Вспоминая эти слова "всесоюзного старосты", генерал Бойченков мысленно говорил: "Очень жаль, что Калинин не был старым раввином. Да и едва ли послушались бы евреи, мутным потоком хлынувшие в обе столицы советской России. Они не считали себя потерянными для своей нации, и были в этом правы".
Работая в Комитете Государственной безопасности, по долгу службы Дмитрий Иванович интересовался деятельностью сионистов в нашей стране и потому был знаком со многими материалами, касающимися еврейского вопроса. Об участии евреев в Февральской и Октябрьской революциях в 1917 году материалов было предостаточно. Правда, сами евреи предпочитали их не афишировать.
Хотя находились среди них и "хвастливые головы", которые не прочь были и пооткровенничать. Один из таких, некий Коган, в 1919 году в газете "Коммунист" писал: "Можно сказать без преувеличения, что великий русский социальный переворот в действительности является делом рук евреев. Разве темные, угнетенные массы русских рабочих и крестьян были бы в состоянии собственными силами сбросить иго буржуазии? Безусловно нет; евреи были теми, кто дал русскому пролетариату зарю Интернационала, и не только дали, но и теперь ведут дело Советов, крепко находящееся в их руках. Мы можем быть спокойны, пока верховное командование Красной Армии находится в руках товарища Троцкого. Хотя среди рядовых Красной Армии евреев нет, но, находясь в комитетах, в советских организациях и в командном составе, евреи ведут храбрые массы русского пролетариата к победе…"
Сталин, конечно же, понимал, что дело Советов крепко находится в руках евреев, и это его беспокоило. Он считал ненормальным и недопустимым, просто абсурдным, что все командные посты в партийном, государственном и хозяйственном аппаратах занимают евреи. Коренному населению была уготовлена участь рабов. Однажды в конце 1935 года в Москве, в ЦК ВКП(б) проходило совещание по вопросам строительства. На нем присутствовали члены Политбюро во главе со Сталиным. Открыл совещание Молотов, жену которого, еврейку Полину Жемчужину, Сталин откровенно презирал. Было два докладчика: председатель Госплана Межлаук и начальник главного управления строительной промышленности Наркомтяжпрома Гинзбург. После докладов начались выступления. Один за другим поднимались на трибуну лица одной и той же национальности: начальник строительства "Большая электросталь" Кац, начальник Челябинского станкостроя Каттель, начальник Южжилстроя Суховальский, начальник управления Лентрестом стройматериалов Перельман, директор кирпичного завода Лейбович, начальник строительства Азовсталь Гугель, начальник Дзержинстроя Познанский, начальник строительства канала Москва - Волга Коган, заместитель начальника Главугля по строительству еще один Коган, главный инженер Главстроя Штаерман, начальник строительно-квартирного управления армии Левензон, начальник Золотоустроя Валериус, начальник строительства Архангельского целлюлозного завода Маршак, начальник Криворожстроя Весник.
Начальники, начальники и только начальники, ставшие таковыми не в силу своей профессиональной компетентности, а по национальному происхождению. Сталин считал такое положение совершенно не нормальным и в конце тридцатых годов им была сделана попытка заменить этих "прирожденных начальников" компетентными национальными кадрами. На места, занимавшие "детьми Арбата", назначались дети рабочих и крестьян с вузовскими дипломами.
Начавшаяся война приостановила этот процесс. Но не успели отгреметь победные салюты весной сорок пятого, как "божьи избранники" шумною толпою снова хлынули в начальники, прежде всего в сферу культуры. Еще в годы войны Илья Эренбург горделиво объявил своих соплеменников "донорами духа", из чего следовало, что именно им принадлежит пальма первенства в разгроме гитлеровской Германии. Такой "пассаж" возмутил Сталина и его ближайших помощников Жданова, Маленкова, Щербакова. И как ответная реакция, началась борьба с "безродными космополитами". Чтобы впоследствии, спустя четверть века не говорили о ней "дети Арбата", но факт остается фактом: борьба с космополитами нашла горячую поддержку в народе. Она вызвала всплеск патриотизма, который "божьи избранники" сразу же после окончания войны начали издевательски, цинично унижать и оплевывать, запустив в обиход оскорбительное словцо "квасной". И уже восторженная гордость фронтовиков своими ратными подвигами получала клеймо "квасного патриотизма". Совершенно естественно, что борьба с космополитизмом не понравилась Молотову, Ворошилову, Андрееву и другим деятелям высших эшелонов власти, связанных родственными узами с "божьими избранниками". Что же касается "божьих избранников" в мировом масштабе, то вся их сионизированная пресса, а вместе с ней парламентарии дюжины больших и малых государств, главным образом Европы и обеих Америк, денно и нощно, не щадя глоток своих, клеймили позором "разгул антисемитизма" в Советском Союзе. Титула главного антисемита был удостоин сам Иосиф Виссарионович, а его правой рукой - Андрей Александрович Жданов.
В год смерти Сталина Бойченков находился за рубежом - он был резидентом в одной из европейских стран. Помнит большую статью в буржуазной просионистской газете, в которой излагалась версия о насильственной смерти диктатора. Мол, Сталин решил раз и навсегда покончить с "еврейским вопросом" в своей стране - переселить евреев в Биробиджан. И таким образом лишить их кастовой привилегии. Тогда сионистский центр приказал своему агенту Лаврентию Берия умертвить Сталина. Берия не мог ослушаться, иначе ему грозило разоблачение и неминуемая смерть, и он выполнил приказ.
"Не случайно, - подумал Дмитрий Иванович, - сразу же после смерти Сталина Берия лично освободил из-под стражи супругу Молотова и сразу же вокруг нее, как осы вокруг сладостей, закружился рой "божьих избранников". Подобные рои кружились и вокруг Екатерины Давидовны Ворошиловой". Вспомнил Дмитрий Иванович, как и его в сорок шестом, молодого и перспективного, пытались женить на очаровательной и тоже перспективной Анджеле Зицер - студентке Института театральных искусств. Отец будущего режиссера и худрука работал в президиуме Верховного Совета, имел персональную машину, кремлевский паек и четырехкомнатную квартиру, в которой возможного зятя Диму Бойченкова в голодном послевоенном году щедро угощали черной икрой и прочей деликатесной снедью, о существовании которой он и не подозревал. После ужина захмелевшему - не столько от невестиных чар, сколько от марочного коньяка - хозяева любезно предложили остаться заночевать - стоит ли в столь поздний час да еще в состоянии опьянения появляться на улице, где, случается, и хулиганят? Сначала доводы показались Диме убедительными и он, хотя и не без колебаний, согласился и уже начал было в отведенной ему комнате готовиться ко сну. "Твоя комната", - многозначительно улыбнулась Анджела и ушла в свою спальню, а спустя минуту предстала перед ним терпко надушенная, в ярком шелковом халате, призывно обнажавшим соблазнительно белую грудь. Вот в этот самый миг как протест, как видение, Бойченкову явилась его знакомая озорно-улыбчивая Катя, тоже студентка, только не ГИТИСа, а мединститута, живущая с матерью вдовой и младшей сестренкой (отец не вернулся с войны) в одной комнатушке многонаселенной коммуналки. Явилась в своем неизменном и, возможно, единственном платьице из желтого ситца, усеянного голубенькими незабудками. И сразу же протрезвевший Дима Бойченков, притворно вдруг что-то вспомнив и сославшись на это "что-то", проворно ускользнул из четырехкомнатной квартиры, не простившись с несостоявшимися тестем и тещей по той причине, что они уже спали. На пустынных просторных улицах Москвы дышалось вольготно и умиротворенно и не было никаких хулиганов, даже в мыслях.
А уже потом, - плыли в памяти Дмитрия Ивановича воспоминания, - много лет спустя, когда Катя стала его женой и у них появились дети, к их сыну-студенту повадилась прекрасная Зорина Фильшина. Ее атака была так стремительна и до смешного откровенна, что вызвала вполне обоснованные опасения отца: устоит ли? И он решил вмешаться, как бы между прочим, но не без умысла заметив в присутствии жены и сына: "Ну и хватки у этой Зорины: сразу виден… характер. Этакая амбициозная самоуверенность". Сын понял намек и попытался рассеять подозрения. "Ты ошибаешься, папа, она не то, что ты думаешь. Она - узбечка". Дмитрий Иванович иронически улыбнулся и ответил: "Она такая же узбечка, как ты эфиоп. Я знаю ее отца". И после паузы сказал: "Впрочем, меня это не касается". И атака, говоря военным языком, захлебнулась. И была отражена.
