Кристиан сел, прислонился спиной к стволу кокосового дерева и обнял Маймити за талию, я уселся рядом. С первого взгляда я понял, что веселость прошедших недель сменилась в нем мрачным настроением.

– Должен сообщить вам, – после долгого молчания медленно произнес он, – что прошлой ночью умер Старик Бахус.

– Боже милосердный! – воскликнул я. – Как…

– Нет, он умер не с перепоя, как можно было предположить, а потому, что съел ядовитую рыбу. Мы купили около пятидесяти фунтов рыбы, и вчера вечером ваши товарищи ели ее на ужин. Рыба не такая, как раньше, чуть красноватая. Хейворд, Нельсон и Моррисон шесть часов боролись со смертью, но теперь им лучше. Врач скончался четыре часа назад.

– Боже милосердный! – тупо повторил я.

– Похороны завтра утром, мистер Блай просит вас присутствовать.

Сначала новость меня просто потрясла, и я не осознавал всю тяжесть утраты, но понемногу до меня стало доходить, что Старика Бахуса на «Баунти» больше нет.

– Пьяница, – ни к кому не обращаясь, заговорил Кристиан, – но как его все любили! Плохо нам без него придется.

Маймити повернулась ко мне, и в красноватом свете огня я увидел, что в глазах у нее блестят слезы.

– Одноногий старик мертв, – печально проговорила она.

– Я плаваю много лет, – продолжал Кристиан, – и уверяю вас, что благополучие людей на корабле часто зависит от незначительных на первый взгляд вещей. Сказанная вовремя шутка, доброе слово или стаканчик грога часто гораздо более действенны, нежели плетка. Со смертью врача жизнь на «Баунти» станет не той, что прежде.

Мы похоронили его на мысе Венеры, неподалеку от места, где двадцать лет назад у капитана Кука была обсерватория.

Некоторое ослабление дисциплины, последовавшее за трудным и долгим путешествием «Баунти», закончилось. Блай вновь начал выказывать свой жестокий и вспыльчивый нрав. Кое-что из происходящего на борту я видел своими глазами во время еженедельных визитов, но большей частью узнавал все от Ити-Ити и Кристиана; они дали мне понять, что моряки снова стали роптать.

Как я уже говорил, у каждого из моряков был тайо, считавший своим долгом присылать английскому другу подарки в виде съестного. Моряки, естественно, считали подарки своей собственностью, которой они могут распоряжаться но своему усмотрению, однако Блай вскоре положил этому конец, заявив, что все, приносимое на корабль, принадлежит всему экипажу и распоряжается этим продовольствием капитан. Конечно, моряку, которому его тайо подарил жирного поросенка, было трудно смириться с мыслью, что такое лакомство спрячут в корабельную кладовую, а сам он должен по-прежнему довольствоваться скудной порцией скверной свинины, выделяемой мистером Самьюэлом. Однажды поросят отняли даже у штурмана, хотя у Блая было к тому времени штук сорок своих.

Как-то утром, придя на корабль, я сам оказался свидетелем подобной сцены. Капитан сошел на берег и должен был скоро вернуться, поэтому я слонялся у трапа, наблюдая за каноэ, отплывавшими от берега. Юный Халлет – вздорный, болезненного вида мичман, нравившийся мне менее прочих, – стоял на вахте; его обязанностью было следить, чтобы съестное не передавалось тайком на корабль. Маленькое каноэ, в котором сидело двое туземцев, подошло к борту, и Халлет приблизился к трапу. На носу каноэ стоял Том Эллисон, самый молодой и любимый всеми матрос. Он бросил весло, вскарабкался на борг и, козырнув Халлету, наклонился, чтобы забрать подарки, которые протянул ему его тайо, – несколько местных яблок, веер с резной ручкой из зуба кашалота и какую-то туземную одежду. Таитянин улыбнулся Эллисону, помахал рукой и погреб к берегу. Халлет поднял с палубы яблоки, надкусил одно и сказал:

– Я должен их забрать, Эллисон.

– Так точно, сэр, – ответил Эллисон, хотя было видно, что яблок ему жаль. – Они вам понравятся.

– И этот веер, – продолжал мичман, забирая его у матроса. – Ты ведь отдашь его мне?

– Не могу, сэр. Это от девушки. У вас ведь есть свой тайо.

– Последнее время он что-то не оказывает мне знаков внимания. А это что у тебя?

– Кое-какая одежда.

Халлет ощупал объемистый сверток и злорадно ухмыльнулся:

– Смахивает на то, что там внутри поросенок. Ну что, позвать мистера Самьюэла? – спросил он. Эллисон покраснел, а тот, не дав ему вставить слово, продолжал: – Послушай, давай так: веер мой – и я о поросенке ни слова!

Молодой матрос молча подхватил сверток и вне себя от ярости ушел, оставив веер в руках у мичмана. Я уже собрался было выругаться, как на палубе появился Самьюэл. Халлет его остановил.

– Хотите нежной свининки? – тихо спросил он. – Ступайте в кубрик на бак. Я подозреваю, что Эллисон в свертке с туземной одеждой пронес на корабль поросенка.

Самьюэл понимающе взглянул на него, кивнул и удалился.

– Свинья ты, – бросил я Халлету.

– Так ты шпионил за мной! – взвизгнул он.

– Да. Не будь ты таким подлым низким доносчиком, я б еще и не то сделал!

В это время показалась капитанская шлюпка, и я, проглотив гнев, стал готовить для показа сделанное за неделю.

Полчаса спустя, окончив нашу беседу, мы вышли с Блаем на палубу; у трапа стоял Кристиан, принимавший подарки от Маймити. Там были и два поросенка, и разнообразные овощи, и циновки, и одежда, и, как потом выяснилось, даже две очень красивые жемчужины. Блай устремился к трапу и, завидя поросят, позвал Самьюэла и приказал ему отнести их в кладовую. Кристиан вспыхнул:

– Мистер Блай, я хотел, чтобы этих поросят приготовили для меня!

– Нет! – грубо отрезал капитан и, взглянув на циновки и одежду, продолжал: – Мистер Самьюэл, займитесь-ка этими таитянскими диковинами, они могут пригодиться нам потом для обмена.

– Минутку, сэр! – возразил Кристиан. – Эти вещи подарены членам моей семьи.

Вместо ответа Блай с презрительным видом отвернулся. Слуга Маймити протянул Кристиану маленький пакетик, обернутый материей.

– Это жемчуг, – по-таитянски произнес он. – Моя госпожа желает, чтобы вы передали его в Англии вашей матери.

Кристиан, все еще багровый от ярости, взял пакетик.

– Он сказал что-то про жемчуг? – вмешался Блай. – Ну-ка, дайте-ка я взгляну!

Самьюэл вытянул шею, и я, признаюсь, сделал то же самое. Кристиан развернул материю, и мы увидели две жемчужины, каждая величиной с ягоду крыжовника, отливавшие чудным голубоватым оттенком. Самьюэл не смог сдержать восхищенного восклицания. Блай поколебался и приказал:

– Передайте их мистеру Самьюэлу. Жемчуг высоко ценится на островах Дружбы.

– Так вы, сэр, хотите и их заграбастать! – вне себя от гнева воскликнул Кристиан. – Это подарок для моей матери!

– Передайте их мистеру Самьюэлу, – повторил Блай.

– Нет, – с трудом сдерживаясь, отрезал Кристиан, зажал в кулаке жемчужины и, резко повернувшись, ушел вниз. Капитан обменялся с писарем быстрым взглядом и, хотя кулаки его за спиной то сжимались, то разжимались, промолчал.

Нетрудно вообразить, какие ощущения испытывали в эти дни матросы, которых несмотря на изобилие держали на голодном пайке и всякий раз, когда они возвращались г берега, обыскивали, словно контрабандистов. Однажды в середине января, явившись с обычным докладом, я нашел капитана, в ярости расхаживающим но квартердеку.

– А, это вы, мистер Байэм, – резко остановившись, сказал он. – Сегодня я не смогу посмотреть вашу работу, отложим до следующей недели. Профос и двое матросов – Маспратт и Миллворд – дезертировали. Неблагодарные мерзавцы еще пожалеют об этом, когда попадутся мне в руки. Они забрали малый катер, оружие и амуницию. Я только что узнал, что неподалеку отсюда они бросили катер и в парусной лодке направились на остров Тетиароа… У вашего тайо есть большое каноэ? – после минутной паузы спросил он.

– Да, сэр.

– В таком случае поручаю вам поймать их. Попросите у Ити-Ити каноэ и столько людей, сколько сочтете нужным, и отправляйтесь сегодня же в Тетиароа. Задержите их, по возможности не применяя силу, но задержите обязательно! Черчилль может доставить вам хлопоты. Если же вы обнаружите, что на этом острове их нет, возвращайтесь завтра.