- Успокойтесь, Афанасий Васильевич, - пробовал увещевать Ярослав. - Что ж теперь поделаешь: сосен не вернешь. А нервы трепать что толку?..

- Как что толку?! - шумел старый лесник и колол Серегина ожесточенным взглядом. - Молчать? Прощать? Так он еще не то вытворять станет.

Расстроенный, взъерошив остатки льняных волос, с трудом переставляя больные ноги, старик вышел в сени. Через несколько минут возвратился притихший, мягкий, розоволицый и какой-то маленький. Только волосы по-прежнему упрямыми пучками щетинились во все стороны. Положил узловатую, в черных крапинках руку на стол, заговорил совсем спокойно, даже ласково, будто прося извинения за свою недавнюю вспышку:

- Ты с ним старайся не ссориться. Сначала приживись. Я сам с ним поговорю. У меня для него давненько припасены ядреные слова… А вот учителке отказал напрасно. И Николай Мартынович у них в школе бывал. Еще в прошлом году она и меня просила поговорить с ребятишками про лес. Да из меня какой говорун: не обучен ораторскому ремеслу. Или от рождения способности в этом самом деле нет. Иной, посмотришь, гвоздя толком вколотить не может, ель от березы не отличит, а речист. Как начнет языком шевелить, и потекли слова из него, как вода из родниковой трубы - конца не видать. А другой и неглупый совсем, даже башковитый, с друзьями-приятелями разговаривает и гладко и толково и за словом в карман не лезет. А выпусти его на люди, перед народом, да хоть и перед ребятишками - и двух слов не свяжет. Отчего это так? От рождения или от тренировки?

Он спрашивал вполне искренне, доверчиво глядя на Ярослава. Ярослав пожал острыми худыми плечами, сказал нерешительно:

- Талант, значит.

- Талант не талант, а с ребятишками тебе поговорить надо, - неожиданно повернул старик. - Лекция не лекция, а, говоря по правде, обыкновенная беседа. Николай Мартынович тоже поначалу не хотел. А потом уступил, сдался. Раз Алла Петровна просит - надо уважить. Она женщина положительная и, говоря между нами, умная.

Ярослав задумался. И не над тем, что в самом деле ему следовало бы побеседовать со школьниками как леснику, а над тем, что он не очень вежливо разговаривал с этой "умной и положительной" учительницей. Он принял ее за легкомысленную девчонку, а тут, извольте видеть, - замужняя женщина, жена его непосредственного начальника, да к тому же положительная и умная. И еще - старик этого не говорил, но Ярослав уже знал - симпатичная. Он почувствовал себя неловко, и это его состояние, как бывает у честных и бесхитростных натур, в тот же миг отразилось в глазах. Афанасий Васильевич заметил его досаду, но расценил ее по-своему и сказал неожиданно для себя:

- Вот! Надумал. Ты им о пограничниках расскажи. Ребятишкам такое всласть. Хлебом не корми, а подай про шпионов да про войну. Ты, значит, им и расскажи - сначала про пограничников, а потом про лес.

Старик довольно хлопал ладонями себя по бедрам, встряхивал нечесаной маленькой головой и откровенно, до восторга радовался своей находчивости.

- Про пограничников - ладно, это я могу, - согласился Ярослав. - А что про лес?

- Как что? - удивился старый лесник и вытянулся, как солдат, по стойке "смирно", выпятив грудь, обтянутую, словно доспехами, меховой телогрейкой. - А то, что людям без лесу нельзя. И вообще, без лесу на земле жизни быть не может. Потому как лес - это и воздух, и здоровье, и царство живности всякой, окромя строительного материала и разной там продукции. Ты все это им расскажи и то, что каждое деревце свою жизнь имеет, свое начало и конец, как и все живое на земле, судьбу, значит, свою. А все зачем? А затем, чтоб они сызмальства научились любить лес и беречь. Понимать его красоту и пользу. Про птиц, про зверей, про жучков расскажи, которые полезные, а которые вредные.

- Так ведь я не знаю.

- А ты узнай. Это твой долг: знать. Из книг узнай. Вон их сколько у меня и, считай, добрая половина про лес.

Афанасии Васильевич резким жестом указал на старую, еще довоенную этажерку, заставленную книгами, и сам пошел к ней, тяжело ступая мягкими, подшитыми войлоком валенками, приговаривая:

- Сам покупал, а больше Степа, сын, одаривал отца лесными книгами. Все хотел сделать из меня ученого лесника. А и то правда - человек при деле должен свое дело знать не хуже профессора. Если ты бочкарь, то знай, из какого дерева какая кленка на что годится А так же и лесник. И Николай Мартынович тоже привозил мне лесные книги. - Он извлек из библиотеки два томика: один толстый, другой потоньше, повернулся лицом к Ярославу: - Во, "Русский лес" называется. Леонид Леонов написал. Роман. Николай Мартынович подарил. Он с этим Леонидом Леоновым, вот как мы с тобой, разговаривают и чаи пьют. А это сочинение самого Николая Мартыновича. Называется: "Сердитая книга". - Он протянул Ярославу второй томик. На титульном листе стояла надпись: "Лесному чародею, моему доброму исцелителю А. В. Рожнову - великому труженику земли русской и редкой души человеку - с благодарностью за приют и ласку. Ник. Цымбалов". Ярослав вслух прочитал надпись и видел: старику приятно. Спросил, как понимать "исцелителю"? Афанасий Васильевич охотно пояснил:

- Так ведь он больной, Николай Мартынович. И нестар еще, а больной. На фронте был - ну, это само собой, считай, весь народ через войну прошел. А потом, работа его писательская, как я посмотрел, ох и несладкая. Вот эту книгу он шесть лет писал. А человек он не каменный, и нервы у него, и сердце, и душа. У нас тут в прошлом году случай был: директора гортопа ни за что ни про что в газете пропечатали. Клевета на него. А он чист был, безгрешен. Так расстроился человек, что на другой день скорополительно скончался.

Ярослав улыбнулся этому скорополительно, но смолчал, а старик продолжал:

- А доктора что, доктора душу не лечат. Отдых и покой прописали. Приехал он в наши края. На родину свою, выходит. Какой тут покой, сам видишь. Бывают дни, что и Лель ни разу не гавкнет - не на кого. А без причины умная собака брехать не должна. Правда, весной дело было: птицы шумели - днем дрозды, зяблики, иволга кричала, кукушка, а по ночам - соловей. Тут они в черемухе над оврагом поселение имеют. Ежегодно. Придет пора - услышишь. Только они Николаю Мартыновичу не помеха, а самое что ни есть успокоение для души. Ну, а потом лес - это целая аптека. Что ни дерево, то лекарство, безвредное и пользительное, пей его и денно и нощно, сколько твоей душе угодно. Фитонциды называются, слыхал такое слово? Они и есть это самое древесное лекарство, которым мы дышим. От разных болезней. А самое сильное и пользительное в наших краях - дуб. Потом ягоды, грибы. Мед. Э-э, мед - это, скажу тебе, самое главное лекарство. Я и медком майским Николая Мартыновича поправлял. И маточным молочком. Слыхал про такое? - Ярослав отрицательно покачал головой. - Ну, брат, это же сила! Хотя тебе еще рано, ты молодой, и так здоровый.

На другой день Ярослав поехал на делянку, где шла рубка ухода.

Снег сыпал весь день спорый, густой. Он обильно покрыл землю, укутал деревья, не успевшие сбросить листву. Похоже было, что зима наступила сразу и всерьез, без обычных слякотей и ростепелей. К вечеру подморозило, и, когда снег перестал падать, на небе высыпали беспокойные звезды. Они искрились, дрожали, точно кем-то потревоженные, а может, только так казалось Ярославу, потому что тревога поселилась в нем самом, поселилась еще с утра и не покидала его и теперь, когда в потемках верхом на лошади возвращался в дом Афанасия Васильевича, который еще вчера казался ему и его домом, а сегодня… Сегодня все спуталось, смешалось в голове Ярослава, как моток проволоки, где много концов, да трудно вытянуть нужный кусок. И первопричиной всей этой неразберихи он считал Кобрина, для которого нет ничего святого в этом мире, а существует только он один со своим единственным стремлением - поживиться чем только можно, прибрать к рукам все, что плохо лежит. О Погорельцеве Ярослав еще не составил определенного мнения, а просто был зол на него за девять сосен, за непонимание красоты природы и даже за то, что у него симпатичная жена. "А ведь она не обиделась на меня", - почему-то вспомнил Ярослав веселый добродушный смех ее и такой же тон, когда она призналась, что лесничий - ее муж. И она не одобряет своего мужа и разделяет гнев и возмущение Ярослава. Вот и думай-гадай. И что за человек этот Валентин Георгиевич? Месяц тому назад Афанасий Васильевич о нем отзывался неплохо: мол, дело знает, хозяйственный и к людям внимателен. Бывает грубоват, да с иным без крепкого слова и не договоришься. Интересно, поедет Афанасий Васильевич к сыну или нет? А если поедет, то когда и надолго ли, думал Ярослав, подъезжая к дому. Залаял Лель - добродушно, беззлобно: просто сообщил хозяину, что появились свои, а не чужие.