– Мистер Картер! Как я рад вас видеть! – воскликнул он, низко кланяясь и крепко пожимая мою руку. – Но какая жалость, что вам пришлось отказаться от своего поста.

– А ты откуда знаешь? – удивился я. – Официально о моей отставке объявлено не было.

– Но вы же не первый день в Египте, господин, – промолвил Ахмед все с той же лучезарной улыбкой. – Слухи и новости у нас распространяются быстро, а секреты становятся известны всем.

– Это касается не каждого секрета, – указал я.

– Вижу, господин, – Ахмед смерил меня пристальным взглядом, – что вы не утратили интереса к давним загадкам.

Он пригласил меня сесть, велел подать кофе и за чашечкой крепкого напитка поведал о последних событиях в Долине. Однако сосредоточиться на новостях было трудно – слишком уж странной и необъяснимой казалась осведомленность араба о переменах в моем служебном положении. Другое дело, что я уговаривал себе признать его немудрящее объяснение как данность: во-первых, в Египте новости и впрямь передавались из уст в уста быстрее, чем по официальным каналам, а во-вторых, мне не хотелось попасть во власть маниакальной подозрительности.

Итак, я потягивал мелкими глоточками кофе и, стараясь рассеять опасения, прислушивался к рассказам Ахмеда.

Надо полагать, мое состояние от него не укрылось, ибо он чуть наклонился ко мне и с улыбкой спросил:

– Разве не сбылось то, что я предсказывал при расставании, господин? Ведь я же говорил, что, коли Аллах даст на то свое соизволение, вы снова будете вести здесь раскопки? Помните?

Его слова тронули меня, хотя, по правде сказать, перспективы возобновления раскопок были более чем сомнительны. Ничего существенного я от Ахмеда так и не услышал: в экспедициях Дэвиса мой бывший десятник не участвовал и даже не знал о том, что в гробницах по-прежнему появляются амулеты.

Ждать заманчивых предложений от Дэвиса, а тем более питать надежду на появление возможности начать собственные раскопки не приходилось. Парадоксально, но, добыв для него концессию на проведение работ в Долине царей, я мог рассчитывать заняться там собственными исследованиями лишь после того, как он решит забросить археологию. А такого намерения у него, разумеется, не было. И, учитывая его везение, не могло быть.

– Это ж надо, Картер, – говорил он, – я каждый чертов сезон откапываю по гробнице, а то и по две. Если дело и дальше пойдет такими темпами, то очень скоро в Долине не останется ни одного затерянного захоронения. – Надо полагать, моя физиономия выдала при этих словах одолевавшие меня чувства, ибо он, снисходительно похлопав меня по плечу, добавил: – Не переживайте, Картер. Как только я найду захоронения Тии, Сменхкара и, конечно, Тутанхамона, вы узнаете об этом первым. А что? – Улыбка его сделалась прямо-таки сияющей. – Кто, спрашивается, сможет запечатлеть мои открытия на бумаге лучше Говарда Картера?

Мне оставалось лишь выслушивать все это, стараясь, чтобы мои досада и раздражение по крайней мере не бросались в глаза. Стоило порадоваться хотя бы тому, что переполненный энтузиазмом американец еще не успел выпотрошить всю Долину. Между делом я, не привлекая к себе внимания, тщательно изучил результаты его работы и пришел к выводу, что некоторые участки были обследованы им весьма поверхностно, и можно было надеяться найти там что-то еще. Такие места, разумеется, я брал на заметку. Кроме того, до некоторых секторов Долины он еще просто не добрался, и самым перспективным из них являлся тот, где мною был найден портрет царицы Тии. Как раз судьба этого места и вызывала у меня наибольшее беспокойство. Памятуя об обнаруженном теле и последовавшем за моей попыткой копнуть поглубже нападении, я с большой долей уверенности заключил, что там находится гробница. Причем не простая, ибо, коль скоро она была каким-то образом связана с местными легендами, имелись основания ожидать ее касательства к чему-то большему – к тайнам, которые, видимо, скрывала мечеть аль-Хакима, и к заговорам, похоже уходящим корнями в головокружительную древность. Но если Дэвис все же докопается и до этой гробницы, что он найдет внутри?

Впрочем, никакой возможности повлиять на ход событий у меня не было, как, надо признаться, не было и денег. Я не мог даже позволить себе содержать слугу, так что о самостоятельных научных трудах приходилось только мечтать. Правда, при всей досаде и раздражении, сопутствовавших моему пребыванию в Фивах и вынудивших меня в конечном счете вернуться в Каир, я упорно продолжал размышлять о тайне, соединявшей Долину царей и мечеть аль-Хакима.

Я начертил довольно подробный план этой мечети. Ничего нового мне узнать не удалось – во всяком случае ничего такого, что имело хоть сколько-нибудь важное значение. Кроме, пожалуй, еще одной надписи – над дверью, ведущей во второй минарет. Я ее тщательно скопировал. Как и в первой, в ней упоминалось загадочное имя: аль-Вакиль. Однако с расшифровкой мне на этот раз повезло больше, и я смог с достаточной степенью достоверности восстановить следующий первоначальный текст:

«Аль-Вакиль получил сие начертание, возглашающее: сокрытием мрака да будет сохранен свет».

По правде говоря, смысл надписи оставался для меня загадкой. О каком «мраке» идет речь? И если этот «мрак» «сокрыт», то не за той ли дверью, над которой изображен символ Эхнатона?

Относительно аль-Вакиля мне тоже не удалось выяснить что-либо определенное. Изучив материалы, имевшие отношение к халифу аль-Хакиму, шестому властителю Египта из династии Фатимидов, правившему на рубеже десятого века, я установил, что его пребывание у власти было отмечено непомерными жестокостями, распутством и кощунством. Даже по прошествии столетий имя этого халифа служило для правоверных символом безумства и самых страшных злодеяний и произносилось не иначе как с благоговейным ужасом. Стоило ли удивляться, что его мечеть считалась проклятой? Безрассудное сумасбродство халифа дошло до того, что он объявил себя богом. Однако у аль-Хакима имелись и почитатели, объявлявшие его святым и безоговорочно верившие, что он открыл секрет эликсира бессмертия и не погиб (труп халифа так и не был найден), но удалился, дабы вновь явиться в грядущем. Согласно историческим источникам, халиф, скорее всего, был убит, но обстоятельства его смерти остались загадкой. Я очень надеялся обнаружить имя аль-Вакиля в документах, связанных с этой таинственной историей, но, изучив за долгие месяцы горы материалов, так ничего и не нашел. Трудно даже предположить, сколько еще времени провел бы я среди пыльных фолиантов, если бы не полученное мною однажды письмо.

Вернувшись как-то вечером домой, я обнаружил послание, написанное на арабском языке:

"Мистер Картер,

Возвращайтесь скорее. Гробница демона найдена. Дело не терпит отлагательства.

Ахмед Гиригар".

Я незамедлительно отправился в Фивы. Всю дорогу меня не переставали мучить сомнения и страхи, связанные не только с содержанием письма, но и самим фактом его получения, ибо свой адрес я Ахмеду не оставлял. Каким образом он его узнал? Я терялся в догадках. Я решил не заглядывать, как в прошлый раз, домой к бывшему десятнику, дабы услышать от него последние новости, и сразу по прибытии в Фивы отправиться прямо в Долину царей. Пройдя узким ущельем, образовывавшим ее горловину, я встретился с нанятым Дэвисом археологом, руководившим ведением раскопок, – не слишком сведущим и опытным исследователем, но человеком глубоко порядочным и, кстати, моим соотечественником. На вопрос, действительно ли найдена новая гробница, англичанин ответил утвердительно. Мне показалось, однако, что он сильно нервничает, и я, естественно, поинтересовался, в чем причина.

– Дэвис, – ответил он, глубоко вздохнув. – Все дело в Дэвисе.

Он предложил мне проследовать с ним к раскопу, а по пути начал рассказывать о находке. С его слов получалось, что с самого начала в этой истории было много путаницы и невнятицы. Начать с того, что гробница была разграблена, но многие предметы воры почему-то не унесли, а лишь разбросали по полу. Захоронение определенно датировалось эпохой Эхнатона, но все имена в надписях оказались стертыми, равно как и лицо на крышке саркофага. В гробу было найдено тело, точнее скелет, но чей именно, тоже оставалось загадкой.