– Что вы мне тут цирк устраиваете?! – выпучив от негодования свои красивые глаза, воскликнула дама. – А ну прекратите немедленно! Кто вы, спрашиваю, такой?

На крик из какого-то подсобного помещения выплыла дородная повариха в накрахмаленном колпаке. Вынула изо рта огрызок моркови и сразу вмешалась:

– А что случилось, Гертруда Васильевна?

– Посторонний на территории, – сказала заведующая таким тоном, каким четырёхзвёздные генералы в американском кино роняют фразу, предшествующую объявлению общей тревоги.

Во избежание ненужной суеты, я поднял руки вверх:

– Всё-всё, уже ухожу.

Но, увы, спокойно ретироваться не получилось.

Попросту не дали.

– Нет уж, нет уж, давайте разберёмся, – грозно промолвила Гертруда свет Васильевна и попыталась ухватить меня за рукав.

Отступив на шаг, я оглянулся. Путь назад уже отрезала уборщица, и вид у неё был самый решительный. Во всяком случае, швабру она держала так, как обычно держат бейсбольную биту.

Если путь к отходу отрезан, подумал я, имеет смысл прорываться из окружения через линию фронта. Причём в данном конкретном случае прорываться деликатно, то есть без чрезмерного насилия. Как никак передо мною женщины, к тому же ни в чём неповинные женщины. С кулаками на безвинных женщин нельзя. Как-то не здорово это.

Подумал так, крякнул – эх, была не была, – и пошёл на прорыв.

Ухватил крепко-накрепко Гертруду Васильевну за протянутую ко мне руку и с лихостью перца, исполняющего элемент зажигательного танца ча-ча-ча, закружил партнёршу на месте. Сперва она поддалась моему напору и даже неожиданно легко поддалась, но через несколько оборотов опомнилась, охнула и очень противно завизжала. Оставив её на произвол сил инерции, я галантно шаркнул ножкой и, отвесив полупоклон, резко рванул вдоль по коридору.

В начале пробежки убрал обманным движением принявшую позу сумоиста толстуху-повариху вправо, а сам с криком "Лыжню!" благополучно проскочил слева. Увернулся от пущенного в спину морковного огрызка, добежал до конца коридора и, оттолкнувшись от стены, повернул направо. А через несколько метров – налево. Там малость заметался: навстречу, широко расставив локти, шёл мужик с лотком буханок. Затормозить я уже никак не мог и, казалось, неминуемо столкнёмся. Но, слава Силе, обошлось. Разминулись. Мужик вовремя поднял свою ношу, а я нагнулся. Дальше уже до самого выхода мне препятствий никто не чинил. Нёсся на всех парах, и чуть было не влетел с крыльца в раскрытое нараспашку чрево фургона с надписью "Хлеб".

Минут через пять, когда уже сидел в машине, ко мне подошёл помятого вида и непонятного возраста мужичок в пятнистых военных штанах и оранжевой спецовке.

– Это-то, – сказал он, сунув обветренное лицо в окошко. – Ты того бы. Отъехал бы отседова, земеля.

– Чего это вдруг? – изумился я.

Он махнул в сторону детского сада.

– Это-то, заведующая ругается шибко.

– А ты кто такой?

– Так это-то, дворник.

– Ну так передай своей заведующей, дворник, что нахожусь вне зоны её юрисдикции.

Дворник захлопал глазами.

– От оно как! Послал, стало быть, ты её?

– Ну, типа того, – кивнул я.

– Так это-то, земеля, она ж ментов того-самого.

– Думаешь?

Дворник убеждённо кивнул:

– А то как же. – И присовокупил по секрету: – Курва же.

Произнёс он последние слова с таким знанием вопроса, что я ему поверил и тут же завёл мотор.

Далеко, разумеется, не поехал, завернул за угол ближайшей пятиэтажки, припарковал машину возле первого подъезда и оттуда стал наблюдать за подступами к детскому саду. Ну а пока суд да дело привёл, дымя под джазовую FM-волну одной сигаретой за другой, мыслишки в порядок.

Выходило, что знаю на данную минуту уже прилично. И хотя известных по этому делу фактов было пока немного (чтобы сосчитать хватило бы пальцев одной руки), но зато какие это были факты. Некий человек, обладающий Силой, свил себе в гнездо в детском садике номер сто девяносто семь – это раз. Баловник сей беззастенчиво морочит маленьких детишек в своих личных целях – это два. Он мужчина примечательной внешности – это три. Ему покровительствует заколдованная им дама-заведующая – это четыре. Он чего-то или кого-то очень сильно боится – это пять. Разве всего этого мало? Как по мне, так достаточно. Вполне достаточно, чтоб сделать следующее умозаключение: судя по всему, предстоит мне потягаться с напуганным, явно загнанным в угол, а значит, донельзя озлобленным колдуном, который к тому же не особо стесняет себя в выборе средств. Такие вот дела. Особой радости по этому поводу я, конечно, не испытывал, но и мандража тоже. Скорее азарт.

Меж тем родители уже начали потихоньку полегоньку разбирать своих отпрысков из детсада по домам. Сначала одна гражданка сына забрала, потом другая – дочку, а где-то с семнадцати сорока уже повалили толпой. Казалось, вот-вот всё закончится, вот-вот схлынет, но нет, тянулись ещё долго, и Вероника вышла только в восемнадцать двадцать. К тому времени у меня уже все сигареты закончились.

Приметив девушку, я выехал на дорогу и покатил навстречу.

– Знатный вы переполох учинили, – сказала Вероника, когда я остановился и вышел из машины. – Надеюсь, не напрасно?

– Нет, представьте себе, не напрасно, – уверил я девушку. – Кое-что прояснилось. И в связи с этим один вопрос. Скажите, Вероника, а у вас в коллективе много мужчин?

Она удивлённо вскинула брови:

– Мужчин? – И, не задумываясь, выпалила: – Вообще-то, ни одного.

Я погрозил ей пальцем:

– Ох, не заливайте, Вероника.

– Я не заливаю, – заявила девушка сгоряча. Но затем подумала и исправилась: – А! Ну да, Ефим Ефимыч, дворник наш. Он же и сторож.

– А ещё?

– Всё, больше никого.

– А разве Ефим Ефимыч каждую-всякую ночь сторожит? Не верю. Так не бывает.

– Нет-нет, конечно, не один. Ещё его жена, Анна Семёновна. И ещё одна женщина. Как её зовут, я не знаю.

Поблагодарив девушку за ответ, больше ни о чём я её расспрашивать не стал, развёл руками и сказал:

– Ну что ж, Вероника, не смею больше задерживать. К сожалению, подвезти не могу, пока ещё не всё тут осмотрел. Дождусь, когда все уйдут, и вновь попробую.

– Ох и долго же вам ждать придётся, – посочувствовала она. – Гертруда Васильевна часто до девяти задерживается. А бывает что и до десяти.

– Вот как, – изумился я. Мигом внёс изменения в план и сделал приглашающий жест: – Тогда садитесь. Раз так, я сюда позже вернусь.

В ответ на моё предложение Вероника энергично замотала головой:

– Нет-нет, спасибо, я пешком. Мне тут рядом.

Я бы её, конечно, уговорил, но мысли мои, как раз в этот момент резко переключились на иное. Мимо прошёл паренёк с бутылкой пива "Миллер" и я, провожая его рассеянным взглядом, неожиданно озаботился: а как там, интересно, дела обстоят у моей влюбившейся в не понять кого помощницы? Вспомнил вот так вот невзначай о Лере, а затем сам себе удивился: чего это я вдруг? Но тут же и сообразил, какая именно цепочка ассоциаций сложилась в голове. Простая цепочка. Очень простая. Даже элементарная: пиво "Миллер" – Эрнест Миллер Хемингуэй – свитер грубой вязки – молодой человек с красивым именем Никита.

Какая-то тревожная неясность всё-таки изначально затаилась и свербела в моей душе на счёт этого художника, чуть-чуть литератора и вроде как путешественника. Сформулировать на вербальном уровне причину этого жу-жу-жу я не мог, но не мог просто так от него и отмахнуться. Более того, как раз невозможность выразить словами это мутно-смутное беспокойство больше всего меня, пожалуй, и напрягала.

Великий Неизвестный заметил однажды по какому-то известному только одному ему поводу: "Нет ничего глупее, чем обманывать самого себя". Точно. Так и есть. Глупо. Вот и решил я – хватит, сколько можно – больше себя не обманывать. Торопливо распрощавшись с Вероникой до встречи при лучших обстоятельствах, забрался быстренько в машину и на всех парусах полетел к месту свидания известной мне девушки-сироты и возникшего из виртуальной пустоты сказочного принца.