Снова улыбнувшись, она повернулась и продолжила путь по тропинке. Когда Тии приблизилась к говорившим, те умолкли. Лицо Иосифа окаменело, но мгновение спустя оттаяло, и он с безмерной радостью прижал дочь к сердцу. Она рассмеялась, но тут же поморщилась от боли и, высвободившись из рук отца, взглянула в расширившиеся от удивления и неверия глаза царя.

– Но как же... Нет... – запинаясь, промолвил он. – Я же сам... Я сам видел... Ты была мертва.

– Ты же сказал, что ждешь знамения, – промолвила она.

– Да! Да! – закричал фараон и, метнувшись к ней, заключил ее в объятия.

Все тело Тии вновь пронзила боль, но на сей раз она не отстранилась и не уклонилась от пылких поцелуев. Внутренне Тии ликовала, упиваясь своей победой, ибо в том, что ею действительно одержана победа, сомнений быть не могло.

Вскоре триумф Тии стал свершившимся фактом и для всего двора. Более того, ее чудесное спасение породило слухи о том, что именно она-то и является истинной наследницей богов. Так или иначе, изумление и возбуждение, вызванные ее «воскрешением из мертвых», были таковы, что о необходимости соблюдать обычай никто уже не вспоминал. Казалось, что боги спасли Тии от смерти именно для того, чтобы она стала великой царицей.

Но сама она даже в моменты величайшего торжества помнила о том, что далеко не все препятствия устранены и, возможно, самое серьезное из них еще впереди.

Долго ждать не пришлось: уже на следующее утро, когда она осматривала предоставленные в ее распоряжение дворцовые покои, слуга доложил, что жрец Амона просит ее о встрече. Ничуть не удивившись, она обернулась и увидела у ворот дворцового сада хмурого, угрюмого Инена. Тии подошла к брату, и они вместе направились под сень деревьев.

– Думаю, – промолвил Инен, достав что-то из-под плаща, – это тебе не повредит.

Он вручил ей фляжку, и Тии улыбнулась, глядя на черную клейкую жидкость. Потом она обмакнула в снадобье палец и коснулась шрама на руке. Рана затянулась мгновенно, и девушка не смогла сдержать восторженное восклицание.

– Вот уж воистину могучая магия!

– Могучая, – мрачно кивнул Инен. – И опасная для тех, кто не понимает, с какой силой имеет дело.

Тии взглянула на брата с удивлением, тогда как тот помрачнел еще пуще.

– Что ты хочешь сказать? Уж не пришло ли тебе в голову расстроить мой брак с фараоном?

– Я не могу это сделать. Боги ясно высказали свою волю, избавив тебя от смерти, дабы ты стала великой царицей.

Тии улыбнулась.

– Выходит, они пересмотрели свое прежнее мнение.

– Выходит, что так, – угрюмо буркнул Инен и отвернулся.

Он шагал так быстро, что сестра едва за ним поспевала.

– Инен, – промолвила она, коснувшись рукой его рукава. – Что тебя так тревожит? Ты что-то знаешь?

Он раздраженно передернулся, но внезапно схватил сестру за руку и поцеловал кончики ее пальцев.

– Хотел бы я... – пробормотал молодой жрец. – О, как бы я хотел, чтобы все было иначе!

– В каком смысле?

– Чтобы ты не... Чтобы... Нет! – Он горько улыбнулся и покачал головой. – Тебе ведь известно: мы, служители божества, не вправе разглашать тайны непосвященным.

Тии остановилась и, взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, спросила:

– Ты очень удивился, узнав, что я упала с высоты и не разбилась?

– Сверх всякой меры.

– А вот наш отец, представь себе, не удивился ни капельки.

– Правда? – Лицо Инена омрачилось еще больше. – Ты говоришь правду?

– Конечно. Ты знаешь, в чем тут дело?

Инен помолчал, а потом пожал плечами и буркнул:

– Я не могу больше с тобой говорить – боюсь наболтать лишнего.

С этими словами он повернулся, чтобы уйти. Но когда Тии окликнула его, остановился, словно сделав над собой усилие, и снова взглянул в лицо сестре.

– Я твой брат и очень люблю тебя, – промолвил Инен. – Но прежде всего я жрец Амона.

– Скажи одно: твой бог Амон благословит мой брак?

– О да, конечно. – Инен поклонился. – Не сомневайся в этом, о великая царица.

Он повернулся и заспешил прочь. На сей раз Тии не предприняла попытки задержать брата, а лишь проводила его взглядом. Ей не давал покоя его странный, словно бы предостерегающий тон, но в конце концов она приказала себе не думать об этом, рассмеялась и, покачав головой, весело побежала по дорожке сада.

– С какой стати мне чего-то бояться? – выкрикнула Тии во весь голос. – Инен сам признал, что я великая царица. А раз так, нет в мире ничего, что не было бы подвластно моей воле.

Уже выйдя из сада, она остановилась во внутреннем дворике, где каменотесы работали над украшением стены. Увидев, что именно они высекали на каменных плитах, девушка радостно захлопала в ладоши и заторопилась во дворец. Каменотесы продолжили свою работу, спеша завершить надпись, которая гласила:

«Тии, возлюбленная превыше прочих, владычица всех земель, госпожа счастья, наполняющая дворец любовью. Тии, повелительница Верхнего и Нижнего Египта, великая царица обеих стран».

Но тут Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.

– О повелитель правоверных! – молвил он. – Если ты вернешься сюда вечером, я поведаю тебе о судьбе фараона и царицы Тии.

Халиф поступил так, как было сказано: удалился во дворец, а вечером вернулся в мечеть и поднялся на минарет.

И Гарун аль-Вакиль сказал...

Тии не потребовалось много времени и не пришлось прилагать особых усилий, чтобы понять, насколько прекрасна и восхитительна жизнь великой царицы. Все, о чем она мечтала за высокими стенами женской половины царского дворца, все, чем порой тешила свое отнюдь не бедное воображение, оказалось лишь бледной тенью великолепной действительности. Порой ей казалось, что, став госпожой этого дивного мира, она мельком заглянула в рай, ибо, по ее разумению, именно там должно было находиться все наилучшее и превосходнейшее: золото, серебро, благовония и притирания, сандал и слоновая кость, редкостные яства и сладчайшие вина. Ни дня не проходило без развлечений: охоты в пустыне, прогулки на ладьях по Нилу, пикника в прохладе садов или торжественного пира, главенствовала на котором, конечно же, неизменная спутница своего царственного супруга – Тии, величайшая из великих цариц.

Ибо, покинув женскую половину, Тии твердо решила ни за что туда не возвращаться. Она убедилась, с какой легкостью фараон может избавиться от великой царицы, и порой сама, скрывшись за ширмой, из-за которой царь, согласно обычаю оставаясь невидимым, рассматривает красавиц из своего гарема, забавлялась, глядя на свою соперницу и ее сестер. Будучи царевнами по крови, они тем не менее превратились в простых затворниц царского гарема.

Но их вид служил для Тии не только развлечением, но и предостережением: она и на минуту не забывала о том, что до тех пор, пока ей не удастся подарить фараону наследника, подобная угроза будет существовать и для нее. Что же касается супруга, то великая царица очень скоро исполнилась к нему глубочайшего презрения. При всей своей власти, при всем своем могуществе Аменхотеп ничего другого и не заслуживал. Он любил только удовольствия, и супруга, поняв это, доставляла ему их в полной мере и, умело играя на этой струнке, фактически руководила его поступками. Тии вертела им как хотела, а царь Аменхотеп, ослепленный страстью, сам не заметил, что вскоре стал стремиться угодить ей больше, чем она ему. Зная, как любит она озеро, близ которого провела самые счастливые часы своего детства, он повелел воздвигнуть на его берегу дворец – богаче и роскошнее, чем любой из существовавших ранее. Искусственный канал вел прямо к причалу у ворот дворца, так что великая царица имела возможность спуститься из своих покоев в золоченую ладью и совершить прогулку по озеру или по Нилу. На ладье был установлен трон, и, когда восседавшая на нем в поражающем великолепием облачении Тии в окружении своих верных львов являлась пред очами толпившегося на берегах народа, простолюдины верили, что сподобились счастья лицезреть истинную избранницу богов. О ней говорили не иначе как с благоговением. Все знали о ее чудесном спасении, да и одного того, что царицу повсюду сопровождали львы, было достаточно, чтобы повергнуть суеверный народ в трепет. Не укрылось от людей и то, что ваятели по повелению фараона отныне создавали статуи царицы того же роста, что и его собственные. Вровень с супругом Тии изображали также на рельефах и фресках. Это невиданное новшество поражало воображение, и с течением времени многие уверовали в то, что царица есть живое воплощение божества, превосходящее величием, как о том шептались, даже самого фараона.