подошли к колхозникам, поздоровались. Председатель райисполкома представил Егорова. Пожилая женщина в резиновых, заляпанных грязью сапогах и ватной куртке смотрела на приезжих выжидательно и с любопытством. Мужчина обратился к Егорову с преувеличенным возбуждением и фамильярностью, будто встретил своего старого приятеля.
- А-а, Егоров, здравствуй! Вот вовремя приехал.
- Кто из вас бригадир? - перебил его восторг Егоров; он почему-то решил, что бригадиром должна быть женщина.
- Ну, я бригадир. А что? - ответил мужчина и сделал грудь колесом.
- Плохой вы бригадир, - сорвалось у Егорова. Он смотрел на выкопанный участок, где так плохо, не чисто был собран картофель.
- А и тебя поставь на мое место - ты тоже не лучше будешь. А может, еще хуже меня, - вдруг выпалил бригадир задиристо.
Предисполкома, опасаясь скандала, попытался увести Егорова, говоря негромко:
- Захар Семенович, так ведь он же пьян. Пойдемте, что с ним говорить.
Это еще больше подзадорило бригадира, и он преградил дорогу.
- Нет, ты погоди уезжать. Давай разговаривать по душам. Коль пожаловал, давай будем говорить.
- Да ты же пьян, - зло сказал предисполкома.
- Пьян? Верно, угадал. Я не пьян, я выпимши. С этими бандитами не только запьешь, с ними с ума можно сойти, - заговорил бригадир, обращаясь к Егорову. - Их же тридцать штук прислали на мою голову… помощников. С ними волком завоешь, товарищ Егоров. Да я бы без них никакого горя и забот не знал. А то накорми, напои, спать уложи и глаз не спускай, потому что это же не люди, а сплошные хулиганы.
Егоров решил не перебивать его, терпеливо слушал, а бригадир, все норовя стать спиной к предисполкома, которого он почему-то явно игнорировал, все говорил:
